— Эмерсон? — Удивленно переспрашивает мой отец. — Ты тот мудак, который трахает мою дочь? Я прикрываю рот рукой и снова бросаю взгляд в сторону дома, чтобы убедиться, что Софи поблизости нет и она не услышала этого. Мама хватает меня за руку, оттаскивая, и я чувствую, как она дрожит. Но я не могу оторвать глаз от Эмерсона, гнев и ненависть сквозят в выражении его лица и тоне его голоса. Он выглядит расстроенным, его брови хмурятся еще больше. — Следи за своим языком, ты, кусок дерьма. — Меня от тебя тошнит, — огрызается мой отец. — Вы оба, остановитесь! — Кричу я, приближаясь к ним. — Держись от него подальше, Шарли. Вызови полицию, — рычит мой отец, но Эмерсон снова прижимает его к стене. — Пожалуйста, остановись, — умоляю я, обхватывая рукой руку Эмерсона. Когда он смотрит на меня сверху вниз, в его глазах появляется намек на мягкость. И он, кажется, борется со своим следующим вздохом, когда тяжело вздыхает. Он осторожно убирает руки с рубашки моего отца и отступает. Момент наполнен напряжением, поскольку двое мужчин пронзают друг друга взглядами, полными кинжалов. — Гвен, ты знала, что этот сорокалетний мужчина делал… Бог знает, что с нашей дочерью? — Папа, пожалуйста, прекрати, — умоляю я, унижение снова захлестывает меня. Большая рука ложится мне на спину, и я наклоняюсь, чтобы он успокоил меня. Моя мать насмехается. — Да, Джимми, я знала. Он пришел на вечеринку по случаю дня рождения Софи. На краткий миг на лице моего отца появляется шок и замешательство, когда он переводит взгляд с нее на себя и меня. Я вижу, как все, что Эмерсон хочет сказать моему отцу, просто вертится у него на губах. Я чувствую, что едва могу пошевелиться. Как будто одно неверное слово или движение, и все между ними взорвется. — Почему я не знал об этой вечеринке? — Отвечает мой папа. — Потому что тебя не пригласили, — резко отвечает моя мать. Я никогда не слышала, чтобы она так с ним разговаривала, и я вроде как люблю ее за это. — Я думаю, тебе следует уйти, — рычит Эмерсон. — Я? Это мой дом, придурок. — Я не думаю, что твоя семья хочет, чтобы ты был здесь прямо сейчас, пока ты так себя ведешь, — говорит Эмерсон ровным тоном. — Так почему бы тебе не уйти и не успокоиться? Возвращайся, когда сможешь говорить как настоящий мужчина. Ни один из мужчин не двигается, и такое ощущение, что между ними находится бомба замедленного действия. — Настоящий мужчина? — С усмешкой отвечает мой папа. — Ты думаешь, что ты настоящий мужчина? Манипулируя молодыми девушками. Я все знаю о твоем отвратительном клубе, и моя дочь заслуживает гораздо лучшего, чем ты, больной ублюдок. — Эй! — кричит другой голос с линии забора, и мы все в унисон оборачиваемся, чтобы увидеть Бо, стоящего у ворот. Мой рот приоткрывается, когда я смотрю, как он направляется к моему отцу с выражением неподдельной ярости на лице. — Не разговаривай так с моим отцом. Эмоции сдавливают мне горло, как будто кто-то сидит у меня на груди, и когда я смотрю на Эмерсона, я вижу, как меняется выражение его лица. Гнев проходит, и под ним проступает стыд. Папа, с другой стороны, смеется. — Твой отец? — Спрашивает он. — Извини, но разве ты сначала не встречался с моей дочерью? Ты хочешь сказать, что тебя устраивает, что он забирает твою девушку? Что у вас за гребаная семья? — Да, ну, по крайней мере, мой отец звонит мне, ему не наплевать на меня, и он не бросил меня, когда я больше всего в нем нуждался, — отвечает Бо, и мои глаза расширяются от шока. Я протягиваю руку, чтобы успокоить его, потому что в данный момент он выглядит так, словно хочет проделать дыру в лице моего отца. Но слова, слетающие с его губ, заставляют меня остановиться. Он… заступается за Эмерсона? — Сынок, — говорит Эмерсон, протягивая руку, чтобы успокоить Бо, — Все в порядке. — Нет, это не так, — отрезает Бо. — Я не собираюсь стоять здесь и позволять этому невежественному придурку обращаться с Шарли как с дерьмом, обращаться с тобой как с дерьмом и вести себя так, будто он намного лучше тебя. — Вы, ребята, должны просто уйти, — огрызается мой папа, и я смотрю на маму. Она посылает мне извиняющийся взгляд, прежде чем повернуться к моему отцу. — Нет, Джимми. Тебе следует уйти. Эмерсон был прав. Возвращайся, когда успокоишься и захочешь поговорить, но сегодня ты и так устроил нам достаточно драмы. — Я не оставлю тебя с этим извращенцем, — возражает он, указывая на