Вечером к нему пришла его невеста — Клавдия. Собрали праздничный ужин, сели за стол, чтобы отметить вдвоем годовщину их знакомства. Они очень готовились к этому знаменательному для них дню — Клавдия даже сшила новое платье. Раздался телефонный звонок. Папсуй снял трубку. Звонила девчонка. Срывающимся от волнения голосом она сказала, что находится на переговорном пункте почтового отделения — в квартале от его дома. Выйти на улицу не может. Там, на улице, ее стерегут двое парней с ножами. Ей от них еле удалось скрыться на переговорном пункте. Выйдет — они ее прикончат. «Сломают через колено», — как выразилась она. Последнюю фразу она сказала тихо, шепотом, зажатым в ладони, что особенно его напугало. Папсуй поспешно надел пальто. Будучи человеком прямодушным, он сказал Клавдии, что звонила девчонка, что она его ждет на переговорном пункте. Но кто она такая, почему по первому слову этой девчонки он бросает ее, Клавдию, в такой знаменательный для них день и бежит сломя голову к этой девчонке, Папсуй вразумительно объяснить не мог. Он очень торопился. Дорога была каждая минута. Времени, чтобы размотать односложные фразы, которыми он привык изъясняться, у него не было. Клавдия схватила пальто. Хлопнула дверью. И выскочила в чем была, в одном своем новом платье на улицу. Папсуй бросился за ней, второпях не надев даже шапки. Он выскочил на улицу и остановился. Догонять ли ему Клавдию или бежать спасать девчонку? Как ему было ни тяжко, он не пошел за Клавдией, а рванулся в сторону почтового отделения. Что такое их ссора по сравнению с человеческой жизнью! Совесть. Бабка. Тыква… Он нашел девчонку на переговорном пункте. Она радостно бросилась ему навстречу: «Вы настоящий друг!» — сказала она. «Где они?» — спросил он. «Там, на улице. Их двое». Спервa он хотел позвонить в отделение милиции. Но она умоляла его этого не делать. «Я к вам обратилась за помощью, а не в милицию. Если я обращусь в милицию, если они узнают, что я заложила их, где бы я ни была, они найдут меня и к утру прикончат, как прикончили ту девчонку в больнице». Папсуй решил милицию не вызывать. Такой парень, как он, мог вполне рассчитывать на свои силы. Он крепко взял ее под руку, и они вышли на улицу. Недалеко от почтового отделения под деревом стояли-двое парней, о чем-то разговаривая. У Степана не было оснований их задерживать. Но проверить документы, если, конечно, они у них имелись, узнать фамилии, а может быть и адреса, он счел необходимым. Но как это сделать? «Добрый вечер!» — приветливо сказал Папсуй, когда они вплотную приблизились к парням. «Добрый вечер, мисс! — усмехнулся один из них, обращаясь к девчонке. — Это кто с тобой — Есенин или Блок?» Девчонка замерла и пугливо рванула Папсуя за руку. И тут вдруг впереди возле своего дома он увидел фигуру милиционера. К тому же оказалось, когда они поравнялись, что милиционер был знакомым. «Зайди-ка, сержант, за нами в этот двор, но на расстоянии от нас, будто мы с тобой не знаем друг друга». Во дворе Папсуй сказал сержанту: «Проверь у двух парней, стоящих на углу, документы. Постарайся узнать их фамилии и адреса. Срочно! Пока они не ушли». «Что вы хотите с ними делать? — испугалась девчонка. — Забрать? Не надо. Я умоляю вас, не надо! Они же поймут, что это я их заложила!» Сержант вернулся и сообщил, что документы у парней в порядке. Один из них учится в автодорожном институте, другой работает киномехаником во Дворце культуры строителей. Живут в доме напротив. Вот все, что Папсую в этот вечер удалось о них узнать, — Запугали они ее, запугали! — удрученно сказал Папсуй. — Проводил я ее домой, на ней лица нет! Брат пришел домой поздно, за полночь, когда я уже спал. Он нарочито громко распахнул дверь, щелкнул выключателем, двинул стул, чтобы я проснулся. Но я упрямо продолжал спать ему назло, вернее, делать вид, что сплю. Это была своеобразная дуэль. Кто — кого. Наконец