Когда мои губы касаются мочки ее уха, мой тон понижается до предупреждающего. — Если все станет через чур, и ты не воспользуешься стоп-словом, я привяжу тебя к своей кровати и буду пытать тебя всякими приятностями. Поняла? Ее взгляд скользит в сторону, пронизанный подозрением. — Например какими? — бурчит она. Я останавливаюсь. Хрен его знает… я никогда в жизни не делал ничего романтического для женщин. Но сейчас я склоняюсь над ней, моя эрекция прижимается к ее голой заднице, и ее теплый, влажный жар обжигает мои брюки. Я не могу сосредоточиться на гипотетических пытках в такой момент. — Ну знаешь, всяким романтичным дерьмом, — ворчу я. Я ловлю ее встревоженный взгляд, прежде чем подтянуть ремень так, чтобы оказаться у нее за спиной и не сломать ей челюсть. Мой член болит от желания быть освобожденным, тут же вступает в состояние боеготовности, как только я рывком расстегиваю молнию. Когда я погружаю головку между её ног, безумие пронзает меня, словно яд, электризуя мои нервы и отравляя мой разум беспокойными мыслями. Вроде того, как, блять, я продержусь дольше нескольких минут, когда Пенелопа заткнута ремнем во рту? Боже, какая же она тугая. Борясь с каждым садистским шепотом в моей голове, я замедляю темп и позволяю ее телу направлять меня внутри нее. Отстраняясь, когда её позвоночник выпрямляется под моей ладонью, и приближаясь, когда она туго натягивает мой ремень, пытаясь опуститься на локти и приподнять попку для более глубокого угла. Звук разочарования заставляет меня поднять глаза и встретиться с ней взглядом. Она напрягается, чтобы посмотреть на меня, выражая свое раздражение моим неторопливым темпом. Я улыбаюсь. Она хмурится. Затем я жестко вхожу в нее. Ее голова падает вперед, и вид того, как она сжимает мой ремень, чтобы заглушить стон, настолько возбуждающий, что я едва могу это выдержать. Я сжимаю зубы от тисков ее киски, и это ощущается как отчаянный толчок каждый раз, когда она наклоняется вперед. Громкий шлепок ее ягодиц, когда она с большой силой опускается на мое основание, заставляет меня смотреть на этот вид, и, блять, он навечно запечатлеется в моих сетчатках. Мне нужно больше, больше её мягкой кожи под моими ладонями и языком. Движимый безумием, я затягиваю ремень потуже, пока она уже не перегибается через диван, а прижимается к моей груди. Еще один небольшой толчок, и ее голова откидывается назад, прижимаясь к моим ключицам, обнажая шею. От нее так вкусно пахнет, что я не задумываясь впиваюсь зубами в ее бешено бьющийся пульс, а затем облизываю оставленный след, когда она резко выдыхает. Моя свободная рука скользит под толстовку и по ее животу, сжимая одну из ее сисек. — А как насчет этого, Куинни? — рычу прямо ей в ухо. — Они тоже твои? Прежде чем она успевает выдавить из себя приглушенный ответ, я зажимаю ее сосок между большим и указательным пальцами, входя в нее, чтобы унять дрожь, которая вибрирует через ее тело. — Отвечу тебе на это позже, — она выдыхает, ее киска сжимается вокруг меня. Я держу ее, играя с ее сиськами, а мой рот уделяет не меньшее внимание ее шее и мочке уха, пока краснота на ее горле не становится на несколько оттенков темнее. — Пожалуйста, — стонет она из-под ремня. — Пожалуйста. Мой живот прижимается к ее позвоночнику. — Ты хочешь кончить? Ее зубы впиваются в мой ремень, когда она отчаянно кивает. Блять. Мне пришлось чуть ли не пытать ее, чтобы добиться этого слова из ее уст сегодня утром, и тот факт, что сейчас она так свободно говорит его мне, посылает по моим венам такой жар, что может расплавить сталь. — Хорошая девочка, — бормочу я в такт ее пульсу, просовывая руку между ее ног. — Ты такая хорошая девочка, когда умоляешь. Она отворачивает лицо от моих слов и беспокойно трется о мою руку, неистово работая по всей длине моего члена. Я быстро и сильно тру ее клитор, завороженно наблюдая за ее профилем, пока она извивается в моих объятиях. — Блять, — последнее, что она выдавливает из себя, прежде чем ее тело яростно содрогается в моих руках. Звуки ее придушенных стонов, пульсация ее киски вокруг меня… все это подводит меня так близко собственному оргазму, что я не смог бы повернуть назад, даже если бы захотел. Ее конечности настолько ослабевают, что я обхватываю ее предплечьем и удерживаю в вертикальном положении. Я оттягиваю ее голову ремнем назад и зарываюсь лицом в воротник толстовки. Моей толстовки. Последнее, что приходит мне в голову перед тем, как жгучий оргазм обрушивается на меня, это то, как чертовски приятно пахнет ее запах, смешанный с моим собственным. Мышцы слабеют, я позволяю ремню выскользнуть из моего захвата, моя рука покидает талию Пенелопы, и я позволяю ей опуститься на подлокотник. Я трахаю ее долгими, вялыми движениями, пока перевожу дыхание, а затем слегка шлепаю по ее красной заднице в знак одобрения. — От