Хорошо, что он никогда этого не узнает. — Я так и думал. Кстати, сколько лет твоим родителям? — Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, — отвечаю я, хватая его за лицо и притягивая к себе для еще одного поцелуя. Независимо от того, насколько я нервничаю, мое тело загорается от его прикосновений, желая обладать им еще больше. Но каждый раз, когда я пытаюсь оттащить его к кровати или двери, он стоит на своем. Вместо этого он начинает просматривать фотографии в рамках на моей книжной полке. Фотографии меня… в подростковом возрасте. — О Боже, пожалуйста, остановись, — кричу я, пытаясь оттолкнуть их, но он сопротивляется мне. — Я хочу посмотреть. Естественно, он выигрывает, подавляя меня, когда просматривает их все. Когда он натыкается на фотографию, на которой мы с Софи были детьми в Диснейленде, я превращаюсь в ледышку. — Это мило. Кто это? — Спрашивает он. На фотографии Софи было шесть, а мне двенадцать. Вместо голубых волос, которые у нее сейчас, они были коротко подстрижены. Учитывая синюю футболку Олафа, шорты и легкие кроссовки, я понимаю, почему Эмерсону пришлось спросить, кто это на фотографии. Потому что, когда он смотрит на фотографию, он видит маленького мальчика. И я не могу ему лгать. — Это Софи, — отвечаю я, беру фотографию и смотрю на нее. Я напрягаюсь, ожидая его реакции. Я думаю, возможно, он будет задавать вопросы или избегать всего этого вместе взятого, потому что это доставляет ему дискомфорт. Вместо этого я чувствую, как его руки обхватывают меня за талию, а губы прижимаются к моему уху. Мои глаза не отрываются от фотографии, и я позволяю себе вернуться к тому дню в своей памяти. — Наши мама и папа пригласили нас на ее день рождения, потому что она была одержима Холодным сердцем. Одержимой. Деталь, которую она будет отрицать по сей день, потому что, конечно, сейчас это супер-клише. Он смеется мне в ухо. Но счастливое воспоминание портит мне настроение. Потому что годы спустя, когда Софи сменила свое имя и призналась моим родителям, это вызвало раскол в нашей семье, в котором она несправедливо винит себя. — Ты очень заботишься о ней, — бормочет он, как будто это что-то смелое или похвальное. Как будто делать самый минимум, любить кого-то безоговорочно это — так здорово. — Я должна быть такой. Он ушел от нас, потому что… — Я сглатываю. Боже, я не хочу плакать, не здесь, в такой хороший момент, и уж точно не перед ним. Но что-то в том, как он сжимает меня крепче, заставляет меня чувствовать себя в безопасности, как будто я могу обнажить свою душу, не будучи уязвимой. — Я не понимаю, как люди могут так плохо любить. Как он мог причинить вред своим собственным детям из-за собственного эгоистичного невежества? Как ты можешь утверждать, что любишь кого-то, и причинять ему такую сильную боль? — Это не любовь. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Тот же самый задумчивый мужчина, который хмуро смотрел на меня, когда я прочитала по его ладони, внезапно узнал о любви. Потому что, конечно, он это делает. Я видела, как он старается вернуть Бо в свою жизнь, как он корит себя за то, что делает со мной. — Я вижу, как ты относишься к ней, как замечательно ты относишься к своей семье, Шарлотта. Я быстро качаю головой. — Нет, я всего лишь делаю то, что должна… Прерывая меня, он берет меня за лицо и притягивает ближе. — Прекрати это. Перестань недооценивать себя. Держу пари, твои мать и сестра так не думают. Я уверен, они думают, что ты такая же потрясающая, как и я. Тепло разливается по моему телу, превращая все во мне в кашу. Эмерсон Грант считает меня потрясающей. — Я в полном беспорядке, — возражаю я. — Посмотри, где я живу. Я неуклюжая, забывчивая и неряшливая… Его губы прижимаются к моим, когда он бормочет: — Ты идеальна. Затем он отстраняется и строго смотрит на меня, его голос приобретает более мрачные, раздраженные нотки. — А теперь перестань со мной спорить. Мое лицо мгновенно расслабляется, и напряжение спадает с моих плеч. Я ставлю рамку с фотографией на полку и попадаю в его объятия. — Да, сэр, — отвечаю я. — Я собираюсь заставить тебя забыть все плохое, что ты когда-либо говорила о себе. И если я поймаю тебя на том, что ты говоришь что-нибудь самоуничижительное, ты будешь наказана. Ты меня поняла? У меня дрожь под кожей, от страха или от возбуждения, а может быть, я просто захвачена этим моментом и всем, что он мне говорит. Я быстро отвечаю кивком головы. Его руки обхватывают мое лицо, когда он выгибает бровь и наклоняет голову ко мне. — Твои слова, Шарлотта. — Да, сэр. — Хорошая девочка, — шепчет он, прижимаясь своим лбом к моему. Затем он улыбается, и мне кажется, что сцена подошла к концу, и мы снова стали просто самими собой. Пока он зачесывает мои волосы назад, я смотрю на него снизу вверх, пытаясь сориентироваться в этом месте, в котором мы находимся. Кто мы такие? Чувствует ли он то, что чувствую я, потому что прямо сейчас мое сердце переполнено настолько невероятно, что это пугает. Когда-нибудь Эмерсон оставит меня, либо потому, что новизна прошла, либо потому, что его сын вернулся в его жизнь и для меня там нет места. Я знаю, что будет чертовски больно, когда этот день наконец настанет, и я не уверена, что когда-нибудь буду готова к этому. Словно чувствуя беспорядочные, пронизанные страхом мысли, проносящиеся в моей голове, Эмерсон крепко целует меня. Внезапно меня поднимают на ноги и несут к моей незастеленной кровати. Обвив мои ноги вокруг его талии, он ползет по центру, укладывая меня на подушки. — Нам действительно не обязательно здесь оставаться, — заикаюсь я. — Мы можем вернуться к тебе домой… Его губы спускаются к моей шее, когда он втирается мне между ног, выбивая все рациональные слова и мысли прямо из моей головы. Я издаю хриплый стон. — Тебе это нравится? — Бормочет он, прижимаясь к моей коже. — Угу. — Хочешь, чтобы я сделал это снова? — Да, пожалуйста, — вздыхаю я. Накрыв мое тело своим, он снова прижимается ко мне своей твердой длиной, посылая волну возбуждения по моему телу. Что-то в этом действии, в том, как двигается его тело, обещание секса сводит меня с ума, и я снова стону. Мои ноги обвиваются вокруг его талии, когда он целует мою ключицу, спускаясь к груди. Приподнимая подол моей рубашки, он стягивает ее через мою голову. — Скажи мне, чего еще ты хочешь, Шарлотта. Я замираю. Грязные разговоры? Я не могу. Одна мысль о том, чтобы произнести эти слова вслух, заставляет меня напрячься. Его движения прекращаются, и он садится, оставляя мою кожу страстно желать его. — Я жду… — Дразнит он. С этого ракурса его большое тело, нависающее надо мной, твердое и пугающее, заставляет меня думать, что я сплю. Я хочу его. Я хочу, чтобы он взял все под свой контроль, доставил мне удовольствие, но также и использовал мое тело для поиска своего собственного. И да, есть миллион вещей, о которых я могла бы подумать, которые он мог бы сделать в этот самый момент, которые мне бы понравились, так почему я не могу выразить их? Чего я боюсь? Я закрываю лицо руками. Я не могу поверить, что собираюсь сказать это… вслух… своему боссу… Отцу Бо. — Шарлотта… — Я хочу наблюдать за тобой, — выпаливаю я, мой голос приглушен руками. — Смотреть, как я делаю что? — Уф… — Стону я. Это унизительно. Но он буквально велел мне сказать ему, чего я хочу, так что это то, что я делаю. Прежде чем я успеваю продолжить, он наклоняется и убирает мои руки от лица. Взяв оба моих запястья одной рукой, он поднимает их над моей головой, прижимая к подушке.