Публика ликует. По-моему, так эксцентрично реагируют они просто от нечего делать. Или переборщили с кофе, может быть… Спохватываясь, проверяю «уровни». Вроде разделяются… «Почему вы вспомнили именно этот эпизод?» – интересуется кто-то с обволакивающей интонацией. «Не знаю… Я ничего не сломал, только испачкал куртку. Но… уж больно идиллический был денёк сам по себе». «А девочка? Она поспешила на помощь?» – не унимается тот же любопытный. Если бы я не чувствовал исходящую от всех присутствующих фоновую хм… что ли, безусловную любовь (интересно, с чем связан такой эффект?), посчитал бы его вопросы назойливыми. «Она меня даже поцеловала. В нос, – откровенничаю, старательно блокируя потянувшиеся за воспоминанием цепочки ассоциаций уже не из детства. – От неё пахло ландышами. Духами, с запахом такого лесного цветка…» Необъятный ландышевый куст плывёт прямо в центре пространства, созданного телепатическим контактом, а мои собеседники, кажется, вереницей затянулись в хоровод вокруг него… «Эй! А почему вам всё это интересно вообще? И зачем вы… в чём фишка таких сеансов?» «Релаксация, обмен ассоциациями, стимуляция творческих процессов…» – объясняет уже знакомый обволакивающий «голос» (про себя, не особенно заботясь о том, буду ли «услышан», я даю его обладателю кличку Конферансье). Кто-то как будто смахивает царство ландышей из поля зрения и водружает вместо него причудливую проекцию с разноцветными шариками, спрятанными в прозрачных желобках. Конферансье поясняет: «Мирабилианская логическая головоломка. Нужно выкатить синий камешек за пределы системы». «Оу», – не представляю, насколько спокойно у меня получается транслировать эту мысль, скрывая предвкушение захватывающего поиска решения задачи, завораживающей отсутствием какого бы то ни было прикладного значения… Правда, если вращать трёхмерную композицию в разные стороны при помощи ментальных усилий у меня получается без труда, то увидеть закономерность… «Подначивают, – вторгается Том. – У нас намного более развитое пространственное мышление, чем у землян». «Игра длится семь секунд», – не пряча беззлобной снисходительности отмечает вкрадчивый собеседник. Повозившись заявленное время и только усложнив конфигурацию (аудиторию это несказанно веселит), я выдыхаю в эфир: «Сдаюсь. Планета супергероев, ёлки-палки… Поэтому у вас, как у куриц… голова всегда сохраняет вертикальное положение?» Впокатуху – самое подходящее слово для описания реакции моих невидимых псевдодрузей. Даже начинаю поддаваться отчаянному порыву выкинуть ещё какую-нибудь глупость, чтобы замазать общую примитивность успехом окончательного клоуна. «Сгорел сарай, гори и хата? – хмыкает Том. – Не надо их так развлекать». «Расскажите мне о Мирабилисе», – решаю сменить линию поведения. «На планете всем приходится становиться самими собой, это наша философия», – вещает Конферансье из-за пределов очередной анимации-галлюцинации: пачка окружностей одинакового диаметра и с общим центром, но расположенных в разных плоскостях. «Но вы просто расспрашиваете обо мне и…» «Скорее, читаем вас. Очень просто: вы любите своих друзей и головоломки». «А вы… ну… Я не умею пока читать… Так что… как насчёт вас?» «Вы не умеете спрашивать. Поэтому и не получается читать…» «Стоп, – вмешивается Том, обращаясь к моему собеседнику… – закругляемся. Код сорок восемь». 30 марта 2099 года (просто чтобы не забыть) – Этот тип – почему он так ко мне прицепился? – глаза привыкают к реальной обстановке, а мозг ищет причины, по которым нам пришлось прервать чат на самом интересном месте. – Потому что это не он – это она. Моя бывшая коллега. И хронический оппонент… представлю тебя ей… если нашу планету сейчас не уничтожат. – В смысле? – Пойдём – увидишь. Резво, но не особенно уверенно продвигаюсь вслед за Томом по коридору, наполнившемуся не то чтобы встревоженными, а, скорее, слегка обеспокоенными мирабилианцами. Подпрыгивая, ору ему в ухо: – Мне не так-то просто скакать после ваших галлюциногенных диспутов! Странно, что ещё соображаю, где пол, а где потолок! Зачем все эти визуальные эффекты, Том?! С души