«Не стоит думать, что твои слова привели меня в замешательство, – старик повернулся к юноше лицом. – Я просто медитировал. Дорога снаружи пуста, но если все, кто хотел бы поменяться с тобой местами, пройдут сегодня ночью мимо этой хижины, их топот не даст нам заснуть». «Есть много бедных и несчастных…» – начал молодой человек. «А еще, – перебил старик, – много богатых и прославленных. Роскошные паланкины оживили бы толпу нищих, как кусочки рыбы в миске с пустым рисом. Юноша, ты, несомненно, считаешь меня незначащей персоной, и такова истина. Но я владею одной драгоценной вещью». С этими словами он развернул сверток тряпья, служивший ему багажом, и показал молодому путнику изящный ночной подголовник из зеленой керамики. – Фарфоровая подушка, Ви?! Ну это уже чересчур. Тетя Оливия посмотрела на Стюарта Блейна с напускным высокомерием. – Вовсе нет. У этих штуковин изогнутая форма, соответствующая контурам головы, и они гораздо прохладнее, чем наши подушки из перьев. Друг профессора Пикока Джулиус Смарт (моя тетя настояла на том, чтобы пригласить его на вечеринку) сказал: – Видел их в антикварных магазинах. Что-то вроде маленького и приземистого пьедестала с широким основанием, а сверху – подголовник, по форме напоминающий банан. – Таков один из видов. Эта подушка – запомните важную деталь – была более старой разновидности и походила на смятую трубу. Представьте себе, как гончар раскатывает глину, словно тесто для пирога; скручивает, словно ковер; пока она еще мягкая, кладет собственную голову на середину, чтобы получилась правильная форма, а затем обжигает результат – значит, вы уловили идею. Юноша промолвил: «Выглядит очень удобно, дедушка». «Более того, – сказал ему старик, – она волшебная, потому что обладает особым свойством исполнять желания любого спящего. Каждую ночь в течение пятидесяти лет я спал на ней, но на сегодняшний вечер одолжу ее тебе». Молодой человек ни в малейшей степени не поверил словам старика, но был слишком вежлив, чтобы заявить об этом, и потому лег, положив голову на зеленую подставку, как велели. Не было слышно ни звука, кроме стука дождя по крыше из рисовой соломы и потрескивания пламени, и вскоре наш герой заснул. Когда он проснулся, уже рассвело. Его голова лежала не на зеленой фарфоровой подушке, а на его собственном свернутом одеянии. Старик исчез. Дождь прекратился, поэтому, съев остатки риса, юноша сел на лошадь и продолжил путь в Пекин. – Тетя Ви, что-нибудь еще случилось до его приезда? Тетя Оливия покачала головой. – Добравшись до города, он изложил свое дело одному из ведущих мандаринов и положился на его милость. – А мандарин ему: «Возьми мою прекрасную дочь и мое состояние в придачу» – да, Ви? – Заткнись, Джимми. Тот факт, что сегодня твой день рождения, не дает тебе права вмешиваться. – Естественно, мандарин не сделал ничего подобного – сердце у него было твердое, как нефрит. Но он очень заботился о вверенной его заботам казне императора. Поэтому, видя, что у молодого человека нет денег и нет родственников, которые могли бы оплатить долг, если его отдадут на поживу «обезьяне с персиком»[48], но зато он имеет подготовку и темперамент солдата, мандарин постановил, что в будущем девять десятых жалованья юноши станут удерживать до тех пор, пока долг не будет погашен, и приказал ему явиться в один гарнизонный город на севере. Затем (посчитав, что, поскольку армии в любом случае требуется определенное количество старших офицеров, лучше иметь хотя бы одного, чье дорогостоящее жалованье не обременит императорскую казну) он послал военному командующему соответствующего округа приказ, в котором говорилось, что молодому человеку надо присвоить звание полковника. Таким образом, едва прибыв на новый пост, наш герой оказался старшим офицером в городе – и, все еще будучи без гроша в кармане, не имея возможности позволить себе ни домашнего уюта, ни доступного разврата, он развлекался тем, что муштровал своих людей и охотился с луком и копьем на кабанов, волков и даже огромных уссурийских тигров, вследствие чего прослыл храбрецом и заслужил восхищение подчиненных. Не прошло и года после приезда юноши, как тайное общество под названием «Семь бамбуков» подняло восстание против императора. Немедленно послав депешу с клятвой верности императорскому дворцу, молодой офицер повел свои войска на юг и в течение трех лет принял участие в тысяче девяноста шести сражениях и стычках, всегда с отличием и успехом. Когда война закончилась, его назначили командующим всем северным военным округом, самым важным в империи и включающим