Эмерсона. Мы с Бо оба начинаем спорить, но Эмерсон только поднимает руку, чтобы остановить нас. Затем он смотрит прямо на моего отца и делает долгий, успокаивающий вдох. — Знаешь что, ты прав. У меня действительно есть клуб в центре города, и я действительно водил туда твою дочь, но я не промывал ей мозги, не манипулировал ею и не причинял ей никакого вреда. И мне не стыдно. Ты думаешь, что знаешь, что правильно для твоих дочерей, но ты понятия не имеешь. Ты просто хочешь, чтобы они жили так, как, по твоему мнению, они должны жить, а ты такой самодовольный, что потерял из-за этого свою семью. — Может, я и не самый лучший отец в мире, но я бы каждый раз предпочел счастье своего ребенка своему собственному. И я точно знаю, что ты никогда не смог бы любить Шарли так сильно, как я. Нет, если ты сможешь выдержать разлуку с ней хотя бы один день. Я чувствую, как воздух покидает мои легкие, когда эти слова слетают с его губ, мое сердце чуть не взрывается в груди. В этот момент я понимаю, как сильно я люблю его, как сильно я изменилась с тех пор, как он начал любить меня, и как все, из-за чего мы ссорились до этого момента, было тривиальным. В этот момент становится поразительно ясно — Эмерсон значит для меня все. ПРАВИЛО № 37: НЕ ИЗВИНЯЙСЯ ЗА ТО, О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЕШЬ Эмерсон Мы с Бо были вместе в машине, что само по себе было маленьким чудом, когда нам позвонила Софи. Шарлотта, должно быть, дала ей мой номер после того, как я подарил ей билеты на фестиваль аниме на ее день рождения, потому что она написала мне несколько дней спустя, чтобы поблагодарить меня за них. Слава богу, мы с Бо были всего в нескольких минутах езды отсюда. Ее испуганный голос чуть не сбил меня с ног на дороге, когда я мчался к ее дому. Она сказала, что ее отец появился как гром среди ясного неба и кричал на Шарли, и что она была напугана. Она боялась своего отца, поэтому позвонила мне. Это заставляет меня ненавидеть этого мудака еще больше, когда я думаю об этом. Почти невозможно вежливо сдержать свои слова в адрес перед этим человеческим куском мусора, но это то, чего Шарли, ее мать и ее сестра заслуживают прямо сейчас. Поэтому я рассказываю ему все. С таким же успехом мы могли бы поставить все это на карту прямо сейчас. — Я не стыжусь того, кто я есть и что я делаю. И я люблю Шарли. И… у меня даже не хватает смелости взглянуть ей в лицо, когда слова срываются с моих губ. — Достаточно! Голос Софи снимает напряжение, как раз в тот момент, когда ее отец открывает рот, готовый поспорить со мной. Мы все пялимся на дерзкую синеволосую девушку-подростка, когда она выходит во двор. Я вижу в ней так много от Шарли — бесстрашную, безрассудную и чертовски умную. — Папа, мама права. Тебе следует просто уйти. Это я позвонила Эмерсону, потому что ты напугал меня, когда появился, — говорит она, глядя на него с такой яростью в глазах, что моя грудь раздувается от гордости. Шарли вскидывает голову и в шоке смотрит на меня. — Софи звонила тебе? Я киваю. Когда я смотрю на ее отца, я замечаю, что впервые с тех пор, как я приехал сюда, он выглядит скорее раскаивающимся, чем сердитым. Его глаза прикованы к Софи, а брови сведены вместе. Он выглядит серьезно измученным, но я узнаю эмоцию, написанную на его чертах, — отцовскую вину. — Папа… — говорит Шарли, привлекая его внимание. Когда он, наконец, смотрит на нее влажными и извиняющимися глазами, она продолжает: — Я не стыжусь того, с кем я встречаюсь или что я делаю, и тебе, возможно, трудно в это поверить, но Эмерсон не сделал ничего плохого. Я устала от того, что все ведут себя так, будто знают, что для меня лучше. Мне двадцать один год, и я не глупа и не слишком молода, чтобы знать, чего я хочу. Ее маленькая рука находит мою, переплетая наши пальцы, и мне требуется все мое мужество, чтобы не заключить ее в объятия и не поцеловать крепче, чем я когда-либо целовал ее раньше. — Ты решил уйти, и у тебя нет права разговаривать со мной так, как ты это сделал сегодня. Если бы ты был рядом в прошлом году, возможно, ты бы увидел, что я никогда не была так счастлива, как за последние три месяца. Сейчас я ничего не могу с собой поделать. Я притягиваю ее к себе, прижимая к своей груди, обнимаю ее и целую в макушку. — Гвен, ты действительно позволишь им? — Спрашивает он, все еще сопротивляясь, но мать Шарлотты только тяжело вздыхает.