воротит! Сжимает лапищей весь мой плечевой сустав, разворачивая лицом к прозрачной стене небольшой галереи, в которой мы сейчас очутились: «Толку-то кричать, канал налажен. Посторонние зрительные образы во время сеанса – полностью плод твоей фантазии. Но отражённо их видят все участники, и это… правда забавно. Не сердись на реакцию моих соплеменников…» Он старается объяснить что-то ещё, но я отключаюсь даже от мыслей: персонаж Рене Магритта, голограмма от расы двадцать шесть, только увеличенная примерно в масштабе десять к одному, прогуливается вокруг здания в своей обычной созерцательной манере. Ну как прогуливается – совершает зловеще медленные гигантские шаги. Мирабилианцы молчат. – Невъебенно! – теперь мне совсем плевать на налаженный канал. – Эта пиздохуйня – что, тоже исключительно «плод моего воображения»? «В источнике была система аварийного восстановления. Мы предполагали её существование, но…» – Но?! Слегка вышло из-под контроля, да? Вышло, ебать, и шастает теперь там как Годзилла бестелесная! «Годзилла?» – Годзилла! – ору, вывернувшись из хватки Тома, растопырив пальцы на манер лап гигантского монстра и дико ощерившись. – У-у-у! Не хотите ли, блядь, что-нибудь узнать?! О смысле жизни, ёб вашу мать, Вселенной и всего такого?! Желательно, нахуй, оптом все и с билетом в один конец. Четверо или пятеро столпившихся вокруг нас продолжают любезно безмолвствовать, не двигаясь с места. Том немигающе пялится на меня и, опустив плечи, поджимает губы. А потом я хватаюсь за голову. Натурально: наклоняюсь вперёд, почти упираясь локтями в колени, и обеими руками вцепляюсь себе в волосы на висках. Рвать их, конечно, не собираюсь, потому что нисколько не чувствую вины в очередном витке развития событий по-мирабилиански… – Ваня… – Ну что?! – неохотно расстаюсь с исступлённой позой, разогнувшись и опершись о какое-то подобие декоративной колонны прямо в пропускающем свет материале внешней стены. – У тебя же есть налаженный канал – вот и продолжай сквозь него капать мне на мозги молча! – Ты его отключил. И правда. Несуразная система. Если хочется выдать кому-то затрещину – это срабатывает как закрытие диалога. – Ну? – Ну… – оглядывается в поисках способа разрядить диалог и улыбается худощавой женщине средних лет с тонкими изогнутыми губами и бровями – притягивает её за локоть, выставляя прямо перед собой. – Это Оя. Я обещал познакомить. – Хронический оппонент? – Да, – ещё сильнее изогнув излучину рта в улыбке, сообщает она по-русски певучим голосом с выраженным акцентом. – В таком случае у нас с вами… очень много общего… И… прошу прощения за сцену с нецензурной лексикой. – Что вы… нецензурная лексика – сфера моего научного интереса. Ого. Тогда ей надо к Тихорецкому, у него… культурный уровень выше. *** По её лицу пробегает волна разноцветных всполохов, похожих на отблески фейерверка, – и я круто разворачиваюсь к окну: голограмма нашего предполагаемого врага мерцает, переливаясь разными цветами – преимущественно зелёным и красным. – Он сейчас куда-то сиганёт, – почти шёпотом произносит Том, выражая нетипичную обеспокоенность. – Сюда, куда ещё? Идёт ко мне, ясно же… Уверен, что поддаваться ему совсем нельзя? – Это – самый неправильный из всех твоих вопросов, – отрезает холодным тоном, проворно заталкивая Ою куда-то в слегка подросшую толпу мужчин у входа, а потом продолжает говорить уже по-мирабилиански – должно быть, раскрывает свою личность, потому что окружающие кивают и потихоньку отступают в коридор, подчиняясь похожим на дирижёрские жестам Тома. – Передай моим друзьям, я раскаивался, – бормочу, наблюдая за почти утратившей плотность фигурой Миража. «В чём? – звучит у меня в мозгу: задушевная беседа снова открывает телепатический контакт, но эти хлопающие туда-сюда двери уже надоели – какой-то мысленный сквозняк. – Пожалуйста, не отключайся». «В том, что постоянно искал приключений и был близок к тому, чтобы считать себя неуязвимым…» «Всё же сейчас пришло время вернуться к этой оценке. Едва ли он сможет тебя одолеть». «Ты что – можешь врать мыслями прямо у меня в голове?! Господи, Том…»