город Пекин. У него было четыре жены – все красавицы, дочери важных мандаринов. Штраф простили, император подарил ему три дворца; и так он прожил сорок лет в счастье и спокойствии – на протяжении всего этого времени Поднебесная не знала ни измен, ни предательства, ни вторжений варваров. В конце концов наш герой выпросил у Драконьего Трона разрешение уйти со службы, хотя его борода еще не побелела, а осанка и сила были как у юноши. Когда прошение удовлетворили, в честь ухода в отставку он отправился на охоту в северных горах во главе отряда из семнадцати сыновей и внуков. – Сдается мне, Ви, – сказала Элеонора Болд, – этот молодой офицер очень похож на твоего брата Джона. – Не говори ерунды. На самом деле я не люблю ни охоту, ни мужчин, которые ею занимаются, но такова история. – Пришпорив коня в погоне за волком, он заблудился где-то в глуши, посреди тумана и дождя, и уже смирился с тем, что проведет ночь в седле, как вдруг увидел вдали проблеск света на крутом склоне одной из неприступных гор. Привязав коня к кусту – животное не могло подняться дальше по скале, – он продолжил путь, пока не оказался у входа в небольшую пещеру, в глубине которой сидел старик и заваривал чай над костром из хвороста. Солдат вежливо спросил, можно ли ему переночевать. Старик согласился, предложил чаю, а затем, увидев, как гость молча смотрит в огонь, спросил, что его тревожит. Отставной офицер поведал свою историю и закончил словами: «Сидя здесь, я думал о той ночи по дороге в Пекин; о том, как проснулся и обнаружил, что дождь прошел и вся моя жизнь впереди. Если бы я мог прожить тот день снова…» «Дурак! – воскликнул старик. – Ты что, не узнал меня? Я исполнил твое заветное желание, и что получил взамен – твою неблагодарность!» С этими словами он схватил чайник и выплеснул кипяток в лицо молодому человеку, который вскочил и выбежал из пещеры. Но, выскочив наружу, наш герой оказался не на крутом склоне горы, а посреди ровной, коричневато-серой равнины, которая выглядела бесконечной. Он посмотрел назад и вместо пещеры отшельника увидел круглое отверстие в стене из зеленого стекла. Оно уменьшалось на глазах, а миг спустя он понял, что сам увеличивается; еще через секунду наш герой очутился на полу постоялого двора, а пещера отшельника оказалась всего лишь дырой в боку зеленого подголовника. Юноша умылся, оседлал коня, попрощался со старым философом и отправился в Пекин. – Это было очень хорошо, Ви, – сказал Стюарт Блейн, – но я надеюсь, ты не ожидаешь от остальных того же. Тетя Оливия рассмеялась. – Не от Дена, он еще слишком юный. Но у всех остальных должна быть хотя бы одна хорошая история за душой. Я раскручу бутылку, и тот, на кого она укажет, станет следующим. Джулиус Смарт, как я уже упоминал, приходился другом профессору Пикоку. Он не был, так сказать, официальным калекой и не выглядел инвалидом, но одно плечо у него было заметно выше другого. Помимо этой детали в его внешности не было ничего примечательного: чуть ниже среднего роста, с длинным носом, бледным лицом и светлыми волосами. Я отчетливо помню «Аптеку Бледсо» до того, как он ее купил: темное, загроможденное помещение, заполненное всем, что только можно себе вообразить в связи с болезнью – не только лекарствами, но костылями, подкладными суднами, теми ужасными тростями, которые как будто делают те же самые фабрики, что производят ручки для швабр, а также непристойными приспособлениями из красной резины. Мистер Бледсо (которого, разумеется, старшее поколение называло «доком» – аптекарей в Кассионсвилле еще долго называли именно так) был пожилым человеком, рано – несомненно, в расчете на долгую жизнь, в итоге оправдавшемся, – усвоившим деловой принцип: продавать то, что в городе не продавал никто, причем по завышенной цене. Рано или поздно (иногда он чуть ли не бормотал это, работая за прилавком) кому-то оно понадобится достаточно сильно, и этот кто-то заплатит. Бандаж для двусторонней паховой грыжи или катетер с наконечником из настоящего бакелита нечасто оказываются необходимыми, но если уж они понадобились клиенту, значит, он загнан в угол. Когда Джулиус Смарт купил аптеку, то многое выбросил, гораздо больше перенес в заднюю комнату, которую мистер Бледсо приспособил под гостиную, и еще больше перевез (как я узнал, когда Смарт женился на моей тете) в здание к югу от города, то есть на другом берегу Канакесси – всего в нескольких милях от того места, где много лет спустя мы с Лоис Арбетнот искали зарытые сокровища. Как и другие изменения, спровоцированные Джулиусом, уборка и перестановка произошли