— Моя родственница. Девушка, подросток. — Сколько ей лет, сэр? — Шестнадцать. Почти. Разве это имеет значение? — Имеет, сэр. В нашей гостинице могут останавливаться только женщины, достигшие совершеннолетия. Двадцати одного года. Не моложе. Мне очень жаль. Радченко спустился вниз и сказал Инне, что номеров в гостинице как назло нет. — Ничего, тут всего три квартала до офиса, который мне нужен, — добавил он. — Есть хочешь? Они прошли вниз по улице в сторону Брайтон бич, пока не почувствовали запах свежей пиццы. Радченко усадил Инну за столик уличного кафе и заказал лазанью с грибами, лимонад и сырный пирог. Здесь он оставил чемоданы, а сам двинул на Брайтон. * * * Утром Девяткин выехал из Москвы электричкой, а к полудню благополучно добрался до Калуги. Здесь жила Роза Смирнова, родная тетка Инны. На станции Девяткин взял такси и назвал водителю адрес, записанный на сигаретной пачке. И через двадцать минут оказался на окраине города возле частного дома за невысоким забором. Симпатичная женщина в пестром летнем платье встретила московского гостя у калитки, провела в дом и угостила кофе. — Хорошо у вас, — сказал Девяткин. — Воздух и все такое прочее. Инна сюда приезжала когда-нибудь? — Конечно, когда она была маленькой, ей тогда было годиков пять-шесть, она тут все лето жила. Мой сын Петя с ней возился. Мы ездили на реку, на лодке катались, в лесу гуляли. — Ну а позже, когда она подросла? — В последний раз она тут была за год до смерти сестры. Марина тогда уже знала, что больна. Побыли день, переночевали и уехали. Посидели, помню, за столом. Марина сказала: «Не знаю, как у Инны жизнь сложится, если меня не станет». Смирнова сказала, что несколько раз бывала в Москве, когда сестру уже положили в больницу и у нее начались боли. Назначили наркотические препараты, а врач сказал, что осталось месяца три, не больше. Только за то, что сестру уложили в центр на Каширки, пришлось дать на лапу сорок тысяч долларов. Сколько стоило лечение и уход — неизвестно. Последний раз Смирнова жила в Москве неделю. Но останавливалась не в квартире сестры, а у подруги. Сестру отпевали в церкви. Народу собралось немного. Какие-то незнакомые хорошо одетые люди, видимо, бизнесмены. Тогда на похоронах она видела племянницу в последний раз. Девочка была очень бледная, лицо опухло от слез. Роза подошла к ней у церкви, поцеловала. Они стояли под крыльцом, ждали, когда вынесут гроб. День был холодный, осенний. Инна что-то хотела сказать, но не могла. Незадолго до смерти Марины начались серьезные неприятности с Сергеем Осиповым, первым мужем сестры, отцом Инны. Он продал московскую квартиру и переехал жить за город, в свою студию. Это был большой деревянный дом с верандой и гаражом. Место живописное, на берегу Москвы реки. Вокруг вековые сосны, если спуститься вниз по откосу, окажешься на берегу. Рассказывают, что эту дачу Осипов купил в ту пору, когда у него было много богатых заказчиков, он писал портреты известных деятелей искусства и бизнесменов, деньги не считал, потому что греб их лопатой. После похорон прошло какое-то время, месяц или два. Осипов позвонил в Калугу, сказал, что надо увидеться и поговорить. Он приехал на следующий день, выглядел очень плохо. Будто неделю пил, не просыхая. Кроме того, у него был разбит нос, бровь заклеена пластырем, ссадины на скуле. Сказал, что ему не с кем поговорить по душам, поэтому он здесь. Сказал, что пытался дозвониться Инне, но дочь не подходит к телефону. Однажды трубку взял Дробыш и предложил встретиться. Состоялся трудный разговор. Дробыш сказал ему вот что: если ты еще раз попытаешься позвонить Инне или приблизиться к ней на расстояние пушечного выстрела, тебе хана. Заранее побеспокойся о том, чтобы справить себе гроб и купить приличный костюм, в котором тебя