— Ну какая же ты дура! — раздался голос с пола, а женщина схватилась за грудь, широко раскрыв рот. Сил вдохнуть не было. — Вот куда ты полезла! — с трудом держась за стол, Большаков поднялся. — Ладно еще хоть не все испортила. Он дотронулся до затылка, посмотрел на пальцы, перепачканные кровью, а затем перевел развернул к себе жену. — Дура ты, — почти ласково сказал он задыхающейся женщине и, стоило ей рухнуть на пол без движения, обратился ко мне: — А вот теперь можем поговорить откровенно. Глава 44 Я мог бы сбежать, вероятно, если бы захотел. Но не стал дергаться. Не первая разборка в моей жизни, но и не последняя. — А сразу нельзя было? — спросил я. — Как видишь, — он потыкал носком ботинка женщину, которая была супругой настоящего Большакова. — А что случилось с тем, кого ты мне на экране показывал? — Он перед тобой! — Что, изначально ты? — не понял я. — Нет, я использую его тело. Тебе же эта… все объяснила. — Так ты — Лазарь? — Не-ет, — со смешком ответил мне Большаков. — Джон? — уже с заметным недоверием добавил я. — Этот сопляк? Не смеши. — Так ты третий… — Догадливый ублюдок, — нахально отозвался Большаков. — Самая неприметная шкурка, которую я выбрал, оказалась кандидатом в губернаторы. Черт, ну и везение! Да? — она бахнул меня по руке, я даже не пошатнулся. — Что, наебала тебя твоя корпорация? — Самое время процитировать тебя, — я морщился от боли, но пошевелиться так и не смог. — Не понимаю, о чем ты. — Да брось. Неужели ты веришь, что вся та фигня, которую делаешь — она что-то значит? Все это порно! — Ну и к чему все это притворство, если ты и так все знал! — Большаков мог и притворяться. А я могу честно тебе сказать — хуйню вы там делаете. Это никому не надо. Точнее — надо корпорации, потому что они расходуют силы на какую- то неебическую чушь, упуская самое главное. — О, сейчас ты мне еще секреты мироздания откроешь, чтобы показать, какой ты крутой? — Нет. Мне нет нужды самоутверждаться, потому что это удел слабаков вроде тебя. — Но все же ты только что это сделал, — я самодовольно осклабился, порадовавшись тому, что смог уколоть этого древнего ублюдка, но тут же завыл от боли в ладони, в которую точно раскаленные клещи вонзали. — Можешь поднять руку и посмотреть, я разрешаю. И, хотя смотреть на это не было никакого желания, я все же поднял ладонь, которую между средним и безымянным пальцем просто разрывали пополам. Можно смотреть и орать одновременно, настолько дико это было для меня. — Урок усвоен? — спросил Большаков, с огромным любопытством рассматривая, как струится кровь из разодранной ладони. — Да, — выдавил я, стиснув зубы, чтобы больше не орать. На глаза наворачивались слезы, все вокруг темнело, но силы ответить я нашел. — А что за урок? — и кисть тут же хрустнула, залив кровью рукав пиджака до самого локтя. — Ладно, я тебе подскажу — не злить тех, кто сильнее тебя. Ага? — Да… — простонал я, а кисть перед глазами превратилась в мутное пятно. — Собственно, что мне еще тебе рассказать? Лазарь, хоть и опытный, но ведет себя, как ребенок. Выдумал посчитать тебя нашим братом! Тебя! Дурень… А особенно после того, что ты сделал с Джоном. Что, нечего тебе сказать? А, наверно, ты и не можешь, что это я, — он коротко посмеялся. — Будем считать, что это тебе за Джона, парень. Ему теперь новую шкурку искать. От такого дикаря, как ты, я другого и не ждал. И только Лазарь все ходил вокруг да около — нет, мол, он не виноват. Ему промыли мозги. Боль из раны ушла чуть глубже к суставу. Кожу щипало и драло, хотя кровь на ней уже почти свернулась и лишь из глубины она текла густой, темно-красной струей. Став привычной, боль уже не вызывала прежнего желания орать, чтобы ослабить ее. Ни о каком удовольствии речи не шло. Чтобы применить Силу на себя или хотя бы вырваться из оков Большакова, требовалось успокоиться. А я не мог этого сделать совсем и лишь пытался наладить сбивчивый ритм дыхания, который иногда перекрывала боль от случайно сведенной мышцы в руке. — Ну, давай же, нечего тут, как баба, любоваться своими конечностями. Давай. Отвечай. Что там тебе, мозги промыли? Ты же знаешь, кто мы. И ты — такой же. Но не хочешь быть с нами, — перед лицом, появилась физиономия самого Большакова. — Я вижу это в тебе. Ты считаешь нас злом, хотя на самом деле нет большего зла, чем сама корпорация. Скажу банальность, но все корпорации — зло. — Почему же… — едва смог вытолкнуть я из глотки. — О, заговорил. Так, уже что-то. Почему? Потому что они, как города. Работают сами на себя. Потребляют, но не производят. Что дает «Похоть»? Ни-че-го. С тех пор, как они выгнали нас, они заняты тем, что выживают. А потребляют ресурсов в десятки раз больше. Старик Фрэнки, последний олух, пытался создать запас, неприкосновенный, чтобы в случае чего толковые парни оттуда смогли