— Как-то ты для помощника грубоват… Я не мог нанять себе такого, — недоверчиво пробубнил Валерий Анатольевич. — О, мог, — я для пущей убедительности закивал и соскочил с кровати, потому что сидеть на ней у меня больше никаких сил не было. — Потому что я элементарно разогнал всех сопляков, что собирались к тебе идти в помощники. — Боже… — простонал кандидат, схватившись за голову. — Не поможет, — категорично отозвался я, присев на корточки, а потом, когда заметил, что пиджак достает до грязного пола, поспешил встать, чтобы не испачкаться еще больше. — Нет же… я просто ничего этого совершенно не помню. Как такое только может быть, господи. — Хватит уже причитать! У меня такое ощущение, что ты просто пытаешься забыть последние события, — добавил я, делая ну очень толстый намек. — А? Последние события? — Ты пропал, мать твою! Взял и исчез, а теперь я нахожу тебя здесь, на какой-то чертовой даче, когда даже твои собственные дети не знают, где ты есть! — Дети? — Да, дочь! — Ах… Дочь… — А где жена? — продолжил я наваливать вопросы, чтобы проследить, в какую сторону поведет Большакова. От этого зависела дальнейшая линия допроса. — Люда? — Люда, Люда, — нетерпеливо поддакнул я. — Так я тебя даже с семьей познакомил?? — неожиданно удивился Большаков, но в этой ситуации меня было очень сложно смутить. — А ты думал, я просто так буду за тобой, как собачка бегать? Помощь кандидату — это прежде всего знание ситуации и адекватная поддержка. Исходя из положения человека не только в обществе, но и семье, — выдал я первое, что пришло в голову. Потом замолчал, обдумывая, не ляпнул ли я какую-нибудь чушь, но пришел к выводу, что все очень даже эффектно. Большаков тоже заткнулся. Но его молчание сопровождалось обширной деятельностью. Сперва он морщил лоб, явно пытаясь вспомнить свое прошлое, чтобы сопоставить мои слова с тем, что сохранилось в его памяти. Потом он даже попытался привстать, но тут же стиснул пальцами простынь — как будто он был на корабле во время шторма и кровать шатало из стороны в сторону. Я только ухмыльнулся, глядя на все это. И на количество выпитого в том числе. По крайней мере, теперь понятно, почему Большаков выглядел именно так. — Ну, есть какие-нибудь соображения? — требовательно спросил я, пытаясь понять, куда смотрит Валерий Анатольевич. Его блуждающий взгляд лишал его лицо какой-либо осмысленности. — Люда… — вдруг Большаков отрезвел. — Я же… — Что? — я приподнял брови, предчувствуя его следующую фразу. — Я же… Нет, я не могу тебе этого сказать. — Тайны от помощника, — фыркнул я. — Это не лучший способ построить политическую карьеру, тем более в этом городе. — Почему? — Тебя же не примут. Тут одни… — теперь я заткнулся и сам. Влез в политику, мать его. Тут левые, тут правые, тут центристы: нахрен мне оно вообще надо. Ах да, точно. Влияние. — А то я не знаю, кто тут в области, — сердито ответил кандидат. — Сам прекрасно знаю. Но есть вещи, которые лучше никому не рассказывать. — Например, о том, что твоя жена мертва? Его лицо в этот момент надо было видеть. И если бы не мое раздражение и усталость от долгих поисков, я бы продолжал ехидно ухмыляться, потому что изумление моментально изменило черты Большакова. Отпавшая челюсть при закрытом рте очертила глубокие морщины, а глаза сразу показались запавшими. Вместе с синяками от долгого пьянства и малого количества сна Валерий Анатольевич моментально стал похож то ли на старика, то ли на последнего бомжа. К тому же он пошевелился под одеялом, встряхнув его при этом — и соответствующий аромат тут же дополнил картину. Я вежливо покашлял. — Моя жена… мертва? — он сперва спросил, будто бы сам у себя, а потом ответил утвердительно: — Мертва. — Вспомнил теперь? — Но я же был сам не свой. Нет, — он взобрался еще повыше на кровати, неуклюже подпихнув под спину рыхлую подушку в пожелтевшей наволочке. — Это не мог быть я. Я любил Люду. Всем