Гриффин поднимает голову и свирепо смотрит на меня через стекло. Я тоже вздыхаю. — Боюсь, довольно высокая. — Если я умру, скажи Анне, что я любил ее. — Ты не любишь ее, идиот. Он ухмыляется. — Я знаю, но это звучит довольно романтично, не так ли? В любом случае... — он поворачивается и хватает меня за запястья. — Повтори три моих совета. Я сдерживаю улыбку. — Быть уверенной в том, чего я хочу, убедиться, что он это знает, и... — моя улыбка тускнеет на несколько ватт. — Не влюбляться. Он смотрит на меня сверху вниз, как гордый отец. — Ты не такая глупая, какой кажешься, — прежде чем я успеваю парировать его оскорбление чем-нибудь получше, он притягивает меня к себе и обнимает, его подбородок опускается на мою голову. — И самое главное, расслабься и получай удовольствие. Отсоси немного, дай полизать твою киску... — Мэтт! Его смех вибрирует у моей щеки. — Если серьезно, не воспринимай это слишком близко к сердцу, ладно? Мужчины постоянно трахаются без каких-либо чувств. Женщины тоже могут так. Я отстраняюсь, покраснев от его вульгарности. — Ты пионер феминистского движения, Мэтти. Он подмигивает. — Да, да. Я первопроходец во всем, что поможет мне потрахаться, — Гриффин сердито стучит кулаком по двери, заставляя его вздрогнуть. — Твою мать, — ворчит он, натягивая шапку. — Вот он умеет испортить момент. — Ты с каждой секундой увеличиваешь свои шансы быть выброшенным за борт. — Да, я лучше пойду, — говорит он, застегивая куртку. — Слушай, я положил в твой чемодан несколько снеков. Думаешь, я не догадывался, что ты воруешь из моего шкафчика те пирожные с арахисовым маслом. Я хмурюсь. — Это странно мило с твоей стороны. Он треплет меня за подбородок. — Да, ну, когда я их упаковал, было шесть утра, и я подумал, что тебя похитили. Я смеюсь. — Ну, теперь я их тебе не верну. — Полагаю, что нет. Ох… и еще одно. Будь дома на Рождество, хорошо? Я рассчитывал, что ты тоже будешь одиноким неудачником у которого нет семьи. У меня есть индейка в морозилке, и я уже купил нам эти дурацкие шапки Санта-Клауса. Тепло разливается по моему телу. — Ни за что на свете не пропустила бы это. Мэтт посылает мне воздушный поцелуй из служебного катера, как раз перед тем, как превратиться в маленькую точку на горизонте. Приложив кончики пальцев к окну, я наблюдаю, пока он полностью не исчезает, отчасти потому, что я беспокоюсь, что его действительно выбросят за борт, а отчасти потому, что я уже скучаю по нему. Он становится хорошим другом, хотя я скорее выцарапаю себе глаза, чем скажу ему об этом. Как только в Тихом океане не остается ничего, кроме морской пены, я поворачиваюсь, прижимаюсь плечами к стеклу и делаю глубокий вдох. Три совета Мэтта разожгли во мне огонь, похищена или нет, я собираюсь выследить Рафаэля и установить правила. Глава четвёртая Ранее не существовавшее хладнокровие преследует меня на яхте. Оно толкает меня через закрытые двери и по пустым коридорам, но быстро исчезает, когда я врываюсь в библиотеку и вижу Рафаэля посреди нее. С молотком в руке и гвоздем, зажатым в уголке рта, он не поднимает глаз от груды досок у своих ног. Мой пульс замедляется вместе с моими движениями, и я внезапно перестаю чувствовать себя дерзкой независимой женщиной. Я опускаю свои влажные на ощупь руки по бокам и сжимаю их в кулаки, затем наблюдаю, как он вытаскивает гвоздь изо рта и вбивает его в деревянную доску с легким стуком молотка. Он не поднимает глаз. — Ты забрала свою одежду? — Д-да. Его взгляд скользит от пола к моим бедрам и темнеет. — Ты собираешься её надеть? Я не отвечаю, а вместо этого ошеломленно наблюдаю за тем, как он забивает очередной гвоздь в дерево и раскалывает его. — Чертова IКЕА, — бормочет он себе под нос, пиная доску кончиком своих блестящих кожаных туфель. — У вас, людей, целые дома забиты этим дерьмом, ты в курсе? Нет, я не в курсе. Я не в курсе, кто это такие «вы — люди», что он строит и что, черт возьми, происходит. Напряжение нарастает в моей груди и поднимается к горлу, прежде чем вырваться из моих губ менее изысканным способом, чем я планировала. — Что это? — выпаливаю я. Он приподнимает бровь. — Книжная полка. Его ответ застает меня врасплох. Книжная полка? Из IКЕA? А разве они не собираются с помощью маленьких гаечных ключей? Ладно, может, он просто потерял нить моего вопроса. Я отбрасываю эту мысль и изо всех сил пытаюсь вернуться в нужное русло. — Нет, что между нами. Его молоток замирает в воздухе, глаза следят за моей рукой, которая мечется туда-сюда. Я и он, он и я. Его выражение лица говорит о том, что я выгляжу смешно из-за того, что могу вообще допустить мысли о нас в таком ключе. От следующего треска я напрягаюсь, и он засовывает в рот еще один гвоздь, чтобы скрыть ухмылку. — Ты останешься здесь на некоторое время. — Да, но почему? Он берет со стола брошюру и подносит ее к окну. — Ты, случайно, не читаешь по-шведски? Я стискиваю зубы. — Скажи мне почему, Раф... — Потому что я так сказал, — рычит он в ответ. Внезапная злость в его тоне лишает меня возможности сделать следующий вдох. Я набираю полные легкие воздуха, чтобы успокоиться, и расправляю плечи, отказываясь сдаваться. — Это бессмысленно, — медленно говорю я. — Ты меня ненавидишь. В его смехе слышится горечь. — Это то, что ты думаешь, да? Мои щеки горят. — По крайней мере, ты думаешь, что я невезучая. Почему ты хочешь застрять на яхте с кем-то, кто не идёт тебе на пользу? Он поднимает на меня взгляд, безразличие снова скрывает точеные черты его лица. — Ты ешь бургеры. Я хмурюсь.