7 Никогда Осло не бывает так хорош, как в первые дни сентября. Словно женщина, которую ты сотни раз видел, но не обращал внимания, — самая обыкновенная женщина. И вдруг в один прекрасный день ты ее увидел. Во взгляде ее застенчивость и знание, в улыбке — грусть и мудрость, она движется с какой-то особенной мягкой грацией, а волосы ее блестят и живут своей отдельной жизнью. И бедняга мужчина думает: «Где, черт возьми, были мои глаза? Что тебя так изменило?» Осло, милый мой Осло, где были мои глаза? Что тебя так изменило? «Твоя влюбленность, — отвечает город. — Посмотри же на меня». В лучах сентябрьского солнца ратуша кажется бархатной, деревья в Студенческом парке убраны ярко-зеленой листвой бабьего лета, а до неба рукой подать — оно низкое и синее. И на лестнице, ведущей к Ауле, в этот ясный осенний день поют студенты и ректор произносит речь. Праздничное представление, фраки, нарядные платья, и на старых и юных головах черные шапочки. «Помнишь? — шепчет город. — Помнишь, во что мы верили, о чем мечтали, на что надеялись?» Что-то мы получили, чего-то нет, а что-то кажется нам утраченным навсегда. И все-таки все это по-прежнему здесь. Все это здесь, в складках ректорской мантии, в звуках, снова гремящих под колоннадой, в зелени и цветах, в деревьях и свечах, в серых улицах и старых домах, — это наша юность. Наша прекрасная влюбленная юность. Осло, мой милый Осло, прости меня. У меня выдалась пара свободных часов, и вот я брожу по твоим улицам, но в этом году мне недосуг влюбиться в тебя. Мысли мои заняты другим. Я думаю о Свене, о моем старом друге Свене, который шел по этим улицам рядом со мной пятнадцать лет назад, в тот день, когда мы стали студентами. А потом мы пошли в контору отца Свена и выпили сладкого шампанского. Дед Свена тоже был там. Он как-то особенно трогательно гордился внуком. Честный старик, все учение которого свелось к народной школе в маленьком поселке Серланна, глядел на Свена так, словно в нем воплотились вся ученость и мудрость мира. И вот теперь, пятнадцать лет спустя, я шел по улицам и думал о Свене, который лежал в песчаном карьере в Богстаде. Он просил, чтобы ему не приносили цветов. И цветов не принесли. На гроб положили один-единственный букет красных роз — от Лизы. Она сидела тогда между Эриком и Карен. Кроме них присутствовали только мы с Кристианом. Я был последним, кто видел Свена живым. Я и убийца. О нет, у меня не было ни малейшего соблазна участвовать в осенних празднествах. Вечером я пошел в кино. В «Сентруме» крутили боевик — может, он отвлечет меня часа на два. И в самом деле отвлек. Я не видел таких картин с самого детства. Это был добротный старый сценарий: красивая девушка должна выйти за богатого фермера, он, конечно, негодяй, а она, конечно, любит благородного и бедного шерифа. За протекшие годы сценарий претерпел кое-какие косметические изменения, но технический прогресс вдохнул в него новую жизнь. Мое место оказалось с самого края, но фильм так захватил меня, что я не замечал неудобства. Если бы не сосед, который решил уйти посреди сеанса и, выбираясь из ряда, наступил мне на ногу, я бы вообще не заметил, где сижу. На два часа я позабыл все свои горести и тревоги. Но когда на обратном пути к дому я оказался на улице Карла Юхана, в Национальном театре как раз окончилось праздничное представление. И теперь уже я забыл о шерифе и богатом фермере. Хорошо бы поскорей добраться до дому и попытаться уснуть. Печальным было это 1 сентября. К счастью, я тогда еще не знал, какими окажутся два следующих праздничных дня. Погода была такой же золотистой, влюбленной и праздничной. Возвращаясь мыслями в эти дни, я цепляюсь воспоминаниями за погоду. Потому что все остальное было кошмаром, долгим сплошным кошмаром, таким же необъяснимым, как тот, что снится по ночам. На второй день празднества я с самого утра опять был в подавленном настроении, как накануне. Еще ни разу со времени смерти Свена я не вспоминал его так отчетливо, с таким глубоким чувством. То он шел рядом со мной по улицам, то сидел на уроках в 5-м «английском». Казалось, он пытался мне что-то сказать — меня охватило какое-то суеверное чувство. Конечно, виноваты