«Это, наверно, для того хотят выслужиться, — подумал Сорокин, — чтобы потом выбить себе золотую ванну в кабинет. Получается, что я сижу тут как пешка, сажаю в тюрьмы, главное, чтобы побольше, а им нужна эта чертова ванна, и абсолютно все равно, кого посадят и за что. Главное, чтобы не было “глухарей”». Он раздраженно отбросил ручку в сторону. Она покатилась по столу, заваленному исписанными бумагами, и упала, ударившись о паркет. Сорокин даже не шевельнулся, сжав виски руками. Было такое ощущение, что на голову надели жестяное ведро и стучали по нему молотком. За ночь он выпил не меньше пяти чашек кофе и выкурил полпачки сигарет и все равно не мог успокоиться, тревожась за два уголовных дела, которые нависли над ним дамокловым мечом. Над ним сейчас вообще все нависло. Жена с тещей в том числе. Они словно сговорились, почему-то решив, что Сорокин не ездит на дачу и совсем там не работает, потому что ленивый, и его отговорки по поводу занятости и начальства не принимаются, и в эти выходные он непременно должен ехать на дачу собирать яблоки. Сорокин отчаянно сопротивлялся нападкам жены и тещи. Они, объединившись, давили на полковника изо всех сил. Он и не выдержал, вдрызг разругался с тещей, следовательно, и с женой, в голове которой не укладывалось, что вообще-то сейчас Сорокин озабочен другими проблемами, нежели облагораживанием этой дачи. Он бы продал ее ко всем собакам, только бы перестала пилить жена. И с непечатными выражениями, мысленно костеря весь свет за свою тяжкую долю, Сорокин возвращался к работе, которая имела тенденцию не то, чтобы к уменьшению, а наоборот. Полковнику часто казалось, что чем больше он работает, тем больше появляется новой работы. И несмотря на всю сложность ситуации, вне этой службы Сорокин не видел себе применения и со страхом ожидал приближения пенсии, предчувствуя, что жена с тещей на пару запилят его до смерти. Уж лучше быть на уголовном конвейере, чем каждый день выслушивать приказы жены, что пора бы посадить чеснок да собрать яблоки. В связи с этим прессингом у Сорокина иногда появлялись криминальные мысли. А что, если взять, да поджечь эту дачу, чтобы все сгорело дотла? Сорокин вставил в рот сигарету и собрался щелкнуть зажигалкой, как дверь в его кабинет открылась и вошел начальник. — Курим на рабочем месте? — недобро ухмыльнулся в густые усы генерал-лейтенант милиции Прохоренко. Сорокин проворно поднялся и сунул сигарету в карман брюк. — Никак нет. — Как продвигается расследование? «Нашел что спросить! Чувствует, сволочь, что никак оно не продвигается, вот и хочет меня поддеть, показать свою власть, что, дескать, я, Сорокин, столько лет работаю в органах, а все еще, по сравнению с ним, генералом, салага», — раздраженно подумал полковник. — Я активно работаю в этом направлении, — бодро отрапортовал Сорокин, надеясь своим тоном убедить Прохоренко, что на самом деле все хорошо. — На твоем месте я бы следил за своими выражениями, — насупился Прохоренко. — Я не знаю, чем ты тут занимаешься, но два убийства пока не раскрыты! Меня осаждает пресса! Всем нужен результат! Одному тебе, кажется, все равно! Так вот, Сорокин, помни, что если ты не раскроешь эти дела, пойдешь отсюда как миленький, по собственному желанию! Цацкаться с тобой я не собираюсь! В общем, худшие ожидания Сорокина оправдались, и генерал-лейтенант устроил настоящий разнос, то ли стараясь унизить Сорокина, чтобы он знал свое место, то ли нарочно его подстегивая. «Лучше бы поинтересовался, какие у меня сложности», — раздраженно подумал Сорокин. Сорокин стоял навытяжку и нетерпеливо слушал монотонно-угрожающую речь Прохоренко. — Даю тебе два дня на поимку убийц! Не найдешь — пеняй на себя! Я тебя, Сорокин, покрывать не буду! Высказавшись, генерал-лейтенант круто повернулся. Сорокин вздохнул, мысленно послав его далекодалеко. — И вот что еще, Сорокин, — Прохоренко посмотрел на полковника хмурым взглядом, не внушавшим ничего хорошего, разве что дисциплинарное взыскание. — Пакет с деньгами ты должен вернуть его владельцу. — То есть… — Сорокин, позабыв о всякой осторожности и субординации, возмутился: — Это же доказательство по уголовному делу! Как я его верну! — Точно так же, как и взял. Это не обсуждается, — осек его Прохоренко и вышел за дверь. Появление генерала, да еще с таким неуместным и, скажем откровенно, нелепым требованием, абсурдность которого — Сорокин не сомневался — Прохоренко понимал, вызвало у полковника хаос в мыслях и полную разбалансировку нервной системы. Он отшвырнул ручку в сторону, не в силах сосредоточиться ни на одной из версий. «Никогда бы не подумал, что