выжить и потом объединиться с нами, но убрали и его. — Я думал… он поставлял души вам… — просипел я. — Да что ты! Нам не нужны души в том количестве, в котором они требуются всяким полумеханическим устройствам в Корпорации. Разве ты не видишь, нет? Разве не пробовал ты поглощать чужие души? — Пробовал, — мой ответ прозвучал уже гораздо увереннее. — Так значит ты понимаешь, насколько сильнее ты становишься в сравнении с тем «ресурсом», как они его называют. Что ты головой мотаешь? — Не понимаю… я же… стажер. — Что-о? — Стажер я, — пришлось повторить, но смолчать относительно тупости вопроса. — В корпорации я всего-то около месяца. — То-то Лазарь голову ломал, почему мы тебя только сейчас обнаружили. Он думал, что ты уже после второго перерождения. Нет, стой. Хм, — Большаков стоял напротив меня в большом смущении. Я же держал ладонь повыше, чтобы не истечь кровью, хотя все, что ниже локтя, уже прилично занемело. Смущение собеседника, как ни странно, придавало сил. Значит, он тоже не понимает, что происходит. А потому я мог сыграть на этом незнании… только план составить пока никак не мог. — Я бы лучше сел. И руку перевязал, — как можно спокойнее ответил я. Хоть и в смятении, Большаков по-прежнему оставался серьезным противником. А мне надо было хотя бы немного подготовиться к противостоянию. Вариант первый: попытаться полностью подавить его. Использовать временное смятение и удивление себе на пользу, чтобы заставить Большакова подчиниться и тем самым заставить его делать то, что хочу я. А там уже через власть использовать и Силу. Сложно, но возможно. Вариант второй: забалтывать его столько, сколько потребуется, пока не появится Тони или команда спасателей. Только вот Корпорация могла включить бюрократию — о чем я подумал только сейчас. Ведь если несколько лет не ловили суккубов, то вполне могли представить, что не стоит и сейчас. Проверка правдивости фактов займет несколько дней, а мне к этому моменту могут распополамить руку куда дальше ладони. Сложный выбор, который не нравился мне ни одним из вариантов от слова совсем. Еще недавно я героически кромсал злодеев одной левой, а теперь вшивый мужичонка с внутренностями тысячелетнего суккуба намеревался устроить мне веселую жизнь. — Ладно, садись, — я тут же ощутил, что к ногам вернулась подвижность. А вот рукой придется заниматься самостоятельно. — Может, ты в курсе, где здесь есть бинт? — Второй ящик слева, — немного рассеянно проговорил кандидат в губернаторы. — Спасибо, — бросил я через плечо. Кажется, лучше срабатывал план по растерянности. — Скажи-ка, почему вас всех так удивляет факт, что я всего месяц на службе? — Тебе уже говорили, что в Корпорации все получают Силу только после второго или третьего перерождения? — Говорили, конечно же, — я достал бинт и приложил его к разрыву, тут же вздрогнув от боли. Не умел я еще контролировать себя настолько, чтобы эту боль уменьшить, если не на порядок, так хотя бы чуть- чуть. — А ты сразу все умеешь. Может, у тебя клиническая смерть была когда-то? — Да нет, меня в тридцать как удар хватил, так и все, — беззаботно болтал я. Беззаботно — насколько отпускала боль, потому что каждый оборот бинта доставлял немало мучений. — И никто ничего не объясняет. Знаешь, если бы вы могли дать какие-то пояснения. Вы — в смысле вообще суккубы. Опытные, прожившие не одну тысячу лет. Глядя, как Большаков менялся в лице, переходя от растерянности к изумлению и обратно, я чувствовал, как растет внутри меня уверенность. — Думаю, тут тебе бы подсказал Лазарь. Джон — самый младший из нас… — К слову, я бы даже извинился перед ним. — Перед Джоном?? — Ну да. Он редкий засранец, конечно. Я не спорю, что мой друг замахнулся на него первым, но тот возжелал убить его в ответ. И не самым приятным образом. Как мне надо было действовать? Но раз он жив и где-то болтается, я бы согласился обсудить с ним наш мирный договор. Не хочу враждовать. — Так все-таки Лазарь был прав, этот старый пердун, — процедил Большаков. — Неважно, кто прав, — я закатил глаза, потому что слишком сильно потянул за бинт. — Меня на данном этапе ваши дрязги с «Похотью» вообще не колышат. Студию обещали мне. Проект мой, доход мой. Он неприкосновенен. Работники — мои. И тоже неприкосновенны. Я не вступаю в борьбу между вами и Корпорацией, потому что я еще не понимаю, что между вами происходит. Знаю ситуацию лишь поверхностно. Но раз вы трое на меня вышли, значит, именно у вас были на меня планы. Я осторожно завязал бинт на ладони и посмотрел на проступающие кровавые пятна — если не поспешить к доктору, с рукой можно будет распрощаться. Лицо Валерия Анатольевича вытянулось. Он явно не ожидал от меня такой речи, не ожидал увидеть подобную позицию. Для него все это выглядело, как солнечное затмение для древних людей — из ряда вон.