не сразу, а постепенно – по мере того, как он подыскивал для них время. Больничные принадлежности, на протяжении многих лет собиравшие пыль в оконных витринах, уступили место сосудам причудливой формы, наполненным подкрашенной водой, которые содержались в безупречной чистоте. Стеклянный шкаф, где раньше хранилось всеми забытое непонятно что, теперь был набит «Фатимой», «Кэмелом», «Честерфилдом», «Свит Капоралом», табаком «Принц Альберт» и сигарами «Мюриэль». Позже, когда мистер Смарт стал дядей Джулиусом, я пытался (большей частью, лежа на спине в маленькой спальне с видом на дорожку, ведущую к крыльцу тети, – потому что я все еще жил у нее, мои родители по-прежнему странствовали по Европе и примерно в то время путешествовали по греческим островам на арендованной яхте) вспомнить аптеку и сам Кассионсвилл, какими они были до его приезда. Он оказался первым крупным изменением, произошедшим на моей памяти, эквивалентным строительству нового моста на Оук-стрит. Джулиус Смарт все улучшил, но уже тогда я время от времени чувствовал, что его появление уничтожило мой дом. Когда я увидел его впервые, за столом в гостиной тети Оливии с блюдцем крошек от праздничного торта мистера Макафи у ног и чашкой чая, балансирующей на одном колене, – он не показался мне могущественной и тем более символической фигурой. Обыкновенный человек немного ниже ростом, чем большинство, с забавной, притворно искренней манерой говорить. – Эта история случилась на самом деле, но я не жду, что вы в нее поверите. Это произошло в тот год, когда я окончил колледж. На самом деле прямо в середине лета, после выпускной церемонии. Думаю, все здесь понимают, что, когда молодой человек заканчивает колледж с дипломом фармацевта, это не значит, что ему дали ключ от банковского сейфа. Если повезет, у его отца уже есть собственное дело и он сможет принять в нем участие; или у семьи найдется достаточно денег, чтобы купить ему аптеку. Если не повезет – а я был одним из тех, кому не повезло, – придется искать место, куда возьмут еще одного человека, а поскольку лекарственным бизнесом довольно легко управлять в одиночку, таких немного и они расположены далеко друг от друга. Я начал подыскивать себе место примерно за год до окончания учебы, и все мои родственники помогали обычными способами, но ни у кого из нас ничего не вышло, и я был почти готов стать продавцом змеиного масла[49], предложи мне кто-нибудь такое. Я собирал газеты повсюду, где только мог, и много сидел дома, перечитывая их и выискивая что-то подходящее. Еще, конечно, продолжал писать всем учителям из медицинской школы, напоминая, чтобы они дали мне знать, если что-нибудь узнают, – я думал, это мой лучший шанс на успех. И мои многочисленные тетки – ну, вы понимаете, – кузины и прочие родственники являлись в гости, чтобы рассказать о какой-нибудь вакансии, по слухам, в двух-трех округах от меня. Я отправлялся проверить очередной слух, но всякий раз возвращался ни с чем. По крайней мере, это позволяло выбраться из дома и купить еще газет. Так продолжалось довольно долго, и в конце концов я решил: если буду продолжать в том же духе, ничего не добьюсь до следующего выпуска, который породит еще больше соискателей той же должности. Поэтому я составил план поездки почти по всей стране, за исключением Востока и дальних окраин Запада. Я воспользовался самым дешевым транспортом, который смог придумать, чтобы добраться куда угодно – это были, в основном, молочные поезда. – То есть вы ездили на этих маленьких поездах из города в город в поисках работы? – спросила тетя. – Не просто какой-то работы, а работы в фармацевтической области. Но я сказал родителям – тогда они оба были живы, хотя сейчас уже отправились в лучший мир, – что, если вернусь ни с чем, соглашусь на любую работу, которую смогу найти. На самом деле я решил, что если ничего не получится, то не вернусь, а просто останусь где-нибудь. Итак, я не расскажу вам, куда меня занесло, так как у всех здесь неправильное представление о тех местах. Позвольте ограничиться тем, что это было довольно далеко на юге – достаточно далеко, чтобы вдоль улиц росли пальмы и магнолии, а в доме, где я остановился (он принадлежал моему работодателю, что прояснится через минуту), было два дерева во дворе, апельсиновое и лимонное. Почти все время стояла жара, земля была такой песчаной, что, казалось, вот-вот поползет, а все дома были деревянными или оштукатуренными – кирпич там в строительстве не используют совсем. Я сошел с поезда, как обычно в любом новом месте, не ожидая ничего особенного. По правде