брат не выдержал, потушил свет и лег. Но вскоре он резко вскинулся на своей постели, задвигался в темноте. — Эврика! — закричал брат нервным приглушенным шепотом. — Наконец-то все стало на место. Я все понял! Проснись же, черт тебя побери! — уже громко затормошил он меня. Но я продолжал изображать спящего. А вскоре действительно заснул, как все люди, незаметно для себя. Мы ведь узнаем о том, что заснули, только когда пробуждаемся. И все-таки вдоволь поспать мне так и не удалось. Я проснулся от того, что он цепко взял меня за плечи, сразу вытряхнув из меня весь сон. Было шесть часов утра. — Выручи, — закричал брат, — выручи! — В каком смысле? — обалдело пробормотал я. — В смысле денег. — Тебе что, нужны деньги? — Мне деньги не нужны. Тебе нужны деньги! — Ты что, спятил!.. Мне не нужны деньги. — Будто нужны! Будто! — Что за чушь? Будто нужны! — Сейчас все поймешь. Все поймешь! Я всю ночь не спал. Вся моя жизнь прошла перед глазами. Я все понял. Все понял! Я бы мог стать гением. Одно мне мешало. Мне мешало одно! Чтоб стать гением, мне не хватало щедрости, размаха, доброты. Художник Пиросмани был бессребреником. Ему было наплевать, что он ест, на чем спит. Пушкин залезал в долги, но шутя проигрывал в карты тысячи. Толстой отказывался от гонораров за свои произведения. Есенин, получив деньги за книгу, накупил всей своей родной деревне дегтя, хомутов и прочих мужицких ценностей, оставшись без копейки. У Дюма в письменном столе был ящик с деньгами Он пригоршнями, не считая, давал деньги нуждавшимся друзьям… Бери! — закричал брат и порывисто выдвинул ящик своего письменного столика. — Бери! В ящике были разбросаны рубли, трояки, пятерки. — Бери пригоршней, не считай! — Но мне же не нужны деньги, — растерянно отбивался от него я. — Ты же знаешь, мне не нужны деньги… — Будто нужны! Завидуешь! Не хочешь, чтобы я стал гением! Тут уж я не выдержал: — Черт с тобой. Я зажал в кулаке взятые из ящика какие-то мелкие купюры и, не считая, как он просил, сунул их в карман пижамы. — Спасибо, брат, — задумчиво произнес он, как-то сразу успокоившись — Спасибо. Ты меня выручил, облегчил мою душу. Теперь ничто мне не мешает стать тем, кем я должен стать. Хотя, конечно, это нелегко… Он замолчал, притих понуро, удрученно. Явно затосковал о чем-то мне неведомом. Потом вскочил с дивана и деловито зашагал по комнате. Голос его обрел прежнюю зычность. — Так. Ты меня выручил. Но я тебя тоже выручил — дал тебе свои деньги. Посчитай, сколько там купюр. Выверни карман. — Двадцать шесть рублей, — сказал я, подсчитав деньги. — На пол ничего не упало? — Вроде нет. — Так. Когда отдашь? Только точно. У тебя дурацкая привычка вовремя не отдавать долги. — Но мне же не нужны деньги! — Если не нужны, положи их на место. А теперь перейдем к делу. Ты знаешь, почему я пришел вчера так поздно? Я вчера был в ресторане. А почему я был в ресторане? Я напал на след. На верный след. Весь ваш уголовный розыск не мог напасть на след. А я напал. Я раскрутил это дело. Все гениальное предельно просто. Я рассуждал так: кто мог узнать о том, что Петриченко оставила ключ от сейфа в открытом ящике письменного стола? Только свои, только работники отдела — продавщицы, которые могли это видеть. Логично? Я решил их попасти, установить слежку. Начал я с самой молодой. Красавица. Как иллюстрация к «Тысяче и одной ночи». Волосы гладкие, жгучие, черные. Зубы сахарные. Я подождал ее у служебного выхода после закрытия магазина и незаметно двинулся за ней. Как ты думаешь, с кем она встретилась на площади Пушкина? Кто ее ждал? Леонид. И куда же они пошли? В ресторан ВТО. Я — за ними. Сел в углу зала за столик, так, чтобы Леонид меня не видел, и весь вечер за ними наблюдал. Они ели паштет, котлеты по-киевски, пили шампанское. Мне этот вечер обошелся в двадцатку. Не мог же я пить только минеральную воду! К ним подходили какие-то длинноволосые