В этот вечер им ничего не попадалось, только перепало по кружке пива, о чем, наверное, не следовало вспоминать, поскольку это противоречило порядку. Кристианссон и Квант были похожи друг на друга и осанкой и видом. Рост метр восемьдесят шесть сантиметров, светловолосые, широкоплечие и голубоглазые. Зато они очень различались темпераментом и имели совершенно разные взгляды по многим вопросам. Квант был неподкупен. Он никогда не бросал не доведенными до конца тех дел, которые намечал, но, с другой стороны, он, как никто другой, умел намечать их как можно-меньше. В угрюмом молчании он медленно тронулся через колонию домиков, мимо железнодорожного музея, бактериологической лаборатории, института для слепых, а далее, петляя, он вел машину через весь большой район высших учебных заведений с их чистенькими корпусами, пока наконец мимо здания железнодорожного управления не выехал на Томтебудавеген. Это была мастерски отработанная трасса, которая вела кварталами, где почти определенно никого нельзя было встретить. За всю дорогу им не попалась ни одна машина, и они увидели только два живых существа — кота, а через некоторое время еще одного. Проехав до конца Томтебудавеген, Квант остановил машину за несколько метров от границы Стокгольма, не выключая мотора, и начал думать, куда податься далее. «Интересно, хватит ли у тебя нахальства возвратиться тем же самым путем?» — подумал Кристианссон, но вслух сказал: — Ты не дашь мне взаймы десятку? Квант качнул головой, вытащил кошелек из внутреннего кармана и, даже не взглянув на Кристианссона, дал ему десятку. И тотчас же решил, что ему делать. Если он пересечет границу города и проедет пятьсот метров по Норра Сташунсгатан в северо-восточном направлении, они пробудут в Стокгольме минуты две, не больше. Затем можно было бы свернуть на Евгениавеген, пересечь территорию больницы, поехать по Хагапаркен, далее на север мимо кладбища и, наконец, добраться до своего полицейского участка. Таким образом, их патрулирование закончилось бы и шансы встретить кого-либо сведены до минимума. Машина пересекла границу и свернула налево на Норра Сташунсгатан. Кристианссон спрятал десятку и зевнул. Потом сощурил глаза, вглядываясь в дождь, и сказал: — Вон чешет какой-то старый черт с собакой. И нам машет рукой. — Это не наш участок, — ответил Квант. Мужчина с собакой, смехотворно маленьким песиком, которого он тащил за собой по лужам, выбежал на мостовую и стал перед машиной. — А, черт тебя возьми! — выругался Квант и резко затормозил. Он опустил боковое стекло и крикнул: — Какого Дьявола вы выскочили на мостовую? — Там… там автобус, — сказал мужчина, хватая ртом воздух, и показал в глубь улицы. — Ну и что же? — бесцеремонно перебил его Кристианссон. — Там… там случилось несчастье. — Хорошо, сейчас посмотрим, — нетерпеливо сказал Квант. — Дайте дорогу. — Он тронулся с места… — И не выскакивайте больше так на улицу! — крикнул он через плечо. Кристианссон всматривался в дождь. — Так, — покорно сказал он. — Автобус съехал с мостовой. Вон тот двухэтажный. — В нем свет, — сказал Квант. — И задняя дверь открыта. Выйди, Калле, посмотри, что там такое. Он остановил машину наискосок перед автобусом. Кристианссон открыл дверцу, привычно поправил пистолет и сказал про себя: — Конечно, посмотрим, что случилось. Как и Квант, он был в сапогах и кожаной куртке с блестящими пуговицами, а на поясе висели дубинка и пистолет. Квант остался в машине и наблюдал, как Кристианссон медленно направился к открытой задней двери автобуса, взялся за поручень и неловко поднялся на ступеньку, чтобы заглянуть внутрь. Потом вдруг рванулся назад, согнулся вдвое и одновременно схватился за пистолет. Квант среагировал быстро. За какие-то секунды он включил красные фары и оранжевый маяк, который был в каждой патрульной машине. Кристианссон все еще стоял, согнувшись, около, автобуса, а Квант уже успел выскочить из машины, вытащить и снять с предохранителя свой вальтер и даже посмотреть на часы. Стрелки показывали тринадцать минут двенадцатого. IV Первым полицейским, который прибыл по вызову на Норра Сташунсгатан, был Гюнвальд Ларссон. Он сидел