20 февраля 2099 года, Земля Надеюсь, в штабе меня всё-таки поймут. Тогда, в оставшиеся два года на Ёжике после отлёта Тома, корабль расы двадцать шесть появился в зоне лишь однажды. Но перемещался не в определённом направлении – очертил подобие петли. За те шесть секунд, что новая программа оставила в моем распоряжении, закончить эту фигуру высшего пилотажа он, конечно, не успел. Опасения перевесили любопытство, и я не стал препятствовать уничтожению звездолёта в соответствии с новым кодом, хотя отменить команду вручную может любой пограничник – независимо от того, были ли коррективы программы с Земли. Собственно, именно для того мы там и нужны. Следим за адекватностью искусственного интеллекта и вносим, так сказать, в систему элемент человечности… Правда, с Земли могут в считанные секунды вмешаться и торжество человечности прекратить… Уже оказавшись в штабе, я потребовал предоставить мне отчёты об остальных подобных вторжениях. Посмеялись – мол, они всё проверили и ничего особенного не заметили, а Кузнецов опять выдумал себе головоломку на пустом месте, – но данные передали. Все появившиеся в тот день корабли двигались непрямолинейно, но никакой системы было не выявить. Ни на первый взгляд, ни после чудовищного по мощности штурма искусственным интеллектом. Никакого ключа или послания в коллективном представлении зашифровано не было. То есть, очевидно, они двигались бессистемно – просто чтобы продемонстрировать нетипичное поведение и вынудить оператора отменить уничтожение. И они не способны (или не хотят) выходить на связь по-другому. Напоминает разговор слепого с глухим. Правда, пришельцы определённо в курсе, что мы можем не открывать огонь. Либо они хотят, чтобы мы его открыли. Второе невыгодно нам: наши ресурсы они обращают в некое благо для себя. Тогда почему бы не попробовать пропустить их, заранее предприняв повышенные меры безопасности в каком-либо из пограничных пунктов? Конвоировать на пути следования. Очень дорого – но иначе что? Том уклонился от моих расспросов, хотя явно знает больше. Он как-то сказал только, что гораздо продуктивнее мне было бы выведать что-нибудь у собственного начальства. И я всё-таки попытаюсь сейчас это сделать. Иду по коридору, с одного бока полностью состоящему из огромного окна во двор, где снег уже почти растаял, а небо обросло по-весеннему лёгкими облачками, в кабинет к полковнику, изобретая способ заставить его пойти на откровенность. Вызов от Ритки вынуждает притормозить. – Ваня, – её голос дрожит, и сердце у меня тут же с размаху ухает вниз, – у Алекса грибковое заболевание… У нас не получится ничего сделать… – Не понимаю… вы не способны вылечить Тихорецкого от кандидоза? – проговариваю, уже догадываясь. – Так, ну… может, эта фигня сама пройдёт? – Ваня… – еле слышно сдавленно всхлипывает, – у него то самое… болезнь Огавы. В ушах звенит, а ближайшая стена услужливо огревает по плечу. Как гласит буклет, который мне уже раз пять выдавали в медицинских кабинетах, этой мутировавшей до неузнаваемости хренотенью мы обязаны тулисианцам. Грибок в итоге атакует мозг, вызывая смерть землян, а лечения нет. Особенной красоты добавляет ещё и то, что заболевание передаётся исключительно половым путём. Но сказать что-то необходимо: – Так лечите! Экспериментальные методы есть? Он у тебя в больнице? – Методы… есть, но они… нет методов, и мы… – до отказа натянуто каждое слово, – не можем ничего сделать. – Сейчас приеду. – Я дома, я… у меня шок, наверное… Не хочу, чтобы он видел… – Я сейчас приеду! Добежав до конца коридора, без предупреждения вламываюсь в кабинет Гончара: – Пётр Николаич, можно мне в отпуск прямо сейчас? Ошивающийся там майор Дятлов, которого после службы на Бурой разнесло как на дрожжах, корчит насмешливую мину: – Хе-е, Кузнецов, не всех голубей ещё на крышах разогнал? – У Тихорецкого серьёзные проблемы со здоровьем, – чеканю я не глядя на кретина и тормознув очевидное «хотя был не разломал технический отсек, чуть не накрыв медным тазом всю работу погранпункта». – Две недели свободен, – выносит вердикт Гончар, испепеляя Дятлова косым взглядом. *** Вот почему последнее время Сашка был какой-то бледный, слегка осунувшийся и долго болел какой-то ерундовой инфекцией, а врачи предполагали, что она дала осложнение на печень. Как-то мы обычно не придаём значения таким вещам… Его лечат, и мы спокойны. В случае с Алексом, конечно, зря. Он отлынивал от большинства обследований и только требовал таблетки, чтобы быстрее поправиться и вовремя сдать очередной проект. Собственно, я – слепой кретин – и думал, что выглядит он так нездорово исключительно из-за недосыпа. Варианты один другого бесперспективнее так и толкутся у меня в мозгу. Связаться со Стивеном и спросить, нет придумали ли в Штатах какого-нибудь нового способа лечения? Он же крутится в высокопоставленной тусовке – венерология там должна быть особенно актуальна. С другой стороны, медицинские базы данных едины, а сокрытие эффективных методов – серьёзное уголовное преступление, так что шансов почти нет. Да и реакция Жени на моё явление со словами «у нас тут смертельное ЗПП» – совсем не