— А разве это можно любить? — Я тоже так думаю. Знаете, она меня дико раздражает. Такая пошлость… Но даже не в этом дело. Я терпеть не могу этих так называемых звезд эстрады, этих тупых, бездарных, безголосых идиотов — у меня такое впечатление, что они держат меня за последнего кретина. Публика — дура, все схавает. И целыми днями, с утра до вечера я, человек, воспитанный на «Битлз», должен слушать этих шутов гороховых — по всем программам, по всем радиостанциям, в машине, на работе, дома… — Мне кажется, вы не совсем по адресу обратились, — прервал его Дервиш. — Вам стоило бы встретиться, например, с Иваном Демидовым и изложить ему свои претензии. — Подождите, я еще не все сказал. Вы знаете такого певца — Александра Ягодина? — Нет, не знаю. — Нет? — удивился Силантьев. — Как же так? Это же корифей, можно сказать, уже почти мэтр. — Юрий Захарович, мне некогда заниматься ерундой, я не трачу времени на всяких Ягодиных, Плодово-Ягодиных и прочую лабуду. Я занимаюсь делом. И давайте поговорим о нем. — Хорошо. Так вот, этот Ягодин недавно давал интервью одной газетенке… Вернее, сначала в другой газетенке, такой же «желтой» и бестолковой, опубликовали кое-какие пикантные сведения из его жизни. Тогда в ответ, чтобы дать достойную отповедь, он организовал для себя интервью, там он как бы разоблачил всех клеветников, сказал, что он хороший и добрый, да к тому же еще и смелый, заключил с журналисткой, которая брала интервью, маленькое пари. Силантьев, чтобы сделать эффектную смысловую паузу, достал сигарету и не спеша ее прикурил. Дервиш молча ждал продолжения. — Вы знаете «тарзанку» в парке Горького? — спросил Силантьев. — Конечно, знаете. Там, как мне кажется, немного повыше будет, чем здесь, а? Видимо, для наглядности Силантьев стряхнул вниз столбик пепла с сигареты, целясь при этом в голову одного из своих недотеп-охранников. — Так вот, прыгнуть с нее у этих безмозглых попсушников считается высшим шиком и проявлением героизма. И целое событие для «Светской хроники» во всех этих газетенках. И Ягодин заключил пари с журналисткой, что в назначенный день и в назначенный час он спрыгнет с «тарзанки». Силантьев снова сделал паузу, внимательно глядя на Дервиша и пытаясь понять, вник ли он уже в его замысел или ему придется растолковывать. — А представляете, какой будет шум, если случайно — совершенно случайно — веревка оборвется? — У вас с этим человеком какие-то личные счеты? — задал неожиданный вопрос Дервиш. — Да никаких! Я с такой босотой и знаться не желаю, какие могут быть с ним счеты! — Это легко проверить. Дело в том, что я не киллер и не принимаю участия в заказных убийствах. Я провожу акцию, только если точно знаю, что в этом нет личных или корыстных соображений. И если он не увел у вас жену и не является вашим конкурентом — тогда пожалуйста. — А «замочить» просто так, ради зрелищности, значит, можете… М-да, интересно. Чистое искусство, зрелище ради зрелища. Хорошо, вы можете проверить — ничего личного, кроме некоторой антипатии, у меня к этому Ягодину нет. Назначайте цену. — Задаток — пять, а после акции — еще пятнадцать тысяч, баксов, разумеется. — Я понял, можно не пояснять. Надеюсь, это того стоит. Когда возьмете задаток? — Я вас найду. Силантьев не успел и глазом моргнуть, как Дервиш исчез. Он вскочил в какой-то люк в стене, которого Силантьев поначалу не заметил. Но перед тем, как исчезнуть, он успел нажать на кнопку, и теперь Силантьев медленно опускался на платформе вниз. Мысленно Силантьев поздравил себя с тем, что ему довелось встретиться с весьма незаурядной личностью. Его точные, рассчитанные действия, в которых не было ничего лишнего и случайного, выдавали в нем профессионала высокого класса и не могли не вызывать уважения. Такой человек мог бы быть очень опасным врагом, и вряд ли можно позавидовать тем, кто имел неосторожность испортить с ним отношения… Внизу Силантьев поймал за рукав режиссера и, описав ему Дервиша, спросил, не знает ли он его и не работал ли тот когда-нибудь на этой площадке. — Никогда не видел и не знаю, — уверенно ответил режиссер. — Странно. Ориентируется он тут как в собственной прихожей. Силантьев сделал знак своим верным телохранителям, которые показали себя сегодня отнюдь не блистательно, и направился к выходу из павильона. 