– Надо же, – восклицает Том, – у тебя, что ли, всё-таки тепловой удар?! *** У меня нет никакого удара – ни теплового, ни… в общем, не очень-то я сейчас в ударе. Поэтому Том ни в какую не соглашается переходить к делу до завтра. А завтра на Мирабилисе наступит почти на восемь часов позже, чем привык мой внутренний хронометр. Маюсь от бессонницы в несуразном коконе из одеяла, покачивающемся в дурацком мирабилианском гамаке. Том сказал, что раньше жители планеты спали на неподвижных поверхностях, как все нормальные гуманоиды, но лет пятьдесят назад кто-то завёл вот такую моду, прикрываясь какими-то исследованиями о пользе для здоровья, и она оказалась удивительно живучей. К счастью, этот гамак можно опустить на пол. На самом деле я склонен к социальной изоляции просто потому, что мне трудно чувствовать время, будучи затянутым в чужой поток. Проще говоря, я человек увлекающийся. Всем подряд. Но если книги, теории и действия позволяют мне сильнее становиться собой, то другие разумные существа… с ними сложнее. Устремления у всех у нас, в общем, разные. И чудо – найти людей, с которыми мы по меньшей мере не деструктивны по отношению друг к другу. Но обычно я игнорирую это соображение, сосредоточившись на новизне, и рассматриваю собеседников как источник красочных сведений. Поэтому занимает некоторое время переключиться с весёлых картинок на фактическое взаимодействие – и тут как раз обнаруживаю, что время было попросту отобрано мной у самого себя… В большинстве случаев непонятно зачем. Вот почему я так неохотно иду на контакт. С Томом в этом смысле получилась непонятная история. Он изначально встроился в мой поток – настолько, что я мог несколько часов подряд находиться в его обществе, не испытывая потребности внезапно без объяснений задраить люк своей каюты. Странно, если учесть, что даже Ритка – наиболее ментально близкое мне существо во всём мире – временами вызывает желание немедленно защёлкнуться. Правда, она на раз вычисляет это моё состояние и тут же прикладывает палец к губам, напоминая об опасности открывать в такие моменты рот, и угрожающим кивком призывает убираться. А теперь, после Ёжика, и особенно после болезни Алекса, я из-за такой пантомимы начинаю хохотать – и желание капсулироваться пропадает. А прямо сейчас настораживает непонимание, что именно меня ведёт – тяга к приключениям (а точнее, к преодолению препятствий) или Том, ловко создавший иллюзию того, что я руководствуюсь собственными устремлениями… До сих пор это, в общем, никому не удавалось. Но Том… Кто он такой, я, по большому счёту, не знаю. *** Особенно забавно сразу после всех этих мыслей – субъективно вовсе без какой-либо паузы – проснуться. Почувствовать запах свежесваренного кофе – кое-что вспомнить – поспешно выбраться из непривычной постели – споткнуться об неё же – пулей вылететь в сторону аромата – заорать: – Твою мать, ты совсем сдурел? – Ш-ш-ш… невежливо так вести себя в гостях! А если птиц наших распугаешь – они такой гвалт поднимут! Хорошо хоть жара не позволила открыть окна… Кофе – для тебя. – Ну чего ради… ты член Совета, я понимаю, но… нарушать правила из-за меня… – Ха-ха… Кофе запрещён только на Тулисии, не здесь. Значит, я ничего не нарушил, в отличие от тебя… – Ладно, пофиг, давай его сюда. И рассказывай. Имей в виду, аппетит у меня как-то пока не появился… Не знаю, правда, зачем мне ещё и кофе – не иначе, решил устроить полноценные испытания сердечно-сосудистой системе на случай, если грозящих неприятных приключений в условиях пятидесятиградусной жары окажется недостаточно… Не зря я всё-таки контролирую диалог моего биочипа с медицинской программой в штабе. Ставлю чашку на столешницу из тёмно-зелёного стекловидного материала и устраиваюсь рядом на каком-то топчане, хаотично усыпанном похожими на шёлковые подушками. Это помещение, условно подходящее под название «кухня», производит впечатление жилища восточного шейха, краем уха услышавшего о стиле хай-тек. – В общем, то, что мы называем расой двадцать шесть, – скорее, хм… источники сигнала, – Том садится напротив на какую-то хрень, похожую на воткнутую в пол пружину, увенчанную огромным серебристым листом кувшинки, и умолкает, глядя в стену. – Источники? – Мы не можем их физически заполучить. Но, надо полагать, это какая-то штука, способная уместиться, скажем, в кармане. – И что она делает? – Изображает из себя мирабилианоподобное – или человекоподобное, в данном случае почти никакой разницы, – существо. – Зачем? – Не советую тебе начинать с таких вопросов, Ваня… Сущность просто подходит поздороваться – и захватывает твоё сознание. Но не в том смысле, что как-то влияет на него… Оно перебрасывает тебя… м… в другой пласт реальности. Ты внешний и становишься, как у вас говорят, инфицирован, пока это происходит. Почти всегда заметно сразу – ты похож на сомнамбулу. И способен инфицировать других. Мы можем с уверенностью отличать инфицированных – и вытаскивать их из такого состояния. Без каких-либо – даже очень отдалённых – последствий для них. – И что они рассказывают? – Ну… разве ты не хочешь сам всё увидеть? – оценивает