— Смелее, — улыбнулся Тухлый. Дашевский просил бога, чтобы вечерние гости, к которым он испытывает безотчетный страх, поскорее смотались. Надел очки, справившись с дрожью в руках, мелкими буквами накарябал свое имя и фамилию. Тухлый опустил в карман портсигар, затем перегнулся через стол и, коротко размахнувшись, тяжелым кулаком заехал юристу в ухо. А другой рукой провел прямой в лицо. Голова мотнулась из стороны в сторону. Очки слетали с носа, Дашевский почувствовал вкус крови во рту. Сэм Кроткий оказался у него за спиной. Набросил на шею двужильный электрический провод в пластмассовой оплетке и стянул за концы. Дашевский завертелся на кресле, постарался просунуть под провод пальцы, но ничего не получилось. Он смахнул со стола бумаги, хотел подняться, но получил новый удар в лицо. Когда стало казаться, что жизнь покидает бренное тело, давление удавки ослабло. Дашевский сгорбился, корпусом навалился на письменный стол, руки повисли. Со стороны могло показаться, что юрист лишился чувств или близок к обмороку. На самом деле он был в сознании. Согнув левую руку, он приоткрыл верхний ящик тумбочки, сдвинул в сторону газету. Кончики пальцев прикоснулись к рукоятке револьвера, — и стало легче дышать. — Эй, хватит притворяться, — сказал Тухлый. — Мы не начинали разговора, а тебе уже плохо. С чего бы? Дашевский задвигался, приподнялся и сел ровно. Достав носовой платок, вытер кровь с лица и высморкался. Тухлый закурил и сказал: — Давай так. Я задам несколько вопросов. Ты ответишь. Мне нужна правда, иначе… Я не буду объяснять, что с тобой случится. Но можешь поверить: проклянешь день и час, когда родился. — Что за вопросы? Пришла мысль: эти люди, получив ответы на вопросы, первым делом убьют его. А потом вывезут тело за пределы города и… Каким способом они избавятся от трупа, утопят или сожгут, — вопрос второстепенный. — Меня интересует любая информация о Дмитрии Радченко. Да, да… О том самом парне, который приходит сюда по пятницам. Для начала: кто платит Радченко? Кто его хозяин? Как вы познакомились, через кого? Мне нужна вся эта история в полном объеме. С именами и датами. Понимаешь? — Кажется, понимаю. Дашевский подумал, что вытащить револьвер из ящика он сумеет за пару секунд. Как бы то ни было, пристрелить пару скотов с близкого расстояния, — дело плевое. — Я помог Радченко снять квартиру, — сказал Дашевский. — Это чистая правда. И еще я позволяю ему разговаривать с Москвой отсюда, из своего офиса. Вот и вся информация, которой я могу поделиться. Тухлый нахмурился и кивнул головой. Сэм стянул концы кабеля. Дашевский хотел закричать от боли, но не смог. На глазах выступили слезы, дышать стало нечем. Но он не выпрямился, продолжая лежать грудью на столе. Он согнул руку, опустил ее в открытый ящик тумбочки. Сжал рукоятку револьвера. Затем оттолкнулся ногами от пола, кресло сдвинулось назад, толкнув спинкой Сэма Кроткого. На секунду электрический шнур перестал сдавливать шею. Дашевский вытащил руку с пистолетом из-под стола. Приподнял ее. Он плохо видел противника, слезы туманили взгляд. Движения стали медленными, вялыми. Он направил ствол на темный силуэт человека. И стал нажимать пальцем на спусковой крючок. Приходилось напрягать все силы, чтобы совершить это простое движение. Курок револьвера пополз назад. Грохнул выстрел, второй. Что-то ударило Дашевского в правую сторону груди сначала один, а затем другой раз. Кресло покатилось дальше к стене. Револьвер так и не выстрелил, вывалился из раскрытой ладони. Тухлый поднялся на ноги. Распахнул пиджак, сунул «браунинг» в подплечную кобуру и сказал: — Он чуть не пристрелил меня. Черт побери… Мы пришли с целым списком вопросов. И не узнали ничего. Вот это номер. Дашевский захрипел, сполз с кресла на пол и затих. Сэм Кроткий намотал на ладонь кабель и опустил его в карман. Глава двадцатая Девяткин набрал номер Дробыша. Трубку сняли после второго гудка. — Я очень занят, — сказал Дробыш в ответ на приветствие. — Не могли бы вы позвонить часов в восемь вечера. — Есть важные новости, — сухо ответил Девяткин. — Не для