2 Дервиш заехал в магазин «Мелодия» на Новом Арбате и купил все имевшиеся в продаже кассеты с записями певца Александра Ягодина. Творчество этого исполнителя никак не вписывалось в круг интересов Дервиша, и он не преувеличивал, когда сказал Силантьеву, что понятия не имеет о существовании названной поп-звезды. Сейчас, прослушивая его записи на магнитофоне в салоне автомобиля, Дервиш пришел к выводу, что, вопреки утверждениям Силантьева, Ягодин далеко не бездарен. По крайней мере, голос у него был несомненно хорош, да и репертуар подобран со вкусом — французские шансоны, рок-н-роллы пятидесятых, песни из старых кинофильмов и приятные лирические баллады. Была, правда, во всем этом некая слащавость и манерность, упоение собственными вокальными возможностями — но это уже для тонких ценителей, к каковым Дервиш себя, разумеется, не относил. Ну что ж, среди всех этих поэтов, артистов и певцов считается высшим шиком рано уходить из жизни. Наркотики, самоубийства, СПИД. Умершего тут же обожествляют и превозносят до небес, рождается культ, которому поклоняются толпы безутешных поклонников. Охапками носят цветы на могилу, там же поют его песни, расписывают стены на Новом Арбате и кричат, что ранняя смерть — знак некой избранности и свидетельство божественной миссии умершего. Взять хотя бы того же Талькова — обычная грызня за место на сцене, криминальная разборка, смерть — и вот уже отовсюду трубят, что это убийство организовано неведомыми темными силами, ему уже придается мистический смысл, а смысла-то в этом не больше, чем в пьяной кабацкой поножовщине… Но толпа обожает до безумия погибших героев. Тем лучше — скоро они получат еще одного. 3 Певческая карьера Александра Ягодина началась около тридцати лет назад в маленьком городке Шахтинске Кемеровской области. Саша Загузов — так звали его тогда — рано потерял родителей и воспитывался в детском доме. Среди своих сверстников он выделялся абсолютным музыкальным слухом и замечательным высоким и чистым голосом. Сколько себя помнит Саша, он всегда пел и всегда мечтал стать настоящим артистом. И кто знает, суждено ли было бы сбыться его мечте, не встреться на его жизненном пути Николай Иванович Митрофанов — руководитель детского хора местного Дворца пионеров. Впервые увидев и услышав Сашу, он сразу же распознал в нем редкий талант и взял мальчика солистом в свой хор. Именно он обучил Сашу азам вокального мастерства и, по сути, сделал из него артиста. Но мальчик был для него больше чем просто учеником — Николай Иванович относился к нему как к сыну, и только трудности при оформлении отцовства не дозволили ему официально усыновить ребенка. Вместе с хором Николая Ивановича Саша объездил полстраны. Гастроли хора неизменно сопровождались успехом, и главная заслуга в этом, по мнению Митрофанова, принадлежала певческому таланту Саши. В то время о нем даже была написана заметка в газете «Пионерская правда» — ее автор сравнивал Сашу с самим Робертино Лоретти и даже считал, что наш парнишка его превосходит. Николай Иванович боялся только одного — повторения печальной участи Робертино Лоретти, но, к его великой радости, голос выросшего Саши после периода ломки лишь окреп и приобрел новые тембровые краски. Теперь можно и нужно было думать о продолжении творческой карьеры. Митрофанов повез Сашу в Москву, где тот с первого же раза поступил в Гнесинку — такое случается крайне редко. Саша стал студентом, а Николаю Ивановичу пришлось возвращаться обратно в Шахтинск, к своему Дворцу пионеров и детскому хору. Какое-то время он получал от Саши письма, но потом они стали приходить все реже и реже, затем Саша стал ограничиваться редкими телефонными звонками, а через год прекратились и они. Зато Саша добился заметных успехов на выбранной им стезе. В начале восьмидесятых он принял участие в конкурсе молодых исполнителей «Красная гвоздика», постоянно проводившемся в те времена в Сочи. Именно тогда, подавая заявку на участие, Саша сменил свою, как ему казалось, не слишком благозвучную фамилию Загузов на гораздо более благородную и ласкающую слух — Ягодин. Известность пришла к нему именно с этой фамилией. Александр Ягодин стал лауреатом конкурса, его имя прозвучало на всю страну. Ему предлагали сотрудничество самые именитые композиторы — Пахмутова, Добрынин, Тухманов и