то, над чем мне сейчас хочется иронизировать. Выступить с заявлением, обращённым к молодым учёным, мол, полцарства тому, кто доработает какое-нибудь новое лекарство в ближайшую неделю? Отчаяние. Да и у этих титанов мысли и так астрономические доходы, где мне взять полцарства адекватных габаритов?.. Попросить о помощи Гончара? Попробовать самому изучить, как устроена зараза, какими методами на неё пробуют воздействовать и как-то скорректировать схему или что-то изобрести? Угу. Опять у меня начинается. Вообще никаких вариантов. Я бы сейчас любой океан переплыл несколько раз во всех направлениях, если бы чем-то помогло. И рвение продолжает копиться, а выхода нет! Просто пойти к Гончару и… не знаю… «Пётр Николаич, сделайте что-нибудь, я не справляюсь!» Шедеврально! А то он мало моих соплей с пола подобрал за последние пятнадцать лет, ага… Соберись, придурок несчастненький, Кузнецов! Сейчас ведь ещё у Риты надо как-то появиться. Или, может быть, вообще с Томом посоветоваться?.. *** Если она сейчас не заплачет, то заплачу я, и неизвестно, что тогда произойдёт, – настанет конец света, не иначе… В общем, такого не должно быть просто по определению. Но она не плачет, а поворачивается ко мне, окаменевшему посреди комнаты, и выпаливает: – Это хотя бы не от курения. – Да уж, – курение тут ни при чём, но из-за вредной привычки Алекса Ритку постоянно мучает чувство вины. Прошлое – куда от него денешься… – Я позвонила Тому! Сказал, постарается помочь: он бывает на разных планетах и знает медицинские центры. Сможем попробовать экспериментальное средство! Лучше, чем ничего, – неестественно заламывает руки, вывернув правое запястье. – Рита, – трогаю её за плечо, ожидаемо натыкаясь на реакцию – крупную дрожь, точно как тогда… – пойдём сядем. Волоку на диван – сколько было уже здесь беззаботных вечеров, ну почему всё расползается по швам опять! Мельком замечаю грустную вопросительную морду Джека, пристраивающегося у наших ног. – Ты инфекционист. Значит, на самом деле понимаешь: Том просто хочет помочь нам не сойти с ума. Но я уверен, что для этого как раз нельзя терять связи с реальностью. Не надо хвататься за всякий бред! Факты, Рита, понимаешь? Есть только они… – Не знаю… теоретически возможность разработать лекарство не исключена. Я дала ему доступ на ввоз препаратов, придётся кое-что подтасовать… – рассеянно теребит мой рукав. – Представляешь, по счастливой случайности он был на Марсе как раз когда я проходила там практику! Не должно возникнуть вопросов, где мы могли познакомиться… – Ну вот… и тебя вовлёк в соучастие своей раздолбайской манере жить… – произношу как можно менее агрессивно. Уже почти месяц как Том улетел с Земли, а я так и не решил, что написать вдогонку. Слишком много мы сказали слов, гуляя по городу или сидя за каким-нибудь подвернувшимся столом… Дело, может, в инопланетности… как будто иное мироздание. Но в то же время… до ментального опьянения понятный общий язык. Это мой язык, конечно, но всё равно трудно ожидать такого от существа с фиолетовыми глазами… Ладно, пусть делает, что бы он там ни надумал… Любую помощь сейчас приму. – Ну перестань… Знаешь, я стала врачом не для того, чтобы видеть такое! Надеялась, буду говорить пациентам: «Это вирус, но у нас же XXII век на носу!» А все ужасы из учебников – видеть только в лаборатории! Но это – это как будто призвание, от которого я устала. Или даже не призвание, как назвать… карма! Исправлять ошибки – чужие и природы. Лечить, отмывать, чистить, чинить! Лезет изо всех щелей – а теперь ещё и, как издёвка, прямо с Алексом, и прямо по моей специальности! Только разделаюсь со всеми проблемами, они опять косяком идут! В прошлом месяце были такие сложные случаи – хотя поначалу ничего не предвещало! И вот теперь… – отодвигается от меня и умолкает, ожесточённо изогнув губы. – Я знаю, Рита, и у меня похожая мутотень… Стоит только подумать, что долг выполнен… тут и возникает главная заморочка… или, как потом оказывается, первая… Слабо улыбается, но тут же снова скисает: – Мы сделаем всё возможное! – Да, но если… – Больно ему не будет. Всё-таки XXII век на носу… – Зачем он… с тулисианкой, без защиты!.. – Из-за симпатии, наверное… – Рита выдёргивает из волос заколку, защёлкивает и бросает рядом, запрокинув голову. – Просто идиот… но ведь сразу после – целых десять минут, чтобы обработать дезинфектором! – Не хотел разрушать момент! Это же Алекс, Ваня, ну хватит! Уставившись на пол, замечаю рыжий волосок. Скольжу глазами дальше – ещё и ещё. Везде шерсть Джека – как-то подозрительно много. Даже если у него линька или что там… С настройками квартирного пылесоса явно косяк. И здесь, что ли, намудрил Алекс… – Подожди минуту. Выхожу в коридор и распахиваю дверцу технической секции. В детстве мне казалось, что, когда кто-то умирает – просто страшно остаться без него. Но, как выясняется… не иначе благодаря эгоизму, каждый раз начинаешь упорно представлять себя на месте того, другого… Как это – не иметь возможности ещё повоевать?.. – Ну что у тебя опять? – выясняет Рита, бесшумно пробравшись следом в техническую и утыкаясь носом мне между лопаток.