были эти шумные празднества: я видел перед собой Свена в черной шапочке, и я видел Свена, лежащего в карьере в Богстаде. И тут во время большой перемены в школу позвонил Эрик и пригласил меня на обед. Пригласил — это, пожалуй, вежливое преувеличение, теперь, вспоминая наш разговор, я выразился бы иначе: он почти приказал мне прийти на обед. — Приходи ровно в четыре, — распорядился он. — В темном костюме. Я пригласил Лизу. И Пребена тоже. — Но ведь Лиза… — начал я. — То есть я хочу сказать… По-моему, Лиза и Карен сейчас не особенно дружат. — Мне плевать на женские капризы, — сказал Эрик. Его дед сказал бы «на бабью дурь». Слова были разные, но смысл один. И думаю, не многие осмелились бы перечить, когда дед-шкипер или Эрик что-нибудь приказывали. — Приду, — ответил я. — Ты сказал, в темном костюме? А сам подумал: «В такую-то жару?» — В темном костюме, — подтвердил Эрик. — Пока. — Пока, — сказал я в умолкшую телефонную трубку. Эрик уже давно положил свою. Позднее я удивлялся, почему он так настойчиво просил меня прийти в тот день на обед. Почему вообще он вел себя именно так, а не иначе? Мало того, мне пришлось припомнить, как проходил обед, и вообще припомнить весь тот день, эпизод за эпизодом, минута за минутой, вместе с Карлом Юргеном. — Что вы делали? — Обедали. — Начни сначала. — Меня пригласили к обеду. — Кто тебя пригласил, когда ты пришел, кто был на месте, когда ты пришел, ну и так далее. Он пронизывал меня своими светлыми, похожими на рентгеновские лучи глазами. Я очень хотел ему помочь, ведь, помогая Карлу Юргену, я помогал самому себе. У меня уже не было сил выносить этот кошмар. — Меня пригласил Эрик. Он позвонил во время большой перемены и просил меня быть у него ровно в четыре в темном костюме. — Тебя не удивил этот темный костюм? — Сначала, конечно, удивил, но потом я понял, зачем он понадобился. — А дальше? — Ну так вот, я пришел. Ровно в четыре, как договорились. Он просил меня не опаздывать. Мог бы и не просить: видел ты когда-нибудь учителя, который не был бы точен? Лиза и Пребен уже были на месте. Сам Эрик тоже. Все сидели в саду и пили аперитив. — Настроение? — Соответственное — сам можешь представить. А потом мы пошли к столу. Была, я думаю, уже четверть пятого. — Что вы ели? Я хочу знать подробно. — Отварную лососину под соусом из петрушки. Салат из огурцов. Отварной картофель с укропом. Рейнское вино, — перечислил я. А про себя думал, что отныне отварная лососина не полезет мне в горло. — Сыр, печенье и десерт, — продолжал я. — Кто подавал? — Горничная Карен. Она живет в доме много лет, ее наняли задолго до того, как Эрик женился. Она сестра поварихи. Ты наверняка говорил с ними, когда погиб Свен. — Да. Продолжай. — Потом мы вышли на веранду и пили там кофе. Сахар, сливки. Тут же стоял кувшин с ледяной водой. — Вы все время сидели на веранде? Или кто-нибудь перемещался, уходил, приходил? — Все мы время от времени перемещались. — Это важно, Мартин. Вспомни. — Я выходил за газетой — услышал, как принесли вечернюю почту, потому что хлопнула крышка почтового ящика. А остальные. Дай подумать. — Ну? — Карен ходила в комнаты за ножницами. Потом они с Пребеном спустились в сад нарезать роз для Пребена. Эрик раза два уходил позвонить по телефону. Ты же знаешь, какая жизнь у судовладельцев. Лиза принесла кофе. А под конец Эрик ушел переодеться в парадный костюм. — Словом, все понемногу ходили туда-сюда? — Именно. Впрочем, наверно, не так уж и часто, ведь прошло-то от силы часа полтора. Но, как ты сказал, все понемногу ходили туда-сюда. Может, кто-то выходил еще куда-нибудь — я не помню. В общем, не произошло ничего такого, чему можно было бы придать какое-то особенное значение. — Понятно. Нет, не произошло ничего такого, чему можно было бы придать особенное значение. И, однако, случилось нечто существенное, нечто связанное с жизнью и смертью. Эрик пошел переодеться и вернулся в темном костюме. — Мы с Мартином ненадолго уедем, — заявил он остальным. — Вы уезжаете? — спросили в один голос Карен и Лиза. На мгновение я испугался, что одна из них добавит: «Жаль нарушать такую славную компанию!» — Мы скоро вернемся, — заявил Эрик. — Идешь, Мартин?