генерал-лейтенант Прохоренко из своего же ведомства будет вставлять мне палки в колеса. Но что делать с этими деньгами? — Сорокин задумчиво посмотрел в окно. — Пока я держу этот пакет, у меня есть пускай мизерные, но все-таки шансы раскрыть это убийство. Как только я его отдам, то все концы в воду. К тому же Прохоренко непрозрачно намекнул, что я должен воздержаться от следственных действий с тем, кто придет за чемоданом. И я уверен, что за этим чемоданом придет или сам однорукий, что маловероятно, а, скорее всего, его посыльный, и что эти деньги не предназначены для каких-то честных целей. И все как обычно: я выхожу на самое интересное, но ничего не могу сделать. Против генерала я однозначно не попру: сразу же автоматически потеряю работу, уйду отсюда с позором и без пенсии к теще и жене». Закрыв глаза, Сорокин бессильно вздохнул. Едва он прислонился к спинке кресла, как его тут же потянуло в сон. В затуманенном сознании, уставшем от длительной монотонной работы, калейдоскопом проносились разработанные версии и просто предположения, сталкиваясь друг с другом. Сорокин уже почти отключился, как зазвонил его мобильный телефон. Он всполошился и судорожно полез в карман, мысленно обругивая человека, который испортил его тихое и мирное счастье — мимолетный сон. — Я-то думал, ты работаешь, — присвистнул Забродов. — А у тебя голос, как у сонной мухи. Небось ночью опять выпивал? Я тебе много раз говорил, что гораздо безопаснее и полезнее для здоровья увлекаться книгами, чем коньяком. — Ну тебя к черту, Илларион. Тебе вечно одни шутки-прибаутки. У меня тут дел выше крыши, а ты звонишь поюморить. — Ладно, полковник, не обижайся. У меня тут есть сведения, за которые ты отдашь и дачу, и жену с любимой тещей. — Тещу хоть сейчас, — предложил Сорокин. — С доставкой на дом в упаковке из-под холодильника. По старой дружбе сбагрю тебе бесплатно, только, чур, назад не возвращать. — Шутишь, Сорокин. Из меня не получится такого хорошего зятя, как из тебя. Теща от меня сбежит на следующий день. Надо встретиться и переговорить. — Переговорить? — Сорокин посмотрел на часы, удивившись, что уже обед, когда десять минут назад еще, казалось, было утро. Может, он не заметил, как отключился и проспал несколько часов? Все настолько перемешалось в голове Сорокина, что он с трудом ориентировался: — У меня скоро обед, заходи ко мне. Я бы с радостью дернул куда-нибудь, но не могу, начальство скальп снимет. Я, Илларион, в таких тисках, что башка скоро лопнет, — невесело сообщил Сорокин. — Дождись моего приезда, — посоветовал Илларион. — А там можешь и в тиски, и из окна прыгнуть. — Тьфу ты! Дурак! — рассердился полковник и завершил вызов. Долго ждать Забродова не пришлось, он, как обычно, звонил в своем стиле. Небось стоял где-нибудь под окнами МУРа и звонил, ничем иным его столь быстрое появление объяснить было невозможно. Сорокин сразу определил, что уж больно веселое лицо у Забродова, словно он выпил единолично бутылку коньяка или, чего доброго, выкурил парочку косяков какой-нибудь дури. — Что за младенческая радость? — не преминул выразить свое возмущение полковник. Его припекает со всех сторон, а этот пенсионер, видите ли, весело насвистывает, когда над полковником сгустились тучи. — Радость человека на пенсии, — отшутился Илларион, взглядом оценивая заваленный папками с документами и черновиками рабочий стол Сорокина. — Ты, я смотрю, уже с ума сходишь среди своих бумажек. — Предложи что-нибудь лучшее, — огрызнулся полковник. — Им эти бумажки гораздо важнее раскрытых дел. — Я с лучшим и пришел, — гордо заявил Забродов. — Такого ни в одном кабинете не добудешь. Короче, у меня есть сведения по убийствам на рынке. И даже имена тех, кто это сделал. Сорокин чуть ли не подпрыгнул на месте. Забродов так шутит, издевается или все-таки говорит желанную правду? — Ну, — чуть ли не потребовал Сорокин. — Говори. — Не ну, а есть одно но, — остановил его Илларион. — Я пообещал, что двоих ребят ты выпустишь под подписку о невыезде. Я имею в виду тех азеров, что устроили скотобойню на стройке… — Ты в своем уме? — Полковник вскочил с кресла и принялся расхаживать по своему кабинету, меряя небольшое пространство квадратами. — Как я их отпущу? Под каким предлогом? Разве ты не понимаешь, что любой мало-мальски разумный человек не поверит, что мне не отстегнули? Меня тут же выкинут! — Можешь эмоционировать дальше, пока не свалишься. По крайней мере, у тебя есть два дня, чтобы спасти свою шкуру. А мне, по-видимому, пора уходить, раз мое предложение вызвало у тебя такое негодование. — Постой, — Сорокин, тяжело дыша, схватил