Он сажает ее на стул. – Я так голоден, что, если ты не съешь свой обед, мне придется съесть тебя. Тебе ничего не грозит, только если поешь. Вита смеется, но – чудо! – остается на стуле. Майкл задерживает дыхание, пока она не берет вилку. – А какое чудовище, папа? – Большое. – Волосатое? – взвизгивает она. – Да. Очень волосатое. Все в зеленой шерсти. И, поскольку она еще ничего не съела, он бережно забирает у нее вилку и кладет ей в рот немножко еды, пока она говорит: – А зубы у тебя большие? – Огромные. Самые большие зубы, какие ты видела. – У акул, – внезапно объявляет Хьюи, – несколько рядов… – И когти? – спрашивает Вита, выплевывая пережеванные спагетти на стол. – Я же говорил! – вопит Хьюи. – Я говорил! Папа, она меня перебила. – Вита, не перебивай. Дождись паузы. Да, у меня есть когти. Давай, Хьюи, что там у акул? – У них несколько рядов зубов, которые… – Ты живешь в пещере? – Она опять! – Хьюи трясет от злости. – Пап! Клэр выбрала лучший момент, чтобы войти в кухню. Он замечает, что она переоделась, на ней теперь юбка и довольно тонкая блузка, завязанная на талии. – Привет, зайки, – говорит она. – Вкусно вам? – Ты куда-то собралась? – спрашивает он. Ее взгляд блуждает по поверхностям, по полкам, по полу. – Никто не видел мой… – Мам, Вита меня два раза перебила, – говорит Хьюи, разворачиваясь на стуле к матери. Клэр проводит рукой по верху шкафчиков, останавливается, делает шаг к двери во двор, опять останавливается. – Мне грустно это слышать, но ты меня только что перебил. – Ты куда? – Я не перебивал. – Перебил. Только что. Нужно было дождаться паузы. – Ты мне не говорила, что куда-то собираешься. Она на мгновение задерживает на Майкле взгляд. – Говорила. Мы вместе смотрим программу ОУ, а потом будем здесь ужинать. Я тебе вчера говорила, вспомни. Ты не видел мой… Кажется, она отказалась от мысли просить у него помощи. – Впрочем, неважно. – Твой что? – Ничего. – Нет, скажи. – Пап, – Вита кладет липкую от томатного соуса ручку ему на рукав, – а у тебя два глаза или много? – Ничего, – говорит Клэр. – Неважно. Она поднимает с пола тканевую сумку, которую он раньше не видел, и он невольно мельком заглядывает в вырез блузки, видит кружевной край лифчика и парные возвышения груди. Ему приходит в голову, что и другие могут сделать то же самое, остальные в этой учебной группе, или что там она сказала. – Я ушла. Она целует детей в макушки. – Скажу спокойной ночи сейчас, зайки, потому что могу еще не вернуться, когда вы ляжете спать… – Когда ты вернешься? – спрашивает он. – Два глаза, пап, или много? Много глаз во всяких смешных местах, на руках, там, на ушах? – Кто меня уложит? – ноет Хьюи голосом покинутого сиротки. – Поздно. – Клэр взмахивает рукой. – Точно не знаю. – На ногах? Глаза на ногах – это здорово, правда, они же… – А ванна? Кто меня искупает? – Папа, конечно. – Клэр быстро обнимает Хьюи. – Но ванну все равно принять нельзя, на воду же ограничение. Забыл? – Когда, хоть приблизительно? Должна же ты знать. – Не знаю. Могу задержаться или… – Или на руках. Тогда ты можешь видеть, что хочешь взять, смотреть, пока берешь. Какого-нибудь человечка, чтобы съесть, или, может… Когда Клэр выходит за дверь, Хьюи протягивает ему треугольный тост. – Пока, зайки! – кричит Клэр из прихожей. – Я это есть не могу, – говорит Хьюи. – Тут соус на корке. – Папа, ты не слушаешь. Где у тебя глаза? Звонит телефон. Вита говорит все громче и громче, Хьюи сбрасывает с тарелки еду, говоря, что и это он не будет, а Клэр кричит что-то из прихожей. – Что? – говорит он, бросаясь через гостиную ко входу, где застыла на пороге его жена. – Я тебя не слышу. Она стоит в дверном проеме, как в раме, солнце высвечивает содержимое ее блузки, ее волосы горят вокруг маленького веснушчатого лица. При взгляде на нее у него щемит сердце. Останься, хочет он сказать, не уходи. Останься со мной. – Я сказала, – говорит она, – что это, наверное, твоя мать. Она названивала весь день. – А, – говорит он. – Она ключ потеряла или что-то в этом духе. – Понял. Он слышит, как телефон за его спиной внезапно прекращает звонить, и Хьюи произносит: – Алло? – Клэр? – Да? Она держится одной рукой за дверную ручку, одной ногой уже шагнув на крыльцо. – Не уходи. – Что?