– Сейчас… в ручной режим его переведу пока и посмотрим. Слишком много шерсти. Всё будет нормально, я… – Ваня! – протестует она. – Ты не сможешь так всегда! Не всё можно перевести в ручной режим! Взять хоть наше собственное тело! Ну ты же должен это сейчас понять! С пылесосом всё нормально. У Джека просто линька чуть раньше срока. Сегодня система просканирует и всё сработает, она обучается и без твоей помощи! Переступает, шлёпнув босой ногой по полу, и я начинаю расслабляться. – Ладно, хорошо. Завтра проверю, – оставляю панель управления в покое. – И… я смогу проконтролировать. Всё, что в принципе возможно проконтролировать. – Нет, и ты не должен… Пойдём в комнату, пожалуйста! Вернувшись на диван, Рита шумно вдыхает и наконец разражается жуткими рыданиями, притянув меня к себе за шею крошечными ладошками. Дикое чувство: облегчение и содрогание одновременно. Содрогание – оттого, что вот это вот всё я до сих пор не умею. Хотя пробую не впервые… Насколько проще было бы сейчас рвануть в бой, забраться на крышу по тросу или вырваться из горящей квартиры… Было бы нужно… Но необходимо как раз другое. Господи, за этим ведь – к Алексу, а не ко мне! И если бы не Рита, вцепившаяся в плечо в порыве детской беспомощности, я бы уже взял, к примеру, вон ту синюю вазу с цветами от очередного хрен знает кого и запустил её вон в ту стеклянную стену. Но стараюсь изо всех сил: – Вот, смотри, мы сделаем из дивана гнездо, сейчас покажу… и тебе нужен…Джек, неси плед! Вот молодец! Когда выпрямляюсь, закончив сооружение противошокового убежища и затолкав туда и собаку, – уже готов, что она будет вот так смотреть: опустошённо и с надеждой. А способ бороться есть только один – быть Алексом, если коротко: – Я не ухожу. Я за чаем. Я не уйду никуда. *** – Сдайте оружие, – как будто утомлённым голосом сообщает система на входе в больницу. Не отпуская Риткиной руки, бросаю бластер в распахнувшуюся ячейку сейфа. Несколько ступенек к лифту, салатовые стены, деловитый персонал – раньше казалось царством исцеления и оплотом всемогущества. А тем, что Ритка к такому причастна, я гордился даже больше, чем потенциальной способностью Тихорецкого в кратчайшие сроки утыкать небоскрёбами все окрестные планеты. А теперь безобразно не представляю, что ему сейчас скажу. Но, войдя в палату, в общем, почти такую же, как у нас в госпитале (почему-то казалось, здесь должна быть какая-то особенная супернавороченная обстановка…), обнаруживаю, что Алекс сам прекрасно способен выразить среднее между охватившими нас всех эмоциями одной фразой. Как-то неуклюже боком сидя на кровати, он поднимает на меня глаза и – выдержав идеальную по длине паузу – объявляет: – Это хотя бы не из-за курения. – Я уж понял… – Ваня! – шёпотом одёргивает меня Рита. – Обещай мне, что не полетишь больше на Ёжик. – Что?! – Я умираю. Обещай. – Ты серьёзно? – Саша, ну зачем! – волнуется она, подскакивая к Алексу, трогая за плечо. Он вымученно улыбается – догадываюсь, что всё-таки пошутил или… на грани… Рита изображает намёк на подмигивание, мол, соври в ответ… Подхожу совсем близко к ним обоим – и обещаю. – Я больше не полечу на Ёжик, никогда. Только, – еле выравниваю интонацию, успевая судорожно подумать, что Ритку сейчас снова прорвёт из-за выражения моего лица, – только если на экскурсию вместе с вами. С вами обоими. – Окей, – слабо выдыхает Алекс. А Рита реагирует удивительно спокойно. 