парни, то ли актеры, то ли уголовники. Сейчас у всех ребят такой подозрительный вид, что так и хочется дать в морду, пока сам не получил. После закрытия ресторана Леонид проводил ее пешком к дому на улице Мясковского. Видимо, там она живет. Словом, я узнал главное: продавщица и Леонид — это одна шайка. Леонид — вор-рецидивист. Он на моих глазах подарил девчонке золотые часы из награбленных в универмаге ценностей. Все концы сходятся. А теперь, брат, попробуй сказать, что я не гений! — Да, действительно, — промолвил Папсуй, когда я ему рассказал эту историю, — концы с концами сходятся. Парня надо брать. И брать немедленно, пока еще, может быть, не пошли по рукам драгоценности из универмага. Пока они, может быть, у него. Завтра же с утра доложим полковнику, свяжемся с прокурором, попросим разрешение на арест и обыск в квартире Леонида. Вот только, как он проник ночью в неприступный, как крепость, магазин? Вот вопрос! На следующий день, получив разрешение на обыск и задержание Леонида, мы явились к нему домой. Мы узнали, что он закончил педагогической институт, но пока нигде не работает. Почему? Хочет устроиться в какую-нибудь редакцию Хочет писать. Но пока что это только небольшие заметки, информации, которые ему иногда удается опубликовывать в молодежной газете. Отец Леонида оказался профессором, доктором биологических наук. Мать — актриса драматического театра. Обыск нам ничего не дал. Ничего подозрительного в доме у Леонида не оказалось. Правда, в небольшой шкатулке из черного серебра, которую мы нашли в спальне, были кольца, серьги, дамские часики, но достаточно было одного взгляда, чтобы определить, что все это старинные вещи, не имеющие ничего общего с драгоценностями, похищенными из универмага. При аресте Леонида ни отца, ни матери дома не оказалось Я с облегчением подумал, что хоть не стал свидетелем горя этих уважаемых людей. Правда, не в первый раз приходится пить им из этой чаши с солеными от слез краями. И еще думал я, как же такое получается: сын — уголовник-рецидивист, отец— профессор. Доставленный в уголовный розыск парень раскис. Растерянный, жалкий, испуганный, он сразу сник, нахохлился, как птаха на ветке в дождливый день. — За что? По какому праву? Что я такого сделал? — едва перешагнув порог, зачастил он. Казалось, больше, чем допрос, его пугали сами стены уголовного розыска, окно, забранное решеткой, сейф, казенный стол. «Что-то не больно похож он на рецидивиста, — подумал я. — Ведет он себя как новичок. Или уж очень он талантливый актер. Надо вызвать девчонку на очную ставку с ним». Если бы я знал, когда вызвал девчонку на допрос, что лучше было бы не отпускать ее домой в тот день после допроса, а взять под стражу под любым предлогом! Но я об этом знать не мог. Да и предлога взять ее под стражу не было Девчонка оказалась красивой. Красивей, чем я думал Я не особенный мастер описывать женскую красоту. Но в ее красоте было что-то диковатое, своевольное. Черные, гладко зачесанные волосы, собранные на затылке в пучок. На бледном, резко вскинутом вверх лице никакого грима Во всем ее облике чувствовался вызов. — Скажите, — спросил я после соблюдения необходимых формальностей, — знаете ли вы Леонида Александровича Красикова? — Да. Знаю. — И давно ли знаете? — Знаю с детства. Мы с ним в одной учились школе. — Из большой кожаной сумки, висящей через плечо, она достала не сигареты, а спички. Чиркнула сразу двумя и сунула горящее пламя в рот. — Что вы делаете! — удивился я. — Глотаю пламя. Чтобы успокоиться. А что, нельзя? — Перейдем к делу, — строго сказал я, чтобы искупить этой официальной строгостью порыв своего слишком громкого удивления. — Так вот, Леонид Красиков нами арестован. — Этого не может быть! — вырвалось у нее. — Леонид Красиков арестован по подозрению в ограблении универмага. — Здесь какая-то ошибка! — закричала она. — Этого не может быть!