Луна не светила прямо в окно, как раньше, а сместилась так, что только маленькое пятнышко света падало на пол в углу. От этого остальная часть комнаты погрузилась во тьму более густую, чем обычно. Я сел, прислушиваясь и озираясь: в комнате появился кто-то еще, и я был в этом так же уверен, как в том, что сижу сейчас здесь, в гостиной мисс Оливии. До того я увидел… хорошо, можете называть это сном, и во сне я лежал в постели, как оно и было на самом деле, и чье-то ужасное лицо, жуткое лицо зависло в считаных дюймах от моего. Я свесил ноги с кровати, и в этот момент рукой коснулся влажного пятна на простыне – оно возникло не по моей вине. – Почему вы не зажгли свет? – спросила Элеонора Болд. – До чего простая вещь, но в подобных историях, кажется, никто про нее даже не думает. – Я подумал. Потому именно так и сделал – тотчас же вскочил с кровати и зажег свет; но, естественно, в незнакомой комнате пришлось сперва передвигаться на ощупь. Вы знаете, как это бывает. Дверь была открыта, это я заметил сразу – и у меня не возникло сомнений, что я закрыл ее перед тем, как лечь спать. Влажное пятно, о котором я рассказал, было настоящим, хотя быстро высыхало. Слишком быстро для воды, подумал я, тем более в такую душную и влажную ночь, когда с трудом заставляешь себя надеть ночную рубашку, ложась в постель. Там, где пятно совсем высохло, ткань не стала сухой и чистой – на ней появилось что-то вроде липкой грязи. Сами понимаете, мне не хотелось сразу же возвращаться в постель, поэтому я сначала притворился, что обыскиваю комнату, хотя знал, что теперь в ней никого нет, кроме меня. Спрятаться все равно было негде, но я заглянул под кровать и за старый комод. Затем решил взять чистую простыню, вспомнив, что Мистер Т. достал ту, на которой я лежал, из бельевого шкафа в коридоре прямо снаружи. Я вышел – и что увидел? Мистера Т. собственной персоной, он стоял в другом конце коридора со свечой в руке. Не хочу вас оскорбить, дамы, но правда в том, что на нем не было ничего, кроме исподнего, что будет важно через минуту, и еще скажу вам, что он был с виду форменный скелет, высоченный и без грамма лишней плоти. «Здрасте», – сказал я, и он откликнулся, как эхо, а потом спросил, не слышал ли я чего-нибудь. Я увильнул от прямого ответа и промямлил что-то невнятное. «Должен признать, – сказал он, – безобидные звуки во сне часто усиливаются. И все же, вы точно не слышали, как по дому кто-то ходит?» Я сказал, что если и слышал, это неважно, поскольку я мог слышать его, а он – меня. И, естественно, мне не хотелось вести беседу из другого конца коридора, поэтому я подошел ближе. «Я знаю ваш шаг, – вот что он тогда сказал, – и думаю, теперь и вы знаете мой. То, что вы слышали – если вы действительно ее слышали, – звучало совсем иначе». Ну, на это я ничего не ответил, так как, пока он говорил, заметил кое-что, занявшее все мои мысли. На правом боку Мистера Т. – как раз там, где находятся нижние ребра – виднелось обширное пятно неестественно выглядящей плоти; теперь, увидев его плечи, я понял, что тот же неведомый недуг поразил обе руки – казалось, Мистер Т. натянул пару грубых чешуйчатых перчаток грязно-белого цвета. «Похоже, вам интересно», – проговорил он. Я сказал: «Да», решив, видите ли, взять быка за рога. Потом добавил, что не подозревал о его болезни, и спросил, пробовал ли он масло какао. «Потрогайте», – сказал Мистер Т., и не успел я воспротивиться, как он схватил мою левую руку и поднес к своему боку, так что я ощутил его плоть кончиками пальцев. Представьте: вы выходите на прогулку вечером, когда немного сыро и холодно; надеваете что-нибудь теплое и думаете о том, как выпьете чашечку хорошего кофе или какао после того, как вернетесь домой; а потом наклоняетесь, чтобы пощупать тропинку. Вот таким и был бок бедного аптекаря – холодным, шершавым и слегка влажным. – Думаю, я бы закричала, – сказала тетя Оливия. Однако я видел, что это было сказано лишь ради того, чтобы продемонстрировать волнение. На самом деле она бы взяла нож и отрезала кусочек, чтобы рассмотреть окаменелую плоть через маленький микроскоп в оранжерее. «Теперь вы знаете о моей болезни, мистер Смарт, – сказал Мистер Т. – Если не поняли до сего момента. Я умираю, мистер Смарт. Моя живая плоть превращается в камень». «Это невозможно, сэр», – возразил я. «Вы ошибаетесь. Что такое кости, мистер Смарт, как не известняк? Ведь сам известняк, добытый в карьере, состоит из тел мириад древних морских существ, как вам, несомненно, известно. И зубы, мистер Смарт. Что они такое, как не разновидность белого кремня? Камни