тебя одни неприятности, Куинни. Ты знаешь это? Не говоря ни слова, она соскальзывает с меня, стягивает толстовку так, чтобы она прикрывала ее задницу, и бросает взгляд в сторону двери. Моё тело напрягается. Тот факт, что я все еще пьян от ее киски, а она уже ищет выход, выводит меня из себя. Ирония не ускользнула от меня… я был тем, кто застегивал брюки и искал ключи от машины, прежде чем девушка успевала предложить мне кофе после траха, больше раз, чем я могу сосчитать. Не легко быть теперь в таком положение. — Куда-то собираешься? — напряженно спрашиваю я. — Мм. Наверное, приму душ и поеду обратно на Побережье. Ты не видел мои шорты? Она замечает их висящими на углу шкафа и идет к ним. Когда она проходит мимо, я хватаю ее за запястье и бросаю обратно на диван. Ее задница ударяется о подушки, и она вздрагивает. — Оставайся здесь, — ее взгляд снова скользит к двери, отчего я перехожу в состоянии готовности. — Я привяжу тебя к этому гребаному дивану, если ты пошевелишься. Несколько мгновений спустя я возвращаюсь в комнату с бутылкой в руке, и я бы солгал, если бы сказал, что не почувствовал облегчения при виде нее, сидящей на краю дивана, даже если у нее такой вид, будто она ждет похода к стоматологу. Она настороженно следит за моими движениями, когда я сажусь рядом с ней. Прежде чем она успевает возразить, я перетягиваю ее к себе на колени, задницей вверх. — Эй, какого хрена? — Заткнись, Пенелопа. Мой тон звучит резче, чем я задумывал, но ее желание быть где угодно, только не здесь, вызвало у меня чувство дискомфорта. Она напрягается, когда я задираю подол толстовки, обнажая свежие синяки, украшающие ее задницу. Смягчившись при виде этого зрелища, я прерывисто выдыхаю и нежно провожу тыльной стороной ладони по ее пылающей коже. — Больно? — А разве не в этом был смысл? Она права, в этом и был смысл. В очередной раз мой подпитываемый яростью план затащить ее на яхту и погубить, был испорчен чем-то нежелательным, разрастающимся у меня под ребрами. Это просто нелепо. Я терпеть не могу эту девушку. Не могу смириться с тем, что её невезение проникло во все уголки моей жизни. И все же я здесь, с бутылочкой масла какао в руке, и мне не терпится унять её боль. Может, у меня и правда нервный срыв? Когда я наношу масло на ее задницу, она перестает дышать. Ее бедра напрягаются, прижимаясь к моим. — Расслабься, Пенелопа, — бормочу я, медленно втирая его в изгиб ее попки. Когда она не делает того, что ей говорят, я повторяю команду более резким тоном. В конце концов, ее мышцы размягчаются под моими ладонями, а дыхание становится более поверхностным. «Хорошая девочка» вертится у меня на кончике языка, но я проглатываю это. Снаружи небо затягивает буря. Легкий стук дождя по стеклам усиливается, пока не становится таким громким, что я почти пропускаю сладкий вздох, срывающийся с губ Пенелопы. Она поворачивает голову и смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц. — Зачем ты это делаешь? От раздражения у меня сжимается челюсть. Как этой девушке может нравиться грубый трах, если она не знает, что происходит после него? Я подавляю желание потребовать ответа на вопрос, кто ещё её так шлёпал по попке, и добавить их смерти к своему списку дел. Вместо этого я возвращаю внимание к своим рукам, без трения скользящим по ее бедрам. — Если я не соберу тебя воедино после того, как сломаю, то в следующий раз ломать будет нечего, — мой взгляд скользит по ее бедрам вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть тепло, пробивающееся сквозь дымку. — А массаж прилагается к каждой порке? Мои губы приподнимаются. — Уверен, что мы можем прийти к какому-то соглашению. — И мне просто игнорировать твой член, упирающийся мне в живот? Теперь я издаю сухой смешок. Ох, уж эта девушка. Я только что опустошил свои яйца, меньше пяти минут назад, и уже снова тверд как скала под ней. Я бросаю взгляд на свои часы. — Да. Как бы мне ни хотелось, чтобы ты позаботилась об нём своим ртом, мне нужно успеть на самолет. Я чувствую, как ее живот напрягается. — Куда ты летишь? — А что, будешь скучать по мне? Она хмурится. — Как собака по пятой ноге. Я уже собираюсь сильно шлепнуть ее по заднице, когда в выражении ее лица появляется неуверенность и заставляет меня остановиться. Несмотря на то, что я не знаю, хочу ли я приковать ее к своей кровати и использовать как свою личную секс-рабыню или выбросить за борт, я понимаю, что несправедливо ожидать, что она останется здесь, не имея ни малейшего представления о том, что происходит. Я выливаю еще немного масла на ее попку. Массируя в опасной близости от ее киски. Резко вдыхая, она отталкивается от моей руки, но я прижимаю ее обратно ладонью, желая, чтобы мой член не отклонялся в сторону. — С тех пор как ты появилась на Побережье, случаются плохие вещи, Пенелопа. Она стонет.