в этот гроб положат. Только один звонок, только один неверный поступок… Но перед тем, как умрешь ты, насильственной смертью погибнут все твои близкие люди. Для начала — твоя любовница Анна Гаспарян. Эта та самая женщина, из-за которой Осипов расстался с Мариной. Следующей умрет дочь Инна. А потом уж в адовых муках скончается и он сам. Как и почему загорелся дом Осипова, уже никто теперь не расскажет. Известно только одно: это была ненастная мартовская ночь, шел дождь, с реки дул ветер. Соседи увидели пламя, они вызвали пожарных и вышли из дома на крыльцо. Но вокруг была темнота, свет почему-то не горел. Один из соседей рассказывал, что видел Осипова возле горящего дома, вроде бы он что-то кричал. Но ветер шумел, слов никто не услышал. Осипов то ли был пьян, то ли потерял ориентацию в пространстве. Но он зачем-то спустился по склону к реке, вышел на лед, разбухший во время оттепели. Он постоял у кромки воды и двинулся на другой берег. Река в этом месте широко разливалась, лед хрупкий, с промоинами, покрытый сетью трещин. На следующий день после трагедии Розе позвонила старая московская подруга, которая была знакома с Осиповым, и все рассказала. Роза приехала, своими глазами увидела пепелище студии, гаража, черный скелет машины Осипова. Его следы, ведущие к берегу реки и дальше на талый лед, конечно же, затоптали любопытные, приходившие сюда из ближнего поселка и зимних дач. Роза зашла к соседу Осипова, тому самому, который вызвал пожарных. Это был генерал в отставке, человек немолодой, но с хорошей памятью и зрением. Потом Роза отправилась в ближайшее отделение полиции. Помнится, пришлось ждать до вечера, когда приехал начальник отделения, молодой подтянутый мужчина в штатском костюме. Он сказал, что Осипов, по данным очевидцев, провалился под лед, переходя реку. Еще он сказал, что поиски Осипова организованы, тело ищут ниже по течению, но надежды на успех мало. Надо ждать весны, и, когда река освободится ото льда, утопленника найдут. После пожара Роза хотела забрать Инну к себе. Она решила, что так будет лучше для девочки. Она пошла к адвокату, посоветовалась. Сказали, что это вполне возможно, если Инна хочет этого. Адвокат сможет собрать пакет документов и обратиться в суд. Роза позвонила Дробышу и сказала ему об этом, он ответил в том смысле, что Розе надо заботиться о своем сыне, а не о племяннице. Наверняка Роза хочет, чтобы ее единственный ребенок был здоров, а не кончил жизнь под колесами поезда или от руки уличного грабителя наркомана. Однажды Роза увидела в газете интервью с Игорем Дробышем, он рассуждал о социальной ответственности бизнеса перед государством и простыми людьми. В том интервью было много хороших и правильных слов о милосердии, благотворительности и призвании человека творить добро. Роза пыталась найти новый адрес Дробыша через газету и одну знакомую, которая работает в городской справочной службе, но все безрезультатно. — Вы сказали, что в школе у Инны был мальчик, с которым она дружила, — сказал Девяткин. — Мальчик учился с ней в одном классе? — В одном. Я его видела однажды. Он к Инне пришел после школы уроки делать. Скромный такой мальчик. Портфель в прихожей поставил, вошел в комнату и поздоровался со мной. — Может быть, помните его имя? — Иван Глебов. Имя легкое. — Я задам, может быть, неудобный вопрос, — сказал Девяткин. — Как вам показалось тогда, при встрече с Иваном… Их отношения с Инной, они еще детские, платонические? Или уже зашли довольно далеко? — Это отношения незрелых подростков, еще детские. Я слышала их разговоры. Это разговоры детей. Девяткин сделал пометки в блокноте: «поговорить с Иваном» и «найти свидетелей пожара на даче художника Осипова». * * * Адвокат Виктор Дашевский занимал две комнаты на втором этаже старого здания, выходившего