Это было так неожиданно, что Иван почти что опешил. Быстро взяв себя в руки, не спуская с Дроздова глаз, он осторожно спросил: — Это ловушка? Вместо ответа Дроздов сел на пол и невинно посмотрел на Ивана: — Ты же не будешь бить сидячего? Можешь разорвать свою записку. Иван сделал шаг назад, вынул из кармана записку и, разорвав ее на мельчайшие, не восстанавливаемые кусочки, развеял их по сторонам. Дроздов тем временем свою просто сжег в огне зажигалки. Иван подошел к Глебу Сергеевичу и сел напротив него. Он смотрел на Дроздова совершенно круглыми глазами. — Ты откуда все это умеешь? — спросил он. Дроздов погрозил ему пальцем. — Хамите, мальчиша, — певуче проговорил он. — Могут же быть у босса от подчиненного маленькие тайны, а? Соблюдай субординацию, приятель. Иван как бы понял свою ошибку и резво вскочил на ноги. — Прошу прощения, босс, — быстро проговорил он. — Да ладно, — махнул тот рукой. — Я же все понимаю. — Он тоже встал на ноги. — С сегодняшнего дня ты у меня в подчинении. На Старика наплюй. Бедняга доживает последние дни. К сожалению. — Как так? — не понял Иван. — Болен он, что ли? Дроздов кивнул. — Болен, — согласился он. — И очень тяжело болен. Я тебя предупредил. — Понял, — сказал Иван. 3 До этого дня Иван только урывками слышал что-то о Дроздове. Старик, как правило, не говорил ничего, а сам Иван не пытался расспрашивать его. Все, с кем ему приходилось иметь дело, практически каждый, хоть раз, но упомянул в разговоре с ним это имя, похожее на кличку, — Дрозд. И все называли себя почти гордо — дроздовцы. Дроздовцы гремели в Алтуфьеве, но Иван голову давал на отсечение, что в остальной Москве о них мало кто слышал. Ну разве что те, кому на своей шкуре довелось испытать, кто такой Дроздов и его команда. Команда… Чем больше Иван оглядывался вокруг себя, тем больше убеждался в том, как мало он, в сущности, знает. Вот уж и в голову ему никогда бы не пришло, что в наше время живут современные гайдаровские «тимуровцы». Эти молодые люди, дроздовцы, как они сами себя называли, помогали совсем уж нищим старикам, причем помогали без дураков — те были им искренне благодарны. Они искореняли пьянство, и этим тоже недалеко ушли от своих литературных прототипов. Но в отличие от Тимура и его команды делали это со всей жестокостью, на которую способна современная молодежь. Замеченных на улице пьяных избивали до полусмерти, до тех пор, пока на губах у них не выступала кровавая пена; кстати, тот самый алкаш, в квартиру которого переехал Иван, не в последнюю очередь съехал именно из-за террора, который учинили ему и остальным любителям «зеленого змия» дроздовцы. Они ходили парами, тройками и в любую погоду носили куртки, сшитые по особому крою из джинсовой ткани зеленоватого цвета. Это была своеобразная дружина. Самое поразительное, что отличал в них Иван, — это их лица. Они никогда не улыбались, эти парни. Они словно были озабочены судьбами всего человечества и каждого человека в отдельности — так они были серьезны. Прохожие в Алтуфьеве вообще стали редкостью, и когда какой-нибудь припозднившийся человек сталкивался с таким «патрулем», он старался как можно быстрей и незаметней пройти мимо него. Но все эти двойки, тройки, все эти патрули были не самой основной ударной силой человека с птичьей фамилией Дроздов. Немалое количество молодых людей трудились на строительстве личного, как думал Иван, аэродрома Дроздова: они строили взлетно-посадочную полосу, терминалы, склады — все, что нужно для современного аэродрома. И делали это, казалось, не за деньги, а во имя какой-то только им известной идеи. Иван пробовал вызвать на откровенность Старика, но тот отвечал уклончиво. — Ты, Ваня, не лезь пока в это дело, — говорил он, — оно от тебя никуда не уйдет. Когда понадобится, мы тебе все расскажем и покажем, а до той поры ты делай то, что тебе говорят, и никуда не суйся. Понял? — Но как же так? — удивлялся Иван. — А может, я им помочь хочу? А? — Каждый хорош на своем месте, — нравоучительно отвечал Старик. — Поверь, если мы решим, что тебе будет лучше на другом месте, мы тебя туда обязательно направим. И вообще — у нас, если ты понял, дисциплина. А это значит, что твоим мнением, конечно, интересуются, но главным и определяющим остается наше мнение. Понял, спрашиваю? — Понял… Больше он вопросов Старику не задавал. Но чем больше Иван присматривался к тому, что делается в этом районе, тем больше было его недоумение. Однако он