телефона. Жду через полтора часа в шашлычной «Светоч». Там можно спокойно потолковать. — Вот как? — в голосе слышались нотки удивления. — Приезжайте один. Без сопровождающих. Дробыш появился почти вовремя, через мутное стекло витрины и пелену дождя можно было разглядеть, как на другой стороне улицы остановился бежевая «Ауди». Распахнув дверцу, Дробыш ступил на асфальт, вытащил из кармана плаща бумажку и прочитал адрес, словно не был уверен, что попал именно туда, куда ехал. Он пересек улицу и вошел в прокуренную закусочную. Остановился в дверях, провел ладонью по влажным волосам, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку. Кажется, Дробыш давно, еще со времен бурной молодости, не бывал в таких заведениях. И совсем забыл, чем тут пахнет и какая публика собирается. Девяткин из дальнего угла помахал рукой. Дробыш подошел, расстегнул плащ, бросив его на пустой стул, сел напротив. Он обвел взглядом зал и поманил официанта, длинного парня в женском фартуке. Заглянув в меню, велел принести овощной салат, рубленный бифштекс и два по двести коньяка, самого дорогого. — Когда-то у меня был роман с кассиршей из шашлычной, — прикурив сигарету, Дробыш полез под свитер и поправил рукоятку пистолета, неудобно лежавшего под ремнем. — Девушка была занята. Но я оказался настойчивым, два месяца ужинал в той забегаловке. И добился своего. Но женщина меня разочаровала. А чуть было не нажил язву желудка. — У меня тоже была знакомая кассирша из шашлычной, — поддержал тему Девяткин. — Но там сносно кормили. Поэтому наша дружба длилась долго. Я даже жениться собрался. Но оказалось, что та женщина уже оформила брак с одним типом. Задолго до нашего знакомства. И ребенок у нее. Ребенок подрастал. Девяткин помолчал, решив, что лирическое отступление закончено. — Кстати, о детях. Ну, поскольку уж мы коснулись этой деликатной темы. Так вот, могу сказать, что ваша дочь Инна найдена. Живой и здоровой. Поэтому я и позвонил. Дробыш, затянувшись сигаретой, вдруг закашлялся. Он глядел на собеседника, стараясь понять, шутит он или говорит серьезно. Девяткин вытащил из кармана фотографию, сделанную сегодня и напечатанную на принтере, и положил ее на скатерть. Дробыш взял карточку, поднес ближе к глазам. Инна сидела на стуле и держала перед собой вчерашнюю газету. — Это ваша падчерица, исчезнувшая два года назад. А не та девочка, что играла роль Инны последнее время. Девяткин запустил руку под пиджак и убедился, что перепонка подплечной кобуры расстегнута. Предохранитель пистолета выключен, а курок на боевом взводе. Если что не так, достать оружие можно за секунду. — Да, это Инна, — сказал Дробыш. — Она изменилась. Повзрослела. Такая серьезная… Два года с лишним. Это срок. Как будут развиваться события в дальнейшем? Меня вызовут, допросят? И так далее? — Можно обойтись без официальных мероприятий. Это в наших силах. К чему разводить бумажную канитель. Я пришел, чтобы договориться. По-хорошему. Подошел официант поставил на стол графин с холодной водой, тарелку с кружками колбасы и ломтиками сыра, порцию котлет с гарниром и стаканы с коньяком. Отодвинув фотографию, Дробыш поднял стакан, понюхал и пригубил. — Дрянь, но пить можно, — он поковырял вилкой котлету, но есть не стал. — В моей коллекции есть коньяки по сорок штук за бутылку. Это питьевые коньяки, ими я угощаю друзей. А еще есть коллекционные, подороже. Для гурманов. Не хотите попробовать? Это приглашение на ужин. Скажем, в ближайшее воскресенье. — Приглашение принято, — Девяткин поднял стакан. — Девочка сейчас в Москве. На квартире одного знакомого. Я думаю, все можно устроить следующим образом. Мы договоримся о встрече. Я передам вам Инну, как говориться, из рук в руки. Но вы пообещаете, что с ней ничего не случится. Дадите мужское слово. А я сделаю так, что по официальной версии, девочка сама вернулась к вам. Побегала, побегала… И решила, что на свете нет ничего лучше родного дома. А отчим — человек своенравный, но ей не враг. И к тому жене не жадина. Это будет наша с вами общая версия, для широкой общественности. Версия, удобная вам. — Как