Чтобы твои слова вызывали доверие, надо обставить ложь достоверными деталями, а это Хоакин умел. В конце концов, с утра он правда отправился в участок. Он улыбнулся, предвкушая скорый триумф. – Хочешь сказать, что после сегодняшней ночи ты спокойно пошел в участок, сел за стол и проработал восемь часов как ни в чем не бывало? – Да. – В субботу. – Да. – Я так давно замужем за полицейским, что прекрасно знаю, что такое график «сутки через трое», Хоакин. До понедельника ты мог и не выходить на работу. – Раз ты так давно замужем за полицейским, то и не задавала бы вопросов, – огрызнулся Хоакин. Паула подняла брови. – Раз ты так отвечаешь, подробности мне не нужны. Давай другую. – Она жестом велела поднять правую ногу. Нет бы взять и все ей рассказать? – Ну вот, готово, – объявила Паула. Он перетаптывался в одних носках, пытаясь угадать, что у нее на уме. Хочешь не хочешь, а признаваться придется. – Я ударил Галанте. Паула подняла на него взгляд. – Он заслужил, – упрямо отчеканил Хоакин. Словно никаких объяснений не требовалось. Словно оба играли в фильме, в котором так разговаривают все. Тоже мне Мальтийский сокол. Хоакин подошел к холодильнику, распахнул дверцу, увидел тарелку с миланесас – на его счастье, они в доме водились почти всегда, – взял одну отбивную и выдвинул себе стул. – Посидишь со мной, а? Паула согласилась. Пока Хоакин жевал, они молчали. Наконец она сказала: – Только не говори, что ты ударил Галанте и ушел. Надеюсь, ты бил не по лицу. Хоакин, только скажи, что ты бил не по лицу! Он только потупился. – Бог ты мой, Хоакин! Мы же крестные его ребенка! – По-твоему, я не в курсе? – прошипел он и тут же добавил: – Прости. Пожалуйста. Ты права. Паула, довольная переменой в его тоне, спросила: – Так… что же произошло? В то утро Паула еще не успела уложить Соролью спать в их постели, как Хоакин уже объявил: – Сегодня выйду пораньше. Хочу поговорить с Галанте, как только он приедет в участок. – Какая ужасная новость, сочувствую, – сказал его бывший напарник, поклевывая носом над чашкой кофе, и неожиданно добавил: – Не думал обратиться с ходатайством о доставке в суд для пересмотра меры пресечения? – В суд? – Ну да. Ты же вроде юрист. – За пять лет диктатуры, – Альсада понизил голос, поскольку в участке уже начал собираться народ, – ты хоть раз слышал, чтобы кому-то смягчили меру пресечения? Галанте выдержал паузу. – Что ж. Дай мне знать, если я могу чем-то помочь. Потому что у меня такое ощущение, будто ты чего-то недоговариваешь. Час пробил. Бывшие напарники оказались по разные стороны баррикад. Ради того чтобы выжить во время диктатуры, Хоакин предпочел спрятать голову в пресловутый песок; Галанте же избрал иной путь – стал водить дружбу с военными и в итоге дослужился до руководящей должности. Но остался лучшим другом – так почему нельзя ему довериться? Хоакин глубоко вздохнул – и сказал все, что хотел. Орасио невозмутимо его выслушал. – Ты же знаешь, я ради тебя на все готов, – произнес он и повторил: – На все, но… – Но не на это, – закончил за Галанте Хоакин. Когда впоследствии он прокручивал в голове их разговор, то всякий раз ругал себя за то, что позволил другу так легко сойти с крючка. За то, что поднес ему нужные слова на блюдечке с голубой каемочкой. – Но не на это, – эхом отозвался Галанте с ударением на каждом слове. – Ты вообще понимаешь, чем мне это грозит? Да и тебе, если решишь идти до конца? С чего ты взял, что тебя самого вот так не увезут? И Паулу? Неужели тебе и впрямь хватает наивности думать, что с тобой станут считаться лишь потому, что ты из полиции? Нет у тебя никакой неприкосновенности, Хоакин! – Сперва Галанте говорил сбивчиво, но вскоре поймал ритм, соответствовавший сути его доводов. – И даже если – даже если – а это еще, позволь заметить, под очень большим вопросом – ты выберешься оттуда живым, твоей карьере придет конец, Сеньор Самый Юный Инспектор в истории Федеральной полиции! Придется распрощаться с мечтами стать комиссаром, или до кого ты там думал дослужиться. Неужели ты полагаешь, что обойдется без последствий? В лучшем случае тебя оставят в штате, – хотя и это