— Яд? — Возможно. Или, может быть, у него была на что-то аллергическая реакция и он умер от анафилактического шока… — На что это у него могла быть аллергия? — Понятия не имею. Я же не создатель аллергий, забыл? Кто его знает, может, для него это оказалось чересчур: похитили, потом спасли… отсутствие сна, полное изнеможение… сердце не выдержало. — Это вообще возможно с точки зрения медицины? — Лимон, ты когда-нибудь видел, чтобы я читал книги по медицине? — Ты все время что-то читаешь. Действительно, куда бы он ни шел, Мандарин берет с собой книги — даже на работу. И читает их в любое свободное время. — Я люблю художественную литературу, а не учебники. Так что откуда мне знать, описаны ли в медицине случаи внезапной беспричинной остановки сердца. — И что нам теперь делать? — Лимон хватается за свои волосы и с силой тянет. — Просто доехать до Мориока, прийти к Минэгиси и сказать ему: «Мы спасли вашего сына, но он без всякой видимой причины умер в синкансэне?» — Не забудь добавить, что деньги тоже украдены. — На месте Минэгиси я бы порядком рассердился. — Я тоже. Пришел бы в настоящую ярость. — Но его папаша только и делал все это время, что сидел в своей резиденции! Развлекался там в свое удовольствие! — Они оба не знали наверняка, но ходили сплетни, что старший Минэгиси вообще отправился в путешествие со своей любовницей и их общей дочерью. — Его сына похитили, а он не нашел ничего лучшего, как поехать в путешествие со своей бабой… Вот же говнюк! — Его дочка учится сейчас в младшей школе — говорят, она просто прелесть. А ты посмотри на его наследничка — пустышка, безмозглый, бессердечный, испорченный мальчишка… Нетрудно догадаться, кого из своих детей он любит больше. — Не похоже, чтобы Мандарин шутил. — Ну что же, теперь он безмозглый испорченный мальчишка, который вдобавок ко всему еще и мертв. Но, может быть, Минэгиси согласится с тобой и махнет на этот факт рукой? — Ну уж нет. Представь себе, что у тебя есть машина, которая тебе самому, может, и не очень нравится, но вдруг кто-то разбивает ее. Ты все равно разозлишься. И потом, это вопрос его репутации. — А-а-а, да что ж такое-то! — в отчаянии восклицает Лимон. Мандарин прижимает палец к губам и шепотом просит его вести себя потише. — Надо подумать. — Думать — это по твоей части. — Ну ты и дуралей… Лимон начинает лихорадочно обыскивать все вокруг, начиная с тела и пространства возле окна, открывает раскладные столики на спинках передних сидений, пролистывает рекламные журналы, выдергивая их из карманов кресел. — Чем ты занимаешься? — спрашивает Мандарин. — Подумал, вдруг где-то осталась какая-нибудь зацепка… Но тут вообще ничего. Глупый богатенький мальчишка! — Зацепка? — Ну, например, написанное кровью имя убийцы или что-нибудь в этом роде… Могло бы быть, верно? — Разве что в детективном романе. Но не в реальной же жизни. — Да, наверное. — Лимон отрешенно засовывает рекламный журнал обратно в карман кресла, но продолжает осматривать сиденье и стену вокруг тела мелкого Минэгиси. — Сомневаюсь, что у него было время оставить нам какую-нибудь зацепку, прежде чем он умер. Тут даже крови нет, как бы он смог написать послание кровью? Лимона немного раздражает непоколебимая логика Мандарина. — Вот так взял и умер, даже никакой зацепки не оставил, чтобы помочь нам раскрыть это дело… На будущее, Мандарин: если ты узнаешь, что кто-то хочет убить тебя, удостоверься, пожалуйста, в том, что ты оставил для меня несколько зацепок, прежде чем умереть. — Какие именно зацепки я должен буду для тебя оставить? — Ну, скажем, напиши мне имя убийцы или истинную причину твоей смерти… По крайней мере, дай понять, было ли это убийством, самоубийством или несчастным случаем. Иначе мне придется трудно. — Если я умру, то это точно не будет самоубийством, — уверенно отвечает Мандарин. — Я люблю творчество Вирджинии Вулф и Юкио Мисимы[20], но самоубийство не входит в мои планы. — Вирджинии… кого? Это еще кто такая? — В этих твоих поездах, которые у тебя с языка не сходят, разобраться намного сложнее, чем в книгах. Почему бы тебе не попробовать прочесть одну из