вы все узнали? — Ну, о чем не знал, о том догадался, — Девяткин насадил на вилку кусок мяса. — Не хочу называть имена людей, которые прятали девочку, помогали ей. И вы у нее не выпытывайте. Это будет частью нашего договора. * * * Вечером Тухлый попал на вечеринку, которую для друзей устраивал Сэм Кроткий. Но скопление чужих людей, пристающих с идиотскими невежливыми вопросами, быстро утомило, а водка не лезла в горло. Он хотел посидеть на балконе, глазея на молодую луну, повисшую наш шпилями небоскребов, но там какой-то незнакомый мужик тискал женщину. Отправился в ванную, чтобы запереться и покурить в одиночестве. Но в ванной кто-то блевал. Тогда Стас вызвал такси и уехал. Целый час он пялился в телевизионный экран и прикидывал, как скрасить пустой вечер, который предстояло провести в этой квартире, чужой и неуютной. Наконец он решил позвонить старой подруге по имени Маша. Она приехала через полтора часа. Когда Маша заперлась в ванной комнате, чтобы принять душ, Стас проветрил содержимое карманов ее плаща и сумочку. Так, на всякий случай. Машу трудно заподозрить в сотрудничестве с ФБР, но он не видел ее целую вечность, а со временем привычки и убеждения людей меняются. В прошлый раз, а это было года три назад, он нашел в сумочке проездной билет, тощий кошелек с мелочью, дебитовой банковской картой и пару пузырьков с лекарствами от сердца. Микрофона или записывающих устройств он не обнаружил и в этот раз. Все осталось по-старому. Маша, как и раньше, ездила на метро и автобусах, покупая недельный проездной билет, пользовалась дебитовой карточкой, ее плащ был немодным и заношенным. И еще: пузырьков с лекарствами прибавилось. Через сорок минут они лежали на широкой кровати, застеленной шелковыми простынями, пили вино и болтали о всяких пустяках. — Ты не меняешься, — сказала Маша. — По-крайней мере внешне. А занимаешься чем? — Все тем же: здесь купил, там продал… Хлопот много. Но какие-то крошки и мне перепадают. — Значит, по-прежнему торгуешь залежавшимися продуктами? Стас знал Машу еще с молодых лет. Когда-то у них завязался бурный роман, чувство оказалось настолько глубоким, что Стас сдуру стал подумывать о женитьбе. Помнится, он назначил Маше свидание, чтобы поговорить о главном. Была весна, грязь, лужи. Он ждал ее в проходном дворе возле молодежного кафе. А когда Маша появилась, он вырос перед ней, вынырнув из-за угла. Взял кисть ее руку, прижался к ней губами и опустился на колени. Прямо в грязную лужу. Это не был порыв души, скорее, артистический жест, рассчитанный на впечатлительную Машину натуру. Тогда важному разговору что-то помешало, а через пару дней Стаса арестовали прямо на оживленной улице. Следующий год жизни он провел в следственной тюрьме, откуда вышел другим человеком. И вышел только потому, что друзья заплатили важному чину из московской прокуратуры, и тот исключил из уголовного дела две тяжкие статьи, оставив одно пустяковое обвинение. Он возобновил встречи с Машей, но река жизни уже подхватила Стаса, словно бумажный корабль, завертела и унесла прочь. Они стали отдаляться, пока не потеряли друг друга из вида. Случайно он узнал, что несколько лет назад Маша уехала из России и оказалась здесь. Найти ее координаты можно в любой телефонной книге. — Ты хочешь сказать, что от моего бизнеса дурно пахнет? — он рассмеялся. — Я ничего не хочу сказать. Но лучше бы ты торговал чем-нибудь другим. — Есть старая поговорка: каждый народ достоин того правительства, которое имеет. Но я бы немного изменил формулировку, почти не меняя смысла. Каждый народ достоин тех харчей, которые он потребляет. Другими словами: за что боролись, на то и напоролись. — А простых людей тебе не жалко? — Слово «жалко» не из моего лексикона. Я бизнесмен. А про людей я так скажу: их будут дурачить до тех пор, пока они будут позволять себя дурачить. — Тебе не стыдно? — Почему должно быть стыдно именно мне? — искренне удивился Тухлый. — Я не придумываю правила. Просто пользуюсь ситуацией. — Ты конченый циник. — Все не так страшно, — улыбнулся Тухлый. — Циник — это бывший романтик.