всегда помнил совет Калинина: ничего не пытаться понять до конца, все равно выводы могут быть ошибочными. Нужно только собирать информацию, думать, вникать. А выводы будут делать другие люди. Сам Олег, например. После битвы с Дроздовым прошло, наверное, минут сорок. Все это время Глеб Сергеевич приходил в себя. Иван поневоле отдал своему недавнему сопернику дань уважения: Дроздов выложился до конца и до определенного момента ни сном ни духом не давал понять Ивану, что устал. Как самый настоящий профессионал, он, Дроздов, в какой-то момент понял, что на большее его не хватит, и волевым решением объявил ничью. Ивану во время боя и в голову не приходило, что его соперник устал. Молодец этот Дроздов, ничего не скажешь. Дроздов снял с себя все, не стесняясь Ивана, облачился в пошлый китайский халат с драконами и нажал на кнопку под журнальным столиком. Почти сразу же в комнату вошел дроздовец крупного сложения. — Шампанского! — приказал ему Дроздов. Тот кивнул и так же, как вошел, молча вышел Дроздов повернулся к Ивану. — Надо отметить это событие, — сказал он и пояснил: — Нет в природе человека, которого я бы не сумел уложить голыми руками, — вот как я думал до сегодняшнего дня. Оказалось, что это не так, и, знаешь, как ни странно это слышать, я рад этому. Был когда-то человек, который мог бы составить мне конкуренцию, но… Но его уже с нами нет, и не будем об этом. Ивану на мгновение показалось, что босс пустится в воспоминания, и приготовился уже было слушать — уж очень интересен ему стал этот Дроздов, но тот быстро пришел в себя. Иван не стал докучать ему расспросами. Не хочет говорить — его дело. Хотя послушать он бы, конечно, не отказался. А выпить хорошего шампанского — почему бы и нет? Но на всякий случай предупредил Дроздова: — Андрей Егорович посадил меня на диету. Тот посмотрел на него с недоумением: — На диету? Тебя? — Сухой закон, — поспешил объяснить ему Иван. — А! — понял тот. — Ничего, не переживай. Ты в хорошей форме, могу засвидетельствовать лично, так что бокал шампанского пойдет только на пользу. А что касается Старика… Я уже сказал тебе, что его ждет. Он человек конченый, а жаль. — Можно вопрос? — осторожно поинтересовался Иван. — Нет! — решительно отрезал Дроздов. — Что это за вопрос, я примерно догадываюсь, а отвечать на него у меня пока нет ни малейшего желания. Больше того: я думаю, что тебя не надо предупреждать о том, что все, что ты от меня слышишь, не подлежит огласке ни под каким видом. Не так ли, Ваня? — Конечно, — заверил его Иван. Все-таки ему это порядком надоело. Но приходится терпеть, другого выхода нет. А дела, судя по всему, предстоят нешуточные. Этот Дроздов — штучка преинтереснейшая! В соседней комнате зазвонил телефон, и Дроздов досадливо поморщился. — Черт! — сказал он. — Никак не проведу второй телефон. В этой комнате он бы не помешал. — Неужели у вас нет сотового? — удивился Иван. — Есть, — кивнул Дроздов. — Только на то он и сотовый, чтобы не каждому давать его номер. Иван кивнул в знак согласия, а Дроздов скрылся в соседней комнате. Знаю я, почему ты не сделаешь здесь параллельный аппарат, подумал Иван. Как же, не соберешься ты никак провести сюда второй телефон… Просто иногда лучше, если тебя не слышат, — вот и весь секрет. В комнату неслышными шагами вошел ординарец Дроздова. В руках он держал поднос, на котором стояли бутылка шампанского, два неодинаковых бокала, один из которых даже издалека производил впечатление: было видно, что это бокал старинной работы, инкрустированный золотом; дополнением ко всему на подносе стояла ваза с фруктами. Зачем-то я ему нужен, подумал Иван. Иначе зачем все эти вина и фрукты? Ординарец поставил поднос на журнальный столик и выпрямился: — А где Глеб Сергеевич? — спросил он. — Разговаривает по телефону, — ответил ему Иван. — Что это на тебе лица нет, любезный? Лицо молодого человека выражало полнейшую растерянность. — Да вот, — пробормотал он, — глупость какая-то… Ничего понять не могу. Одним из самых сильных качеств Ивана было то самое чувство, которое не раз выручало его из самых сложных переделок. Едва в его жизни только начинало возникать что-то очень важное, как внутри него словно поднималась какая-то волна, происхождение которой он никогда толком не умел объяснить. Но ее приближение Иван чувствовал совершенно определенно. Так было и на этот раз. Иван понял, что должен сделать так, чтобы закончить все до появления здесь Дроздова.