многие другие. Он «вошел в обойму», как называл это сам, став одним из непременных участников всех сколько-нибудь серьезных концертов, телевизионных «Весен года» и «Голубых огоньков», его песни звучали по радио, одна за другой вышли в свет четыре пластинки. Но потом Александр Ягодин вдруг отовсюду исчез. С ним случилось то, что случается со многими артистами и что сгубило не один талант — Ягодин запил. Из-за его запоев отменялись концерты, срывались гастроли, начались неприятности и конфликты с Министерством культуры и телевизионным начальством. Одна за другой перед ним закрывались двери, за которыми еще вчера его встречали с распростертыми объятиями. В конце концов его уволили из штата филармонии, в которой он официально работал. Ему грозило скорое забвение. И тут на помощь певцу пришел все тот же Николай Иванович. Он приехал из Шахтинска и смог уговорить Ягодина пройти курс лечения в наркологическом диспансере, а потом стал обивать пороги Минкульта и прочих учреждений культуры, используя как козырь звание народного артиста республики и свои боевые награды. Им же была написана опубликованная в «Огоньке» статья «Сорванный голос», рассказывающая о том, как бездушные чиновники от культуры травят и губят талантливого певца, обладателя уникального голоса и трепетной, легкоранимой души. Ягодин в статье сравнивался с Владимиром Высоцким, чья жизнь оборвалась так рано во многом из-за постоянных преследований чинуш. Все это очень скоро принесло ожидаемые результаты излечившегося от алкоголизма Ягодина восстановили в филармонии, а чуть позже он нашел пристанище в Театре песни под чутким руководством и опекой Аллы Борисовны Пугачевой. Выполнивший свою благородную миссию Николай Иванович снова возвратился в Шахтинск. Придя в Театр песни, Ягодин поменял имидж — у него появился свисающий до середины спины хвост волос, в ухе болталась серьга, недельная небритость придавала его внешности нечто брутальное. Интересно то, что новый облик и новый репертуар принесли ему еще большую популярность, чем он имел раньше. Концерты проходили с аншлагами, нескончаемые гастроли увеличили число его поклонников, песни входили во все имеющиеся хит-парады, один за другим выходили новые диски. Прямо пропорционально росту популярности увеличивались и доходы певца. Наступившие в России новые времена позволяли зарабатывать такие суммы, о которых раньше никто из артистов филармоний с их мизерными концертными ставками не мог и мечтать. Ягодин купил шикарную пятикомнатную квартиру на Рублевском шоссе, две машины — «Мерседес» и «Форд-Скорпио», одевался у Юдашкина, был завсегдатаем модных клубов и предпочитал отдыхать на Канарах. Иными словами, придерживался ставшего почти обязательным для поп-звезды образа жизни. Однако в этой райской жизни не нашлось места для бывшего учителя Николая Ивановича. Последний раз они виделись на концерте Ягодина в ГКЗ «Россия». До этого Николай Иванович, приехавший в Москву, безуспешно пытался дозвониться до своего бывшего воспитанника. Ягодин подкатил к служебному входу на своем «Мерседесе», вышел из него в сопровождении охраны и направился к дверям. Николай Иванович сделал несколько шагов ему навстречу. — Саша! Ягодин удивленно посмотрел на него и протянул руку: — Здравствуйте, Николай Иванович! На концерт? Митрофанов ждал, что Саша бросится ему на шею, поведет за собой, — ничего похожего. — Извините, Николай Иванович, я опаздываю, заходите после концерта ко мне в гримерку. — Но у меня нет билета, в кассе уже не осталось… Ягодин отдал распоряжение одному из охранников, и тот выдал Митрофанову билет, после чего Ягодин ободряюще похлопал своего учителя по плечу и исчез за дверью. После концерта охрана долго не хотела пропускать Николая Ивановича в гримерку, а чуть позже выяснилось, что Ягодин уже уехал. От обиды у старика закололо в сердце. Он вышел из «России» и медленно побрел к метро. Переночевав в гостинице на ВДНХ, наутро он уехал из Москвы. Возможно, эта история никогда не стала бы достоянием гласности, но дотошные газетные репортеры раскопали ее — Николай Иванович гастролировал с хором, у него брали интервью, и однажды какой-то ретивый корреспондент, неплохо знавший творческий путь Александра Ягодина, стал расспрашивать о нем Николая Ивановича и вытянул из него эту историю.