Забродова за руку. — Новые трупы нам ни к чему. Если подозреваемые в убийстве пропадут или будут найдены мертвыми, то все это дерьмо опять повесят на меня. И неизвестно, что найдет меня раньше: азерская пуля или честное правосудие. Ни то, ни другое мне категорически не нравится. Тут нужно действовать деликатно. — Ты прав, — задумчиво сказал Забродов, почесывая макушку. — Действительно, слишком прямолинейно. Можно сделать иначе. Пусть с этими убийцами разберутся в следственном изоляторе. Мол, служебная халатность или попустительство. Ты тут будешь ни при чем. Там уже начальник будет держать ответ. Сорокину ужас как хотелось засадить всех этих типов за решетку, но тут, как обычно, возникли непредвиденные проблемы, и ему придется выбирать, опять же рискуя карьерой ради карьеры. — Я знаю, что идеальных вариантов не бывает, — вздохнул Сорокин. — Валяй. — Убийцы в кафе «Эврика», что на Маршала Бирюзова девятнадцать. Ашот Папазян, Геворк Давтян и Самвел Малакян. — Не торопись, Забродов. Я эти фамилии и после трех раз не запомню, — Сорокин копошился в бумагах на столе, пытаясь отыскать чистый лист. — Это ж надо… Стрельбу, понимаешь, устроили! Пострелять негде! В Москве столько тиров, что стреляй, не хочу… — Удачи, Сорокин, — сказал Забродов, поднимаясь со стула. — Я тебе сообщил, а там уже дело техники. Напоследок Забродов еще раз повторил для Сорокина имена и фамилии, которые на удивление ясно отложились у него в памяти, и ушел. Едва дверь за Илларионом закрылась, до полковника дошло: «Это же их точка! Как я их буду задерживать?! Так и прилечу туда с пистолетом, размахивая удостоверением?» В следующую секунду он выскочил в коридор и, рванув, не хуже спринтера на Олимпийских играх, настиг Забродова на лестнице. — Илларион, поехали вместе. Забродов согласно кивнул головой. — Ладно, жди меня здесь, я сейчас за курткой сбегаю! — Пистолет только не забудь, — крикнул ему вслед Илларион. — У меня рогатки для тебя нет! Апатия и безверие у Сорокина сменились неожиданным приливом радости. Он почувствовал себя словно заново родившимся. И, несмотря на колоссальную усталость, он готов был хоть завтра ехать на дачу и яростно копать грядки, таскать воду и собирать яблоки. Все, что угодно! Он почувствует себя по-настоящему свободным, как только закроет это дело. Выйдет как человек на улицу, прогуляется и вернется домой, где ляжет на диван и посмотрит какой-нибудь фильм, может, даже возьмет пару отгулов или отпуск, во время которого будет спать каждый день до полудня, смотреть футбол, пить пиво и рыбачить до полнейшего отупения. Забежав в кабинет, Сорокин торопливо, негнущимися пальцами, рванул на себя плащ. От плаща отлетела пуговица. Полковник махнул рукой, подобрал ее и сунул в карман плаща. Со стороны Сорокин был похож на юношу, у которого по весне взыграли гормоны, и который несется на свое первое свидание с вполне очевидными целями. В дверь раздался дробный стук. — Да-да, войдите. На пороге показался мужчина в классическом костюме с галстуком, в туфлях начищенных до блеска, и с дипломатом в руке. Сорокин болезненно поморщился. Он терпеть не мог адвокатов с их вкрадчивыми и пространными речами и недвусмысленными предложениями насчет освобождения подзащитных. Этого типа Сорокин видел впервые. — Я сейчас тороплюсь, и у меня нет времени. Зайдите потом, — Сорокин злорадствовал, давая этому франтоватому молодчику от ворот поворот. Пускай знает, что находится в милиции, а не в каком-нибудь ресторане, где он может позволять себе всякие вольности. — Не советую вам разговаривать со мной таким тоном. Я адвокат Георгия Сукиасяна. — Не знаю я никаких Сукиасянов, — отмахнулся Сорокин. — Я тороплюсь. Вам это понятно? — Хочу вам напомнить, — зловеще сказал адвокат, — что у вас мертвым грузом лежат деньги моего подзащитного. У него дипломатический иммунитет, и вы не имеете никакого права ему препятствовать. За спиной адвоката показался и сам Сукиасян. Он был в сером шерстяном костюме. Правый рукав пиджака, как заметил Сорокин, был наполовину пустой. — Вы пришли как раз вовремя, чтобы опознать подозреваемых. — Полковник, — ядовито улыбнулся адвокат. — Займитесь вашими непосредственными обязанностями. У моего клиента через пять часов самолет, и будьте уверены, что если он не попадет на этот рейс, отвечать, прежде всего, будете вы. — Насколько мне известно, — Сорокин пристальным взглядом буравил Сукиасяна, словно надеясь, что тот расколется от страха прямо сейчас, — вы учились в одном институте с небезызвестным бизнесменом Артуром Орбели. — Это не имеет никакого отношения к моему клиенту, — прервал Сорокина адвокат.