сердцем, — выдохнул он. — Тебе бы такое со сцены читать. Артист бы из тебя идеальный получился, — констатировал я. — Но ты прав. Это был не ты. — Откуда знаешь? — Большаков оживился еще больше и уставился на меня, прикладывая немало усилий для того, чтобы стабилизировать собственное положение на кровати. — Я же там был. Я знаю, что делал ты. А что делал не ты. И что твоя жена узнала, что ты — это не ты. И тот, кто был не ты, ее убил. Вероятно, ты сам это просто видеть. — Та-а-а-к! — прижал ладони к вискам, вскрикнул кандидат. — Слишком много «ты». Ничего не понимаю. — Приводи себя в порядок и будем говорить. — А полиция? — Что «полиция»? — это слово в последние дни меня скорее сердило, чем внушало спокойствие. — Мы разве не… — Мы — не, — передразнил я Большакова. — Трезвей, умывайся. Блюй, если тебе надо. А потом идем выигрывать выборы. Глава 8 Кандидат жутко побледнел, потом позеленел, а потом, когда ему стало уже совсем невмоготу, покачнулся на кровати — как только убрал одну опорную руку, прижав ее ко рту, — и свалился на пол, тут же покрыв его малоприятной мешаниной. — Я за тобой прибирать не буду, — брезгливо отозвался я. Кандидат громко рыгнул и попытался найти новую опору, но вместо этого попал ладонью в лужу, поскользнулся и тут же перепачкался целиком. — О-о-о, — протянул я. — Пожалуй, в предвыборных речах эти моменты мы опустим, — а в ответ на жалобный стон тут же добавил: — живо умывайся! Можно было прикрикнуть на него. Топнуть ногой — копошащееся в собственном месиве нечто и близко не было похоже на человека, способного управлять областью. Но я не стал. Сам еще прекрасно помнил последствия своих попоек, когда до вечера следующего дня никак не мог отойти от посиделок — чаще всего они проходили в компании меня самого и бутылки чего-нибудь крепкого. С тех пор, получив новое тело, я влил в него алкоголь лишь однажды. И то по принуждению. Поэтому на кандидата сейчас смотрел скорее с жалостью и сочувствием, чем с явным отвращением. Но все же не помог ему ни в чем. Человек должен быть сильным — и если он проявил слабость, то ее последствия должен смочь разгрести сам. С чем Большаков прекрасно справился, потратив примерно час своего и моего времени. Мокрого от пота кандидата я отправил окунуться в бочку с водой, что стояла на улице. Не целиком — но хотя бы привести себя в вид более-менее пристойный, чтобы я понимал, что разговариваю с человеком. — Кажется, теперь ты готов меня выслушать? — обратился я к нему скорее строго, чем вежливо. Валерий Анатольевич еще раз провел ладонями по лицу и кивнул. Один раз, но четко и уверенно. — Ты же помнишь свою цель, правда? Стать губернатором. — Помню, — ответил он, тут ж спохватился, нахмурился и потряс указательным пальцем в мою сторону: — Но ты же не мой помощник! — Твоя правда, — я слабо улыбнулся. — Сам вспомнишь, откуда я? — Ты… не помню… ох, — он снова схватился за голову. — Кажется, память твоя серьезно пострадала, — заключил я. И все-таки над ним поработали. Добавили страха, убрали несколько дней — причем стирание памяти зацепило еще и «пограничные» области. Мне предстояло разобраться с тем, что этот человек вообще знает. — Хорошо, что ты помнишь про дочь. И странно, что знаешь про жену, но не помнишь про меня, — добавил я, пытаясь якобы внести ясность в ситуацию. — И ты был там же? — Где там? В машине? В лесу? В твоем штабе? — я наугад накидал несколько вариантов, за исключением верного, чтобы проследить за реакцией Большакова. — Нет, это же все случилось… у меня дома. Черт… Там же полно следов! — Нет, — коротко ответил я, уже решив, как можно вывернуть ситуацию в свою пользу. — То есть как? Не дома? Я же не могу помнить то, чего не было на самом деле! — вскричал кандидат. — Я имею в виду, что следов там точно нет. — А… как… — он даже начал заикаться и тут я уже позволил себе улыбнуться чуть шире. — О… ты мне помог? — Почему бы нет?