1 марта 2099 года, Земля Она по-прежнему спокойна, нисколько не выдавая того, что творилось за пределами палаты в последние дни. Том обещал справиться за неделю, но появился только сегодня – 1 марта. Здоровье Алекса ухудшалось всё это время невообразимыми темпами. Я даже не представлял, что так бывает. Правда, есть маленькая хорошая новость: у него трудности с координацией и ощущениями, но нет никаких симптомов помутнения рассудка – про себя я печально отмечаю: тягаться с настолько мощным сознанием трудно даже тулисианскому грибку. Руководство клиники вынудило всех нас перевести пациента в Москву. Слишком тяжёлый случай, да ещё и человек публичный. В общем, галочку о том, что сделано всё возможное, хотелось поставить нам всем. Включая даже самого Алекса. В местной больнице влили в него, похоже, весь арсенал доступных средств, но получили только угрожающие побочные эффекты. Я настоял на том, чтобы мы с Риткой (и Джеком, за которым здесь хотя бы есть кому присматривать) заселились в один номер в московской гостинице, просто потому что страшно – якобы за неё. Большую часть суток мы толчёмся в больнице, стараясь тем не менее попадаться на глаза Алексу как можно реже. И вот сегодня волшебник в голубом вертолёте кое-как долетел – и Ритка отправилась его встречать. А я в этот момент просто спал. Если бы не вырванные из суматохи три часа покоя, вырубился бы где-нибудь в больничном лифте – из-за физического истощения, нервного напряжения и нарастающего тремора бестолковой надежды. *** – Ваша очаровательная девушка только что зафинтилила мне оплеуху, поэтому сначала перейдём к делу, а потом уже твой настрой будем расхлёбывать! – предупреждающе кричит издалека Том, завидев меня на крыльце больницы. Полы тёмно-синего в какую-то белую точечку то ли пиджака, то ли куртки энергично хлопают, пока он преодолевает двор аршинными прыжками. – Зафинтилила? – не препятствую собственной горькой усмешке. – Всё расширяешь спектр тематических словарей? Так как мы замышляем кое-что незаконное, по традиции отбираю у него оружие, чтобы система на входе обратила внимание только на меня, и в который раз поражаюсь ответной остроте восприятия контекста: если кто-то без слов вцепится в мой бластер, я отреагирую моментально – не знаю как именно, но уж точно не милой улыбкой и участливым кивком. Здание Центральной специализированной московской инфекционной больницы – пятидесятиэтажка, как минимум половину площади которой занимает исследовательский центр. И таинство исцеления здесь тоже, как и в питерской клинике, – основной смысл. Персонал нас уже узнаёт и провожает такими взглядами, будто мы собираемся намеренно испортить всем праздник… Алексу не рассказывали об идее Тома, поэтому, увидев на пороге взволнованную компанию, он с трудом приподнимается на локте: – И чем обязан? Выдвигаюсь вперёд, набираю побольше воздуха в грудь и докладываю: – Мы заменяем твоё лечение! – Вот как? – глумится он потрескавшимися губами. – Это я здесь умираю, Кузнецов. Хотя бы сейчас можешь прекратить командовать? Ритка очень больно бьёт меня ребром ладони между лопаток. То ли вздрогнув, то ли отпрянув от удара, невольно делаю ещё один неуклюжий шаг вперёд и опускаюсь прямо к нему на кровать: – Ал… Саша, Том привёз инопланетное средство, экспериментальное. Так как терять… ну… если ты согласишься, мы своевольно изменим протокол. Подвергнув осмотру всю команду и, остановившись на Рите, он вдруг чуть прищуривается, почти задорно, и подтверждает: – Да, я не против. – Серьёзно? – снова решаюсь привлечь внимание Алекса к своему лицу. И есть что-то непробиваемо жизнеутверждающее в том, что мне не мерещится – его специфический насмешливый взгляд никуда не делся даже сейчас. Зажмуриваюсь, тут же заставляя себя снова распахнуть глаза: нам будет этого настолько не хватать… – Терять нечего, ты прав. И тут меня охватывает паника: – Том, а… хуже не станет, точно? Он всё-таки человек… – Ты что, думаешь, я не выяснила механизм действия?! – Рита спихивает меня с кровати, оставляя простор для дальнейших врачебных манипуляций. – Давай без дурацких вопросов, ладно? Почему они все так уверены?! Том может умалчивать о рисках. Тогда Алекс всё равно умрёт, но ещё быстрее… Я, кажется, к такому не готов. Отступив, снова сталкиваюсь с ним глазами. Сочувственно улыбается. Ничего хорошего это сейчас означать не может. – Как я понимаю, мы не сможем надолго отключить сканер? – беспокоится Том, наблюдая за индикаторами системы. – Анализ запускается каждые десять минут. Ваня, взломай его, пожалуйста. – Серьёзно, да? Офонарел?! По-твоему, это так просто?