говоря, я уже побывал в паре больших городов, но ничего не добился, а этот городишко выглядел так, словно ему хватило бы единственной аптеки – так оно и оказалось на самом деле. Я по привычке купил газету и пошел по главной улице, рассчитывая позавтракать, а затем попытать счастья в любой аптеке, какую найду, и поспрашивать людей, прежде чем двигаться дальше. Такая действительно нашлась и, что меня удивило, оказалась открыта, хотя было немногим больше семи часов. Наверное, решил я, кому-то срочно понадобилось лекарство для больного родственника, он пошел за аптекарем и заставил открыть лавку; потом, возможно, тот подумал – раз уж рассвело, он встал и оделся, почему бы не оставить заведение открытым. В общем, сами понимаете, я не стал дожидаться завтрака. Просто вошел, перед этим лишь поправив галстук и немного отряхнув костюм. Большинство из нас, я думаю, считают, что в этой комнате мисс Вир высокий потолок – должен признать, он очень симпатично выглядит, с замысловатой отделкой по периметру, и к тому же не плоский, а изогнутый, слегка напоминает зал суда. Но в той аптеке потолок был раза в два выше – стены уходили ввысь, и повсюду виднелись полки, до содержимого которых добраться можно лишь с помощью передвижной лестницы. Наверху вертелся хороший, большой электрический вентилятор с шестью лопастями. Все лампы горели – они были газовые, вам такие известны, – и я слышал, как кто-то ходит в задней комнате, но никого не заметил. Естественно, я не хотел туда заходить и беспокоить аптекаря, полагая, что, скорее всего, он составляет лекарство по рецепту. Я просто снял шляпу, нашел подходящее место, чтобы положить ее, и стал ждать – наверное, проторчал там полчаса, стоял и размышлял, не выставляю ли себя полным идиотом. Наконец аптекарь вышел, и я хотел бы описать его вам так, чтобы вы его узрели. Полагаю, он был одним из самых высоких людей, которых я когда-либо встречал, но почти все время горбился – как будто вместо грудной клетки у него зияла глубокая впадина, – поэтому с первого взгляда казался не выше среднего роста. Время от времени он протягивал руку, чтобы что-то взять; и я как будто наблюдал за растущим деревом. У него было лицо, словно у Шекспира на портретах – вытянутое, с длинной челюстью и высоким лбом. Черные волосы редели, он носил их длинными и зачесывал назад. Аптекарь спросил что-то вроде «Чем могу быть полезен?», как заведено, и я ответил: «Мистер Тилли, я фармацевт (видите ли, пока ждал, я подсмотрел его имя на сертификате в рамке) и хотел бы работать на вас. Если бы у вас был помощник, вы могли бы подольше держать аптеку открытой и увеличить доход. И еще вы бы могли отдыхать, пока заведение приносит выручку». Он проговорил без всяких интонаций: «Вы – аптекарь». «Позвольте показать вам диплом, – начал я, но мистер Тилли неопределенно махнул рукой, показывая, что верит мне на слово. Через минуту я продолжил: – Я мог бы вернуться сегодня днем, если хотите все обдумать; я не курю, не пью, если вам интересно, и регулярно хожу в церковь». И тут звякнул колокольчик, висевший на пружине над дверью. Я повернулся и увидел… Ну, думаю, вам доводилось видеть одноруких, а может, и вовсе безруких мужчин. Но это была женщина, и рук у нее не было – зато были кисти. – Кажется, в этом случае ее кисти должны были упасть на пол, мистер Смарт, – сказала Элеонора Болд и хихикнула, прикрывая рот салфеткой. – Ее кисти росли прямо из плеч, а рук как таковых не было. Что особенно врезалось мне в память, она курила сигарету… Тетя подалась вперед с живым интересом. – На улице? – Она только что вошла с улицы, когда зазвонил колокольчик, так что, полагаю, она действительно курила там. – Думаю, – заметил Стюарт Блейн, – она привыкла к тому, что на нее пялятся. – Скорее всего, да. Она держала сигарету вот так – между пальцами, видите? – и просто подносила ко рту, когда хотела затянуться. Надо заметить, она вовсе не была уродиной. Мистер Тилли вроде как кивнул ей, когда она вошла – я понял, что они знакомы, – потом сказал мне: «Погодите минуточку», – достал маленький сверток, завернутый в коричневую бумагу, и протянул ей. Я не понимал, как она ему заплатит, у нее не было ни сумочки, ни ридикюля, и она не могла достать до карманов, если бы таковые имелись. Но эта дама оказалась куда сообразительней меня, скажу я вам. Она взяла пакет одной рукой, сунула сигарету в рот, запустила свободную руку в волосы и вытащила свернутые трубочкой банкноты. Не знаю, сколько она заплатила, но пока мистер Тилли пересчитывал, я заметил одну двадцатку, и банкнот было много.