моё выражение лица, застыв и прищурившись. – Так, – поспешно отхлёбываю половину порции кофе, – у меня два вопроса: насколько далеко придётся тащиться по жаре и что если на землянах воздействие сказывается как-то по-другому? – Не по-другому, не бойся. На Мирабилисе есть генетические земляне, они тоже попадали под влияние. Вас проще оттуда вызволить, вы не такие контактные. Тем более ты. А тащиться никуда не надо: исследовательский центр находится в этом здании. Мы нашли способ экранировать воздействие. Источник изолирован от внешнего мира. – Хм… Очень уютное соседство… Вы спонтанно запихнули инопланетную угрозу в жилой дом? – Это не жилой дом. Просто я здесь живу. А уют – всего лишь забытьё. Соседство с насекомыми и бактериями, надо думать, не мешает тебе дома спать по ночам? – Ладно. Всё. Хватит. Пойдём. *** Мы спускаемся на два этажа вниз по широкой лестнице, залитой утренним светом местной агрессивной звезды, сочащимся из каких-то похожих на витражные окон, останавливаемся у люка – типичной замены дверей мирабилианских зданий. Я сдуру ожидал увидеть какой-то бункер – конечно, ясно, что защита устроена по-другому… – Останусь в первой комнате, ты пойдёшь дальше – поздороваешься с нашим гостем и посмотришь кино, которое он предложит. Минут через пятнадцать я тебя оттуда вытащу. Время там течёт с такой же скоростью, но внутренне восприятие может всё менять, как… в любых необычных ситуациях. – Том, – пьянея от охватывающего азарта подначить его, выдаю я, – а что если у тебя всё слегка выйдет из-под контроля, как обычно? Он активирует ключ и стальным тоном, которого, казалось бы, не должно быть в его арсенале, произносит: – Если мне обычно всё нравится, это не значит, что я способен терпеть неприемлемый расклад. Понятно? – Понятно: не станешь терпеть… – Не способен терпеть! Это немножко разные вещи, – пропускает меня вперёд в открывшийся дверной проём. – Заходи. Не присматриваясь, быстрым ходом миную первую комнату и вхожу в светлое просторное помещение, обставленное в духе… что-то вроде приёмного покоя в больнице… Условные сидячие места в виде пластиковых кресел, чисто, аккуратно, не предназначено для жизни. От противоположного выхода ко мне движется… человек. Внешность гораздо более земная, чем мирабилианская: слишком тёмные волосы, сглаженные черты лица и глаза светло-карие. Обычный парень. Только почему-то он в пальто – то ли коричневом, то ли сером, то ли вообще грязно-зелёном таком шерстяном – и красном галстуке. Кажется, вот так страшно, как сейчас, мне не было ещё никогда… – Здравствуйте, – говорит он как будто по-русски и как будто без акцента. Не удаётся определить, я это реально слышу или просто понимаю. – Здравствуйте. Что вы здесь делаете? – Вам нравятся истории, – останавливается метрах в двух напротив меня, глядя вперёд. – Истории? Приключения? Ну… не когда меня заставляют! – Вы для этого пришли, – опускает обе руки из подобия непринуждённой позы и вытягивает их вдоль тела. – Нет. Я пришёл пообщаться с вами. – Назначенным способом. – Нет. – Вы желаете видеть. – Забудь про меня, слышишь? Кто ты такой? Внутри головы шарики заходят за ролики, иначе описать не берусь. Нечто вторгается в рассудок, и я, хоть и пришёл за этим, оказываюсь категорически не согласен. – Нет, – повторяю уже тихо, не моргая и не упуская из виду его умиротворённого лица. А внутренне максимально концентрируюсь на собственном разуме, проверяя по кругу отклик системы: сегодня 29 марта, я нахожусь на планете Мирабилис, инфицированной неизвестным чем-то, но не имею к этому отношения, меня зовут Иван Кузнецов и хрена с два я позволю вот так вот с собой обращаться. Собеседник вытягивается по швам ещё сильнее, встрявший в мозгах туман усиливается, обстановка на долю секунды теряет фокус. – Нет, – повторяю ещё раз громче. – У тебя-то какое желание есть? В чём смысл, в чём удовольствие? Давление в башке усиливается, стискиваю зубы и повторяю всё то, что может привязать к реальности. Внезапно вокруг темнеет – и я, кажется, сажусь на стул у себя за спиной, стараясь не упасть. В ту же секунду картинка возвращается – только в кадре теперь нос к носу лицо склонившегося надо мной Тома. – Что произошло? – Ты не дал ему это сделать. – А ты, он же… я тебе не верю! Ну не могу, Том, у тебя фиолетовые глаза, просто гадство… – Ваня, – одной рукой придерживает меня за плечо, а другой совершает какой-то выверенный скользящий жест по своей щеке, – у меня серые глаза, просто линзы. Заталкивает их в нагрудный карман жилета и пялится на меня, досадливо поджав губы, – вполне человеческого цвета радужки. – Зачем?! – У нас мало времени… – скороговоркой тараторит он. – Ладно… у большинства тулисианцев и мирабилианцев вовсе не фиолетовые глаза. Просто это считается красивым, у некоторых из обеих рас из-за мутации вот такой вот цвет глаз… Потому… когда мне потребовалось использовать временные электронные устройства, не привлекая внимания, решил, фиолетовый подойдёт, почему нет? – Ну? – порывисто вдохнув, подытоживает он, как будто хоть чем-то доказал сейчас, что я не прав. – Ты мне веришь?