окнами на узкую улицу, заставленную автомобилями. Офис — это темная дыра с низким потолком, пропахшая пылью и тошнотворными ароматическими свечами. Жалюзи были опущены, казалось, что наступил вечер. Два стенных шкафа забиты старыми папками с бумагами. Дашевский оказался невысоким плотным мужчиной лет пятидесяти. Очки в металлической оправе, живой взгляд. Он выкатился из-за стола и потряс руку Радченко. — Мы старые друзья с твоим боссом. Он не вдавался в подробности, но я так понял, что у тебя неприятности. И ты приехал не для того, чтобы проиграть несколько штук в Атлантик Сити. Дашевский остановился сбоку от окна и пальцем потрогал жалюзи. На противоположной стороне улицы стоял «Форд квин». В Машине сидели какие-то люди, водитель изредка посматривал на окна второго этажа. — Вижу, неприятности не только у меня одного. — Ты чертовски догадлив, — кивнул Дашевский. — А в чем дело? Если не секрет. Дашевский постоял у окна, разглядывая полицейскую машину. Он нахмурился, снова сел за стол и сказал: — Полиция думает, что я знакомил одиноких людей, которые мечтали вступить в брак. Помогал им устроить личную жизнь. Да, я знакомил людей, которые валят сюда из России, с потенциальными женихами и невестами. Граждане заключают фиктивный брак, платят пятнадцать-двадцать тысяч фиктивному жениху или невесте. Со временем получают вид на жительство. Но что из этого? — Эти люди остаются тут навсегда? — Почему бы не остаться? Ведь они заплатил деньги. Полицейские взяли за задницу три-четыре пары таких горе молодоженов. И оказалось, что все они свели знакомство при моем участии. Под одной крышей они не жили, совместного хозяйства, мать их, не вели… Этих молодоженов депортировали обратно в Россию. А мне отдувайся. Полицейские подозревают, что я выполнял функции не бесплатно. Открыв потертый портфель, Дашевский запихнул туда папку с бумагами, промасленный пакет с бутербродами и спортивный журнал. — Значит, я не вовремя? Дашевский снял шляпу с вешалки и сдул пыль с ее узких полей. За годы, что он посвятил разводам и разделу чужого имущества, за годы, проведенные в этом тесном душном помещении, он превратился в философа. — Запомните, молодой человек: в этой жизни все не вовремя. Наше рождение, наша смерть, наши болезни, наши проблемы. Даже рождение детей. Даже наше счастье — все не вовремя. Я слышал, что у вас мало денег. Значит, есть желание работать? Напомню, что без официального разрешения на легальную работу вы рассчитывать не можете. Итак, что вы умеете? — Я адвокат, могу работать водителем, механиком, грузчиком. Отлично знаю английский, могу переводить любые тексты. — Водить и чинить машину, говорить по-английски и перетаскивать тяжести здесь все умеют. Что еще? — Есть опыт работы в торговле. Девочка, с которой я приехал, отлично рисует. — Ладно, твой босс — мой старый друг. И он хорошо о тебе отзывался. Поэтому… Ты говоришь, что девочка рисует? Я могу потолковать с одним парнем. Может быть, он заинтересуется… — Нам негде ночевать. Дашевский раздумывал всего пару секунд. Затем он, как фокусник, достал из нагрудного кармана пиджака два ключа на стальном кольце. Затем оторвал листок, что-то написал на нем. И вложил ключи и бумажку в ладонь Радченко. — Вы можете жить в квартире по этому адресу дня два-три, — сказал он. — Потом положите ключ в конверт и пришлете мне. Впрочем… Если ты готов выложить девять сотен в месяц, квартира твоя. Радченко вытащил бумажник и отсчитал деньги. — Отлично, — облизнулся Дашевский. — На листке адрес американца, которому для работы нужен художник. Квалификация решающего значения не имеет. Значение имеет моя рекомендация. Этому парню тридцать три, как Христу. Зовут его Ричард. Позвони ему, может быть, вам повезет и вакансия художника еще свободна. Глава девятая