тех книг, что я тебе советовал? — Да мне с самого детства не было никакого дела до книг. Ты же знаешь, как много времени мне нужно, чтобы закончить одну-единственную книгу… Ты вот тоже, когда я рассказываю тебе про Томаса и его друзей, вообще меня не слушаешь. Сколько ни твержу тебе их имена — никак не можешь их запомнить… Даже не знаешь, которого из них зовут Перси. — Которого из них зовут Перси? Расскажи мне еще раз. Лимон со значением прокашливается. — Парсеваль — это маленький паровоз зеленого цвета. Он довольно хулиганистый и любит всякие проказы, но очень серьезно относится к работе. Он нередко подшучивает над своими друзьями, но сам довольно доверчив. — Всегда удивлялся тому, как ты это все запоминаешь. — Это написано на обменной карточке, которая прилагалась к моей игрушечной модели поезда. Как тебе это, а? Круто ведь, правда? Это простое объяснение, но в нем тоже есть глубина. Перси прикалывается над своими друзьями, но сам он всегда им верит, понимаешь? Это же ужас как трогательно. Я, когда до этого додумался, сам чуть не расплакался. В твоих книгах небось тоже есть такая глубина. — Просто попытайся что-нибудь прочесть, и сам увидишь. Начни, например, с романа Вирджинии Вулф «На маяк». — И что я из него пойму? — Поймешь, сколь ничтожно существование каждого отдельного человека, что каждый из нас — это всего лишь крошечная жизнь среди бесчисленного множества других жизней. Осознаешь, что ты всего лишь легкая щепка, затерянная в бесконечно огромном океане времени, и тебя поглощают его волны. Это сильная книга, она тронет тебя до глубины души. Каждый маяк человеческой жизни угасает в одиночестве. — И что вся эта хрень означает? — Это слова одного из главных персонажей романа. Это значит, что каждый умирает. И что смерть одинока. — Я не собираюсь умирать, — Лимон ухмыляется. — Ты умрешь, и умрешь в одиночестве. — Даже если умру, я все равно вернусь. — С твоей упертостью может и так произойти… Но я когда-нибудь умру. В одиночестве. — Вот, я тебе о том и говорю: как соберешься умирать, оставь мне какую-нибудь зацепку. — Хорошо-хорошо. Если мне представится возможность понять, что меня вот-вот убьют, я сделаю все, что в моих силах, чтобы оставить тебе послание. — Да, и когда будешь писать своей кровью имя убийцы, пиши разборчиво, чтобы никаких там инициалов или ребусов, хорошо? — Не буду я ничего писать кровью… — Мандарин раздумывает некоторое время. — Слушай, а как насчет вот такого? Например, если у меня будет возможность поговорить с убийцей перед тем, как он со мной закончит, я передам ему для тебя сообщение. — Сообщение? — Я скажу что-нибудь такое, что его удивит и заинтересует. Например: «Передай Лимону, что ключ, который он ищет, находится в камере хранения на станции Токио». Что-нибудь в этом роде. — Так я же не терял никакого ключа, зачем мне его искать? — Это неважно. Я скажу что-нибудь, что зацепит его любопытство. Я уверен, что в конце концов он разыщет тебя и с невинным выражением лица попытается вежливо спросить: «Извините, а вы, случаем, не теряли какого-нибудь ключа?» Или просто пойдет и проверит камеры хранения на станции Токио. — Ага, что-нибудь, что его заинтересует. Значит… — И, если тебе встретится подобный человек, ты сразу поймешь, что это и есть тот, кто убил меня. Или что он имеет к этому непосредственное отношение. — Это что, по-твоему, зацепка? Непонятно же ничего! — Ну, я же не собираюсь передавать убийце сообщение, которое он с легкостью поймет. Ты что, думаешь, в таком случае он пойдет на сотрудничество? — Ладно, слушай, — Лимон вдруг становится очень серьезен. — Я не собираюсь так просто умереть. — Уверен, что нет. А если и умрешь, ты достаточно упорен, чтобы вернуться. — Ты тоже, Мандарин. Ты и я, если мы умрем, обязательно вернемся. — Как деревья, которые плодоносят каждую весну? — Мы оба вернемся. Синкансэн плавно раскачивается, въезжая в тоннель. Он приближается к подземной станции Уэно. За окном становится темно, и внутреннее пространство вагона отражается в почерневших окнах. Лимон достает из кармана кресла рекламный журнал и начинает читать.