— Что ты...? — Скажи пожалуйста, — передразнивает он. Я замедляю движение бедер, впитывая его слова. Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Я нахожусь под таким кайфом, в такой лихорадке, что, хотя я слишком упряма, чтобы сказать пожалуйста, я также слишком отчаянна, чтобы спорить. Вместо этого я опускаю собственную руку между бедер. Рафаэль перехватывает мои запястья одной рукой и поднимает их над моей головой. Мрачная усмешка вибрирует у меня за спиной. — Хорошая попытка. Он проводит костяшками пальцев по моему пульсирующему клитору, снова вызывая медленную дрожь. — Скажи, пожалуйста, Пенелопа. Я сопротивляюсь его хватке, но она непоколебима. — Отъебись. — Я не знаю, на каком это языке, но по-английски так не говорят «пожалуйста». Мое дыхание учащается, когда оргазм снова приближается, и на какое-то безумное мгновение мне кажется, что он забыл о своей дурацкой игре. Но когда мои ногти впиваются в его бедро и я издаю стон, он ослабляет давление. — Нет, — хнычу я. — Скажи это. — Нет... Когда он снова ласкает меня, я в панике качаю головой, понимая, что не могу справиться с тем, что сейчас произойдет. — Не останавливайся. — Что это за слово, Пенелопа? — Я не могу... — Просто, блять, скажи его. — Пожалуйста. Это срывается с моих губ отчаянным, хриплым всхлипом, и даже когда пальцы Рафаэля ласкают меня сильнее и быстрее, я знаю, что этот звук будет преследовать меня позже. Однако прямо сейчас мне было абсолютно наплевать. Безумие разливается по моим венам, съедая весь кислород в моей крови. Огонь разгорается, затем остывает до летаргического тепла, наполненного облегчением. Моя голова тяжело падает на грудь Рафаэля, а его поглаживания по моей киске становятся мягкими и нежными. Его же дыхание замедляется. — Хорошая девочка, — шепчет он, нежно целуя меня в шею. Хорошая девочка. Я не ненавижу, что он называет меня так, я ненавижу то, как это слово расцветает в моей груди, как цветок. Затем его лепестки увядают, разлагая мои внутренности, и я корчусь, пытаясь вырвать его из себя. С болью осознавая, что его твердый член все еще пульсирует внутри меня, я понимаю, что мне нужно прогнать это чувство к чертовой матери. Мне нужно довести этого мужчину до оргазма, хотя бы для того, чтобы уравнять шансы и заставить его кончить так же неудержимо, как я только что. Он позволяет мне убрать его руку с талии и опуститься вперед на подушку. Его бедра прижимаются к моим, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Рафаэль смотрит на меня похотливыми, недоверчивыми глазами. Когда я снова скольжу по его члену, он обращает свое внимание на мою задницу и делает медленный, глубокий вдох. Я усвоила урок… я бы не получила пожалуйста от этого мужчины, даже если бы он пытался помешать мне спалить весь мир… но то, как он скрежещет зубами, наблюдая, как его член исчезает во мне, почти стоит того. Он издает звук удовлетворения, слегка покачивая головой. — Ты само совершенство. Ты это знаешь? Мое сердце бешено колотится. Прямо сейчас мне нужна сталь, а не шелк. Я отворачиваюсь, но он сжимает мою челюсть, удерживая меня на месте. Другой рукой он хватает майку, собранную на моей талии, и использует его как ручку, чтобы глубже проникать в меня. — Ты хочешь знать, сколько женщин я трахнул, — выдавливает он из себя. — Нет, — шепчу я. По правде говоря, я бы скорее предпочла залить уши горячим воском, чем услышать ответ. Он мрачно смеется. — Хорошо, потому что у меня есть цифра получше. Если тебе интересно узнать сколько раз я дрочил, думая о тебе. Меня охватывает томное восхищение. Мой нежный клитор снова начинает пульсировать. Боже. Такой мужчина, как Рафаэль, не дрочит себе сам, не говоря уже от моих трусиков. Это так первобытно. Так неконтролируемо. Я сгораю от желания узнать больше. — И сколько же? Он прикусывает нижнюю губу, его глаза блестят. — Слишком много, чтобы сосчитать. Что ж, думаю, я заслужила такой ответ. Я еще глубже выгибаю спину, мои соски задевают постельное белье и разжигают во мне новый жар. — О чём ты думаешь? — шепчу я. Он отстраняется от моей челюсти и проводит обеими руками по бокам моего тела, следя за движениями. — То, что происходит сейчас, несильно отличается от того, что я представлял, Куинни. Я наполовину стону, наполовину смеюсь. — Мечты действительно сбываются, да? Он свирепо смотрит на меня, но веселье смягчает его радужки. — Ты говоришь гораздо меньше дерьма, когда я трахаю тебя в своих мечтах. Прежде чем я успеваю придумать остроумный ответ, он запускает руку в мои волосы и утыкает мое лицо в подушку. Очевидно, ему надоело развлекать меня. Придушенный стон срывается с моих губ с каждым толчком, а когда он набирает силу и темп, подкрепляя каждый удар грубым итальянским акцентом, расплавленный жар разливается по всему моему телу. — Блять, Пенни, — последнее невнятное ругательство, слетающее с его губ, прежде чем его живот прижимается к моей заднице, и меня наполняет тепло другого рода. Когда я растворяюсь в постели, тело обмякает, вес Рафаэля опускается на меня сверху. Он тяжелый и всепоглощающий, и я обнаруживаю, что нисколько не возражаю. Мои веки закрываются на самое короткое мгновение. Я слушаю, как его сердцебиение бьется слегка не в такт с моим. Чувствую, как его дыхание охлаждает пот на моем затылке. Когда его прикосновение к моему бедру смягчается, и он выскальзывает из меня, он запечатлевает горячий поцелуй на моей шее. — Ты была великолепна, — кровать прогибается, и звук резинки, когда он натягивает свои боксеры, отдается эхом в моем ухе. — К сожалению, — с горечью добавляет он. Прижимая простыни к груди, я поворачиваюсь, наблюдая за его татуированной спиной, когда он неторопливо направляется в ванную. Он останавливается и проводит ладонью по затылку, прежде чем повернуться и пригвоздить меня мрачным выражением лица. — Презерватив, — вот и все, что он говорит. У меня кровь стынет в жилах, что резко контрастирует со спермой, стекающей по внутренней стороне бедра. Как я могла быть такой глупой? Как ни странно, но мысль о предохранении даже не приходила мне в голову. Ни когда Рафаэль заявил, что собирается трахнуть меня, ни когда он яростно продолжил это делать. Но я прерывисто вздыхаю. — Я принимаю противозачаточные. Его глаза сужаются, от раздражения его челюсть напрягается. Слово почему пляшет где-то между дверью и кроватью. Конечно, я не говорю ему, что принимаю их с тринадцати лет, чтобы регулировать менструацию. Он проводит раненой рукой по горлу, останавливая взгляд на спинке кровати позади меня. — Ты чиста? — спрашивает он напряженно. Я смотрю на него с неверием. — А ты? — огрызаюсь я в ответ. Его глаза опускаются на меня с горьким весельем. — Да, Пенелопа. Обычно я не настолько глуп, чтобы трахать какую-то телку без презерватива. А потом дверь ванной комнаты захлопывается за ним.