за своим письменным столом в Доме полиции на Кунгсхольмсгатан, наверное, уже в десятый раз пробегал глазами какой-то нескладно составленный рапорт, не улавливая его сути, и думал, когда они наконец пойдут домой. В понятие «они» входили шеф государственной полиции, его заместители, а также разные руководители отдела и комиссары, которые по случаю успешного окончания демонстрации шатались по лестницам и коридорам. Как только все эти лица сочтут, что пора кончать рабочий день и уйдут отсюда, он сделает то же самое, и как можно быстрее. Зазвонил телефон. Гюнвальд Ларссон скривился и взял трубку. — Ларссон слушает. — Говорит центральная станция полицейской службы. Радиопатруль из Сольны нашел на Норра Сташунсгатан автобус, полный трупов. Гюнвальд Ларссон посмотрел на электрические стенные часы, которые показывали восемнадцать минут двенадцатого, и спросил: — Как патруль из Сольны мог найти автобус, полный трупов, в Стокгольме? Гюнвальд Ларссон был старшим помощником комиссара стокгольмской уголовной полиции. У него был тяжелый характер, и коллеги не очень его любили. Он затормозил машину, поднял воротник плаща и вышел под ливень. Красный двухэтажный автобус стоял поперек тротуара, передняя часть его вздыбилась, пробив ограду из стальных прутьев. Увидел Ларссон также черный «плимут» с белой крышей и белой надписью на дверце «Полиция». На машине горели габаритные огни, а в кругу света от подвижных фар стояли двое полицейских с пистолетами в руках. Оба казались неестественно бледными. — Что здесь произошло? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Там… там внутри множество трупов, — сказал один из полицейских. — Да, — сказал второй. — Совершенно верно. И множество гильз. — Один как будто бы еще живой. — И один полицейский. — Полицейский? — удивился Гюнвальд Ларссон. — Да. Из уголовной полиции. — Мы его узнали. Он работает в комиссии по расследованию убийств. — Но не знаем, как его зовут. Он в синем плаще. И мертвый. Оба полицейских говорили неуверенно, тихо, перебивали один другого. Они были отнюдь не маленького роста и все же рядом с Гюнвальдом Ларссоном выглядели не очень внушительно. Гюнвальд Ларссон был ростом метр девяносто два сантиметра и весил девяносто девять килограммов. Он был широкоплеч, словно профессиональный боксер-тяжеловес, и имел большущие волосатые руки. Его зачесанные кверху светлые волосы успели намокнуть. Сквозь шум дождя доносилось завывание многочисленных сирен. Казалось, они приближаются со всех сторон. Гюнвальд Ларссон прислушался к вою сирен и спросил: — Это Сольна? — Как раз граница, — хитро ответил Квант. Гюнвальд Ларссон равнодушно смерил голубыми глазами Кристианссона и Кванта и быстрым шагом подошел к автобусу. — Там внутри… как на бойне, — сказал Кристианссон. Гюнвальд Ларссон не прикоснулся к автобусу. Он просунул голову в открытую дверь и обвел взглядом помещение. — Да, — сказал он спокойно, — там в самом деле, как на бойне. V Мартин Бек задержался на пороге своей квартиры. Он снял плащ, стряхнул с него воду, повесил в коридоре и только после этого запер входную дверь. В коридоре было темно, но он не включил свет. Из-под дверей комнаты дочери пробивалась полоска света, и он услышал, что там либо играет радио, либо крутится пластинка. Он постучал и зашел. Дочь звали Ингрид, ей было шестнадцать лет. За последнее время она повзрослела, и Мартину Беку все легче становилось находить с ней общий язык. Девушка была спокойна, деловита, достаточно умна, и ему нравилось разговаривать с ней. Она ходила в последний класс основной школы, у нее были хорошие успехи в учебе, но она не принадлежала к той категории учеников, которых называли зубрилами. Дочь лежала на кровати и читала. На ночном столике крутился диск проигрывателя. Не поп-музыка, а что-то классическое, Мартину Беку показалось, Бетховен. — Привет, — сказал он. — Ты не спишь? Он сразу умолк, почувствовав бессмыслицу своего вопроса, и минуту думал о всех тех банальных словах, которые были сказаны в этих стенах за последние десять лет. Ингрид отложила книжку и остановила проигрыватель. — Привет, папа. Ты что-то сказал? Он покачал головой.