маловероятно, ты что, не знаешь нашего комиссара Вукича? – но завалят бумажной работой. Так и останешься сидеть за столом по восемь часов в день до самой пенсии. И это в лучшем случае! Хоакин замолчал, будто обдумывая слова Галанте, хотя решение уже принял. – Он мой брат, Орасио. – Подумай хорошенько, Хоако. Не совершай ту же ошибку, что и он. Хоакин вздрогнул: – Что ты сказал?.. – Да, Хоакин. Ты совершенно верно меня понял. Я ведь все знаю. И ты знаешь. Да и он, черт возьми, все знает. Нечего было вести себя как boludo. Вот и получил по заслугам. Тут-то терпение Хоакина и лопнуло. – Что, прямо в участке? Хоакин кивнул. – Но тебя никто не видел. Он уставился на свою ладонь. – О, Хоакин… – Продолжать было ни к чему. Теперь его по меньшей – меньшей! – мере отстранят от работы. Скорее всего, уволят. Нападение на старшего по званию? На территории участка? При множестве свидетелей? Да он просто не оставил Вукичу выбора. – Пожалуй, – ответил он, а потом, чтобы сменить тему, задал вопрос, который, должно быть, только-только пришел ему в голову: – Ты с отцом поговорила? Прежде супруги Альсада уже коротко обсуждали, стоит ли вообще к нему обращаться. Все-таки Хорхе Родольфо не ходил у сеньора Арангурена в любимчиках, и это еще мягко сказано. «Если бы воздух, которым мы дышим, был платным и нам бы приходилось трудиться, чтобы его раздобыть, многих людей в этом мире не существовало бы, – заметил он, когда Хоакин представил ему брата. (Тонко.) – В том числе и твоего, прости господи, деверя, Паула». Дав понять, что в его доме младший Альсада – персона нон грата. – Но сейчас-то обстоятельства изменились, правда? – попыталась она себя успокоить, набирая номер. Отец еще не успел уйти на свою ежеутреннюю энергичную прогулку. «Попробуй как-нибудь. И дух укрепляет, и тело!» – посоветовал он как-то Хоакину, чересчур сильно ткнув его локтем в намечающееся брюшко. Паула в ответ только закатила глаза. Теперь же, едва она, запинаясь, изложила свою просьбу, отец ответил: – Я ведь уже его спасал, помнишь? Еще бы не помнить: в тот раз Хорхе схватили во время рейда на новую конспиративную квартиру, куда он привез поддельные паспорта для партизан, пожелавших вернуться из изгнания и примкнуть к контрнаступлению. – Я его тогда предупредил – и супруга твоего тоже. Они знали, что дважды такое не получится. Видно, мало его тогда напугали, не то жил бы себе дальше. Хоакин понимал, тесть хочет им добра и несет всю эту чушь из лучших побуждений: пытается защитить Паулу, отгородить ее от всей этой истории. И все же ее, должно быть, ранили слова отца. От этого и Хоакину стало больно. Он представил, как Паула откладывает трубку на кухонную стойку, чтобы расстояние хоть немного приглушило отцовский голос. Представил, как она с горечью повторит слова отца: «Когда ты наконец поймешь, что нельзя спасти того, кто не желает спастись?» – Ты же знаешь, какой он… – сказала Паула. Прокашлялась, сдерживая слезы. – Что теперь будем делать? – Querida, я уж думал, ты и не спросишь. – Хоакин рад был закончить этот разговор о сеньоре Арангурене. – Есть у меня запасной план. Но что-то мне подсказывает, что он тебе не понравится… – Ну же, Хоако, удиви меня. Ведь пока что… – Вукич. – В каком смысле – Вукич? Комиссар Вукич? Твой начальник? Самый опасный человек в Буэнос-Айресе? – Днем он не такой уж и страшный. – Жалкая попытка отшутиться. Паула права: он жутко боится шефа. И недаром. Комиссар Буэнос-Айреса. Сущий князь тьмы. И при свете дня, и во мраке ночи никто и шага не мог ступить без его ведома. Без его позволения. Хоакин сглотнул. – И согласился заглянуть к нам позже и обсудить вопрос. – Обсудить? Что именно обсудить? Погоди-ка… – До нее вдруг дошло. – Ты пригласил его к нам домой? Хоакин отряхнул ладони от крошек, налипших с отбивной, и положил на стол, чтобы не дрожали. – А что мне было делать? Попросить его нарушить закон прямо у себя в кабинете? Когда он отчитывает меня из-за Галанте, а я рискую потерять работу? Не знаю, Паула. Я решил подождать до вечера. – Может, не стоит с ним это обговаривать? Ты об этом не думал? – Он все равно узнает, рано или поздно.