Выражение его лица изменилось, и он покраснел от стыда. – Ничего. – Ясно. Я ждал. Именно это иногда и бывает нужно. Если ты хочешь, чтобы дети тебе о чем-то рассказали, на них нельзя давить. Тебе следует отступить и дать им признаться во всем самим. Маркус вздохнул. – Я прихожу сюда, чтобы съесть свой обед. Мне хотелось задать вопрос «почему?», однако я понимал, что это было бы глупо. Почему Рут Мур каждый день ела свой обед на автобусной остановке неподалеку от школы? Потому что там было безопаснее. Можно было не опасаться хулиганов. Лучше уж провонявшаяся мочой остановка или влажная скамейка на холодном кладбище, чем ритуальное унижение в столовой или на игровой площадке. – Вы не будете меня ругать за то, что я вышел за территорию школы? – спросил Маркус. Я сел рядом с ним, стараясь не поморщиться от очередного приступа головной боли. – Нет. Хотя мне любопытно, как ты смог пройти мимо охранника. – Так я вам и скажу. – Справедливо, – ответил я, оглядевшись. – Не нашел места получше? – В Арнхилле? Опять-таки справедливо. – Ты здесь прячешься от Хёрста? – А вы сами как думаете? – Послушай… – Если вы собрались прочесть мне лекцию о том, как я должен противостоять Хёрсту, потому что хулиганы уважают тех, кто противостоит им, тогда можете засунуть эту фигню обратно в свой дурацкий рюкзак вместе с копией «Гардиан». Он с вызовом взглянул на меня. Мальчишка был прав. Хулиганы не уважают тех, кто пытается дать им сдачи. Они лишь бьют их сильнее. Потому что их всегда больше. Простая математика. Я решил попробовать снова: – Я не собираюсь говорить тебе ничего такого, Маркус, потому что это точно фигня. Лучшее, что ты можешь сделать, – это не высовываться, избегать Хёрста и просто дождаться окончания школы. А она скоро закончится, пусть тебе сейчас так и не кажется. Но ты еще можешь обратиться ко мне. Я разберусь с Хёрстом. Можешь на это рассчитывать. Какое-то мгновение он смотрел на меня, пытаясь понять, кормлю ли я его баснями или же мне серьезно можно доверять. Откуда ему было знать? Наконец Маркус коротко кивнул: – Дело не только во мне. Хёрст достает кучу ребят. Его боятся все… Даже другие учителя. Я вспомнил о том, что Бет говорила в пабе. О том, что Джулия Мортон была классным руководителем Хёрста. Об исчезновении Бена. – А как насчет миссис Мортон? Она ведь в прошлом году была его классным руководителем, правда? – Да, но она его не боялась. Она была вроде… вас. Памятуя о том, что Джулия убила своего сына, а затем вышибла себе мозги, я не был уверен, принимать ли слова Маркуса в качестве комплимента. – Ты знал Бена Мортона? – спросил я. – Не особо. Он учился в средней школе только один год. – А что насчет Хёрста? Он доставал Бена? Маркус покачал головой: – Хёрст не трогал Бена. Бен был популярным. У него были приятели… Он явно колебался. – Но что-то случилось, – подстегнул я его. Маркус покосился на меня. – Многие ребята помладше хотят произвести впечатление на Хёрста. Быть его союзником. Частью его команды. – И?.. – Хёрст заставляет их делать разную хрень… чтобы они могли проявить себя. – Вроде посвящения? Он кивнул. – А какую именно хрень? – Да всякие тупые выходки вроде подвигов. Выглядит на самом деле жалко. – На территории школы? – Нет. Хёрст знает одно местечко… на территории старой шахты. Я почувствовал, как кровь начинает стыть у меня в жилах. – На территории старой шахты? Или под ней? Он там что-нибудь нашел? Тоннели, пещеры? Мой голос зазвучал громче. Маркус уперся в меня взглядом: – Я не знаю, ясно? Я никогда не хотел быть частью гребаной шайки Хёрста. Черт, я слишком сильно на него надавил. Но он знал правду. Просто не был еще готов сказать ее. Впрочем, я и так уже обо всем догадывался, так что нажимать на него дальше не имело смысла. Мы вернемся к этому разговору как-нибудь в другой раз. А с детьми вроде Маркуса «другой раз» бывает всегда. Хёрсту, может быть, все равно, над кем издеваться, однако, как и у родителей, у школьных хулиганов есть свои любимчики, даже если они в этом не признаются. Я вновь обвел взглядом кладбище. – Знаешь, когда я был ребенком, мы иногда сюда приходили. – Правда? – Да, мы… Уродовали статуи ангелов, подумал я, а вслух произнес: – …пили, курили и все такое. Наверное, лучше не рассказывать тебе о таком. – Мне нравится смотреть на старые могилы, – сказал Маркус. – На имена людей. Представлять, какими были их жизни. Короткими, тяжелыми и полными лишений, подумал я. Такими были жизни большинства людей в XIX веке. В исторических драмах и глянцевитых экранизациях мы прошлое романтизируем. Примерно как природу. Природа некрасива. Она жестока, непредсказуема и не прощает ошибок. Сожри, или сожрут тебя. Вот что такое природа. Сколько бы натуралисты ни пытались приукрасить ее в своих научно-популярных сериалах. – В те времена у большинства людей была тяжелая жизнь, – сказал я Маркусу. Он кивнул с неожиданным энтузиазмом. – Я знаю. А вы знаете, какова в среднем была продолжительность жизни в XIX веке? – Я учитель английского, не истории, – ответил я, вскинув руки. – Сорок шесть лет, и то если повезет. А Арнхилл был промышленной деревушкой. Чернорабочие из низших социальных слоев умирали молодыми. Легочные инфекции, аварии на шахте и, разумеется, весь букет обычных болезней – черная оспа, брюшной тиф и так далее. – Не лучшее время, чтобы появиться на свет. Глаза Маркуса горели. Я почувствовал, что нащупал его любимую тему. – С другой стороны, в XIX веке женщина в среднем рожала от восьми до десяти детей. Однако большинство из них умирали или в младенчестве, или так и не достигнув подросткового возраста. – Он сделал драматическую паузу. – Когда-нибудь замечали, что придает этому месту такую странность? Я еще раз огляделся. – В смысле, кроме умерших? Лицо Маркуса вновь приобрело отчужденное выражение. Он решил, что я над ним насмехаюсь. – Прости. Просто вырвалось. Дурная привычка. Расскажешь? – Чего не хватает на этом кладбище?