образуются в почках и желчном пузыре даже у обычных людей». «Хотите сказать, что превращаетесь в статую?» – спросил я. Глупость, разумеется, но у меня не было времени как следует осмыслить услышанное. Если охота надо мной посмеяться, вообразите, как бы вы себя почувствовали, разбуди вас посреди ночи чье-то присутствие в спальне, за которым последовало бы подобное заявление вкупе с возможностью потрогать другого человека и ощутить, что он твердый и холодный, словно камень, который вытащили из пруда. «Я не достигну полного окаменения, – продолжил он, – потому что умру, когда соединения кальция, которые сейчас проникают в эпидермис, вторгнутся в жизненно важные органы. Мистер Смарт, кажется, вы сегодня говорили мне, что не пьете». «Совершенно верно, сэр». «Сдается мне, в такую ночь даже трезвеннику позволена толика бренди – я вот знаю, что выпью немного. Вы присоединитесь ко мне?» Я сказал ему, что это против моих принципов, но для меня будет честью выпить в его компании какой-нибудь полезный напиток, пока он угощается тем, что ему по нраву, поэтому мы опять спустились в столовую. Мистер Т. достал из буфета бутылку бренди и стакан, а я выжал для себя сок из нескольких апельсинов и добавил льда из морозилки. Могу сказать, что не променял бы этот напиток ни на что, так как было почти девяносто градусов[51] – судя по висящему на стене кухни термометру, – хотя стояла глубокая ночь. «Я жертва призрака, мистер Смарт», – сказал мне Мистер Т. примерно через пять минут после того, как я сел с ним за стол. «Вы издеваетесь надо мной». «Увы, нет. Дом, в котором мы с вами сейчас находимся, служит пристанищем для привидения, и оно намерено меня уничтожить». «Сэр, если это правда, я бы посоветовал вам как можно меньше говорить о таких вещах вслух. Если позволите заметить, моя бабушка, покойная Ребекка Эпплби, хорошо разбиралась в подобных вопросах, и она всегда говорила, что призраки и тому подобные создания не любят и избегают тех, кто не выказывает никакой веры в них, но группируются вокруг тех, кто ведет себя противоположным образом. Я сам никогда – ни на минуту! – не верил в их существование, и вам бы тоже не советовал». «А как вы это назовете?» – спросил он и протянул мне холодную руку, предлагая ее пощупать. «Кожная болезнь, – быстро ответил я, – и вам следовало бы обратиться к врачу». «Что, если я скажу вам, мистер Смарт, что эта кожная болезнь (если использовать ваш термин, ибо на самом деле, уж поверьте, она никоим образом не ограничивается тканями эпидермиса) была моим собственным открытием? Что она вызвана препаратом, который я изготовил сам – и никак иначе?» Тут я не нашелся с ответом – просто уставился на него с открытым ртом. «Злой дух, о котором я вам говорил, Смарт, отравляет мою пищу. Именно так он намерен свести меня в могилу». «Я заметил, – проговорил я, не зная, что еще сказать, – что у вас, как бы поточнее выразиться, странные привычки в том, что касается еды». – Погоди-ка, Джулиус, – прервал его профессор Пикок. – По-моему, тебе давно пора ответить на загадку о завтраках. Ты пытаешься сказать нам, что причина, по которой этот мистер Тилли пожелал поменяться едой, заключалась в опасении, что призрак мог испортить пищу, хотя вы ели в ресторане? Мистер Смарт кивнул. – Ну хорошо. Итак, из завтрака, который ты отдал, что-то осталось не съеденным. Но потом, когда мы предложили свои варианты, ты сказал, что все они неправильные. Мне кажется, тебе следует объясниться. – А я думаю, – встряла тетя Оливия, – что тебе должно быть стыдно за себя, Боб. Ты никогда не пересекал линию Мейсона—Диксона? – Я пересекала, Ви, – ответила Элеонора Болд, – но все равно не понимаю загадки. – Когда я была маленькой девочкой… – Тетя откинулась на спинку стула с задумчивым видом, хотя и старалась не пролить чай. – Когда я была маленькой девочкой, мой отец взял маму, Джона и меня в Таллахасси. Это было прекрасно. Я навсегда запомнила белоснежные скатерти в вагоне-ресторане, цветы в хрустальной вазе, которые принес официант, и трапезу с родителями – мы, дети, дома ели на кухне, – а еще то, как телеграфные столбы со свистом проносились за окном. Стюарт Блейн откашлялся. – Прекрасная леди, поскольку у вас, очевидно, не больше намерений разгадать головоломку мистера Смарта, чем у него самого, я хотел бы поделиться одним замечанием, которое может быть полезно для всех. Преследуемый призраком мистер Тилли, как описал наш друг, подождал, пока он сделает заказ, а затем сделал свой, который не имел ничего общего с заказом нового работника. Я полагаю, он назвал первое, что пришло в