Подвожу итог: – Уёбываешь отсюда – и больше мы тебя не видим. – Или что? – искривив губы, интересуется Толик. – Или тебе пиздец, что тут непонятного. – Двое на одного. Рыцари, блядь… – Я в стороне постою! – не выдерживает Алекс, захлопывая люк спиной. Реакцию Риты мне не видно: обстановка трясётся. Толик тянет за джемпер и пинает ногой мимо голени. Охуеть! Содрав его руку с плеча, тупо заламываю за спину. Дрыгает пяткой. Ха-ха, лягнуть собрался? Глухо вякает. Паркую его к стене. Хочется впиздярить не по-детски, но нельзя: подставлю Алекса. Вдруг он камеры не отключил… К счастью, Толик умаялся: тяжело дышит и вяло машет левой – мол, хватит, утомил. Сгрузив его в сидячее положение, без слов ухожу. И как я не понял, что он всё-таки доебётся… Цирк с конями… Потуги какого-то там финансиста, от нечего делать прошедшего курс самообороны, а точнее – курс завышения самооценки на ровном месте… Ну где ещё могли научить атаковать безнадёжными подсечками и отчаянными приёмами исподтишка… Запрыгиваю в кар под одобрительный кивок распахнувшего люк Алекса и задаю курс на свой дом. *** – Я не понимаю, Рита, ты выбираешь этих уродов просто потому, что хочешь посмотреть на наши разборки? – спрашиваю через несколько минут, когда из ушей прекращает валить адреналиновый пар. – Нет, я… Прости! Я в самом деле не вижу сразу… Воображаю их… Я знаю, знаю, так нельзя! Какой-то эгоизм! Выдумываю человека и как будто на него надеваю этот портрет – и не замечаю сама! – Я хотя бы не зря это сделал? Может, тебе надо было опять убедиться? Что у них нет предела? Целый год грёбаной психотерапии – я и Гончару тоже говорил, эту псевдонаучную херню надо было оставить в прошлом веке! И зачем та тётка нужна была, а? Мне сразу она не понравилась… – Нет, она… на самом деле в чём-то помогла, я научилась гораздо быстрее их… отличать, а здесь вдруг, наверное, Вань, из-за того, что вы оба в городе, я как-то расслабилась… – Но ведь именно мы ничего не заметили с Артёмом, – вздыхает Алекс, – пока он тебе руку не сломал… – Вы же не обязаны были, господи… – Это нам решать, – не светить раздражением у меня не выходит, – прошу тебя, можешь хотя бы раз объяснить?! Ну вот чем такой пиздобол в принципе мог привлечь твоё внимание?! – Ну… разным… к примеру, Шекспира наизусть цитировал… – на каждом слове интонация всё ниже, как скачущий по ступенькам мячик. К счастью, я уже состыковался с парковочным люком своей квартиры, и у Алекса есть полное право сгрести её в охапку, вытаскивая из такси, и тем самым заставить разрыдаться, а не зависнуть в нервном напряжении ещё на пару часов, пока мы не найдём способа ступор прекратить. – Though this be madness, yet there is method in it, – позволяет себе пробормотать Тихорецкий. Хотя и без того ясно, что нервы у него сдали. Продлеваю стоянку кара ещё на пять минут и откидываюсь в кресле, закрыв глаза. Этому гондону Артёму я всего лишь сломал руку в ответ. Так сказать, око за око. Благо знал, как это правильно сделать. И смог побороть искушение подправить ему ещё и нос: всё-таки опасно для жизни. Но даже с таким результатом Гончар еле отмазал меня после всей истории. Именно отмазал: больше нечем объяснить отсутствие нормальных экспертных заключений в судебном процессе… Да, замахнулся Артём первым, но я целенаправленно – понял бы и школьник – сломал противнику руку, не потрудившись даже выйти из поля зрения системы. И даже сейчас, через десять лет, вздрагиваю от воспоминания о последовавшим за тем поступком разговоре, в котором не было ни слова. Бросив быстрый взгляд на Гончара, единственный раз за всю жизнь воспользовавшегося служебным доступом в мою квартиру, я ни капли не сомневался, что он ударит – и не символически. Что ли, сломает руку тоже. Или, скорее, челюсть… всей своей позой он явно метил в челюсть. Да, технически это было бы недопустимым для его положения преступлением, но не я же стал бы докладывать третьим лицам… А он просто отобрал планшет и отправил его в утилизатор. А потом своим ключом заблокировал домовому компьютеру доступ к системе, оставив