голову, поскольку все равно не собирался это есть. – Я тоже это заметила, – сказала Элеонора Болд. – Он выбрал совсем другие блюда. Мистер Смарт кивнул и продолжил. «Я стараюсь принимать как можно меньше снадобья, – сказал Мистер Т., – и благодаря своей бдительности продлил себе жизнь на два года. Я прошу вашей помощи, мистер Смарт, в том, чтобы продлить ее еще больше». Я сказал ему, что помогу всем, чем смогу. «Больше я ни о чем не прошу, – продолжил он. – Еду, приготовленную для меня, нельзя оставлять без присмотра ни на секунду, и было бы лучше, если бы никто не знал, что она моя, прежде чем пища коснется моих губ. Вы меня понимаете, мистер Смарт?» Я сказал, что да, а потом осмелился предположить, что, если в доме водятся привидения, ему, возможно, лучше уехать. «Привидение привязано не к дому, мистер Смарт, – ответил он, – а ко мне». После этого мы отправились спать – и, честное слово, я достал старый шаткий стул и подпер им дверь, прежде чем лечь в постель. Потом долго не мог сомкнуть глаз, прислушиваясь к каждому шороху в старом доме. В конце концов наступило утро, и ничего не произошло. Я приготовил нам завтрак, но Мистер Т. просто отхлебнул немного кофе и сказал, что больше ничего не хочет. Достал из кармана своего черного костюма блокнотик и, пока я ел, начал писать в нем. Я подсмотрел, как мог; на перевернутых вверх тормашками страницах были символы, которые мы используем при написании рецептов. Я уже почти спросил, что же Мистер Т. изучает, как вдруг мельком увидел его лицо – его боль и сосредоточенность, и тогда понял, в чем дело. Он усердно искал лекарство от своего недуга, и после такого открытия я ни за что на свете не стал бы ему мешать. Постепенно я доел свой завтрак и подумывал встать и уйти; но потом мне пришло в голову, что я наверняка побеспокою его, чего лучше не делать. Поэтому я просто налил себе еще немного кофе, и мы сидели вдвоем, наверное, минут двадцать. Он отложил карандаш – красивый карманный карандашик в золотом держателе – и спрятал лицо в ладонях. И мы сидели дальше. Затем Мистер Т. немного пошевелился – кажется, двинул локтем по скатерти, – и карандаш покатился. Он этого не заметил, и тот упал со стола на пол. Мистер Т. потянулся за ним, затем передумал (как мне показалось), посмотрел на меня и сказал: «Мистер Смарт, боюсь, вам придется поднять его». «Мистер Тилли, – ответил я ему так смело, словно у меня в кармане была тысяча долларов, – я фармацевт и планирую вскоре стать лицензированным фармацевтом. Я не возражаю готовить для нас обоих – это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы рассчитаться за комнату и питание. Но если вы хотите, чтобы кто-нибудь поднимал ваши игрушки, вам следует нанять горничную». «Вы думаете, что я высокомерен, – проговорил Мистер Т. – Это не так. Мой позвоночник стал негибким, мистер Смарт, а бедра сгибаются ровно настолько, чтобы я мог сесть». Сами понимаете, после этого я поднял его карандаш, а затем мы отправились в аптеку и открыли ее. Было уже почти десять часов, и я немного удивился, почему Мистер Т. открыл заведение так рано накануне, но, конечно, все из-за женщины – той, что без рук. Она не просто случайно пришла к тому времени; все было обговорено, Мистер Т. приготовил лекарство и ждал ее, зная, что она появится рано. Я поразмыслил об этом еще немного и пришел к выводу, что она, вероятно, специально приехала в такое время, когда на улице не так много потенциальных зевак. – Ви, у тебя чересчур самодовольный вид, – сказала Элеонора Болд. – Кукурузная каша.[52] (Все уставились на нее.) – Кукурузная каша, – повторила тетя Оливия. – В тех краях ее подают ко всему, а с ветчиной – попросту всегда. Мистер Т. на минуту забыл об этом, когда делал заказ, и попросил кашу отдельно. Затем, когда принесли оба завтрака, он увидел, что там два блюда с кашей, и не осмелился съесть ни одно из них, опасаясь, что в какое-то подмешан препарат. Бедняга, сами понимаете, совершенно обезумел. Однажды, много лет спустя – думаю, тридцать пять или сорок – я начал рассказывать эту историю Биллу Баттону, сотруднику агентства, когда он прилетел, чтобы представить мне подготовленную кампанию. Потребители отмачивали этикетки, чтобы снять их с банок, и первый человек в радиусе десяти миль, который сдаст шестьдесят штук, мог получить бесплатный цирк на день рождения ребенка или что-то в этом роде. – Все помещается в один фургон, – рассказывал Билл, – даже слон. Слон механический, им управляет девушка, с помощью переключателей на спине. – Он поставил проектор на мой стол. – Хороший у вас кабинет. – Спасибо.