только жизненно важные функции. Просто чтобы я не натворил глупостей, пока идёт следствие, – одни манипуляции с базами чего стоят. Но красноречиво. Особенно учитывая, что вернуть себе контроль над искусственным интеллектом в квартире было бы делом пары минут. Понятно, я не стал. Но всё равно – накатывающим из глубины слоем осмысления – было как-то отчаянно плевать. Да что там… до сих пор иногда жалею… зря остановился в той драке… Потому что Артёму дали какой-то смехотворный срок, а разбирательства стали для Ритки дополнительной травмой. Как она объясняла, не хотелось признавать публично, какая она дура. Алекс потребовал, чтобы я не смел проявлять даже тени намёка на агрессию в её адрес. Я и не собирался, да и не делал такого никогда, но Сашкины слова заставили крепко задуматься, нет ли моей вины в том, что этот урод вообще задержался в жизни Риты. А точнее, решить, что она есть. *** Дома тишина и как будто никого нет. На кухне обнаруживаю валяющиеся на полу туфли с нечеловеческой высоты каблуками, затихшую в кресле блондинку с моей кружкой с рыцарями и Алекса с сигаретой в зубах, убеждающего холодильник соорудить её любимое фисташковое мороженое из имеющихся ингредиентов. Только один вопрос: – Саш, почему запрещённые вещества обязательно надо употреблять именно в моей квартире? – Запрещённые всего-то сорок лет… – стряхивает пепел в стакан для овощных коктейлей. – Если меня понизят в звании не за мои собственные «подвиги», будет неожиданный поворот… Алекс совершает непринуждённое движение челюстью, перекатывая сигарету, и окидывает меня исчерпывающим «я этого не допущу». Знаю уж… Наверное, я надышался. Потому что внутри сейчас исключительно умиротворение… 18 сентября 2096 года, Ёжик Не то чтобы исключительно, но всё-таки умиротворение… В конце концов, цветок для Ритки я достал, почти как обещал в детстве – она просила, правда, инопланетный аленький цветочек, а этот – голубой… Но есть шансы, что взрослые девочки уже не обращают внимания на такие мелочи… Я как зашёл в свою каюту, так и упал в угол и подниматься в обозримом будущем не планирую. Запрашиваю отчёт у робота, занятого ремонтом корабля, а потом отправляю сообщения сразу на все доступные устройства на базе: «Зайди ко мне». Когда минут через пять Том делает шаг в открытый люк каюты, стучу в стену, материализуя второе кресло, и объявляю: – Тридцать шесть минут до окончания ремонта твоего корабля. Правда, я бы отвёл ещё несколько часов на тестирование, ну и… останешься завтра на обед? – Побуду здесь ещё пару дней. – Хех… зачем? – Возражаешь? – возится с подголовником, настраивая его на свой нештатный рост. – Нет, – я и правда не против, – но… зачем? – Кодекс любителей одиноких странствий, – с грехом пополам победив земляноориентированное чудо техники, выдаёт он. – И… что это за хрень? – Тот, кто любит одинокие странствия, всегда понимает: уединение – самая желанная и вместе с тем самая страшная вещь на свете. Поэтому, встречая другого одинокого путника, обязан уделить ему время. А вернее, разделить время с ним. И, глядя на мои ползущие на лоб брови, добавляет: – Из детской книжки. Не тулисианской. – Слушай, ну это же бессмысленно. Да одиноких путника, проводящие время вместе, – по-моему, как трезвенники, сообразившие на двоих. – Что… сообразившие? – А-ха-ха… это значит… – Я уже понял, – сияет от своей лингвистической находки Том. – Но ты не возражаешь? – Я же сказал, что нет! – В таком разе как это может быть бессмысленным? Как это может быть бессмысленным, вполне понятно, но расслабленное состояние не предполагает мотивации ввязываться в нескончаемый диалог… Забавно… У меня уже есть друг, продолжающий подкалывать не только через двадцать лет, но и через двадцать световых лет; подруга, находящаяся в непрерывном поиске неприятностей; начальник, задавшийся целью не давать мне спать вообще никогда; а теперь Вселенная подкинула ещё и кухонного мудреца. Ну как я могу возражать, ёлки-палки! И конечно, это происходит обязательно прямо сейчас: «Тревога! Корабль в подконтрольной зоне!» Да чтоб его!