– Ну, как знаете, – не обиделся майор юстиции и внимательно посмотрел на нее. – Я вот о чем вдруг подумал, – вспомнил он, – у вас на посту дубликаты ключей от всех квартир хранятся. То есть любой из консьержей в любой момент, а может быть, и не только консьерж может ими воспользоваться. А в доме проживают не самые бедные люди. Как они могли доверить вам – незнакомым людям… Он не договорил и начал смотреть на Сухомлинову так, словно она уже неоднократно пользовалась ключами от чужих квартир, в которых наверняка хранятся невероятные ценности. – Таковы правила, – ответила она, – на случай если во время отсутствия хозяев в квартире прорвет трубу или случится пожар. Кроме того, в квартирах наверняка есть сигнализация и камеры. – Ну это я к слову, – кивнул Егоров, – сами знаете, что в стране творится: никому и ни в чем нельзя доверять. Уж поверьте мне, как специалисту. И подумайте на досуге над моим предложением о сотрудничестве. Оставшись одна, Елизавета Петровна включила телевизор, на экране которого шла передача, обучавшая пожилых людей модно и правильно одеваться. Ведущий – стареющий напомаженный мужчина в тунике и с шейным платком – улыбался, демонстрируя ослепительно-белые зубы. – Старость – не приговор, – разглагольствовал он. – В старости можно быть в тренде, можно влюбляться и совершать глупости. Сидящие в студии люди зааплодировали, как будто соглашаясь с тем, что глупости – самое важное в жизни. Михеев с сыном Тарасевича подошли к лифту и о чем-то беседовали вполголоса. Потом кабина поехала вверх. Показался задумчивый Михеев. – Обзвони консьержей. Скажи всем, что сегодня в шесть вечера можно получить зарплату. Время тянулось медленно. Приходили и выходили жильцы. По телевизору началась передача про несчастную пенсионерку, которая вышла замуж за африканского принца. Тот уехал на родину, чтобы предупредить родителей о своем счастье, но там простудился, подхватил лихорадку и умер, а пенсионерка теперь страдает и делится своими страданиями с телезрителями и людьми в студии, которые ей аплодируют. Сухомлинова выключила телевизор и достала из сумки тетрадку. … Жилец Пряжкин, кв. 51, разговаривая с кем-то по телефону, сказал, что в случае чего он сообщит Канцлеру, и тот поставит всех раком. Елизавета Петровна быстро захлопнула тетрадку. Оглянулась по сторонам и быстро включила телевизор. – …в постели такой деликатный! – произнесла с экрана убитая горем пенсионерка. – Если бы не проклятая лихорадка, я была бы счастлива до конца своих дней. К шести вечера подошли три консьержки и стали ждать, когда их вызовет Михеев. Начался разговор, который тут же перешел на самую важную тему – убийство Тарасевича. – За просто так не убивают, – начала Нина Николаевна, – поверьте мне. В доме, где я живу, один мужчина – с виду нормальный, не пьющий даже… – Какой же он тогда нормальный? – удивилась Зинаида, отчество которой Сухомлинова не могла вспомнить, а может быть, не знала. – Где ты таких нормальных видела? Если мужик не выпивает иногда, то у него что-то на уме не то. – Так, может быть, в этом все и дело, – догадалась Татьяна Павловна – бывшая школьная учительница, – давайте вместе подумаем, кто из жильцов не пьет. – Так я не договорила, – начала злиться Нина Николаевна, – тот мужик из моего дома жену свою зарезал. Она ему, правда, изменяла налево-направо… – И что, за это сразу убивать? – возмутилась Зинаида. – А насчет того, чтобы трезвенника здесь выявить – это хорошая мысль. – Михеев совсем не пьет, – прошептала Нина Николаевна. Все сразу притихли. – Я сама видела, как он с Александром Витальевичем ругался, – вспомнила Татьяна Павловна, – то есть они по телефону спорили. Михеев ему говорил, что ты, мол, огребешь по полной, если сейчас же не приползешь в канцелярию… «Канцелярия, – пронеслось в голове Сухомлиновой, и она вспомнила: – Канцлер! Неужели Канцлер – это Михеев?» В офисе управляющего открылась дверь, через несколько секунд Михеев появился в проеме лестничной площадки. – Заходите ко мне, только не скопом, а по одному. То есть по одной. Сухомлинова в очереди на получение денег оказалась последней. – Значит, так, – сказал ей Михеев, – у тебя за прошедший месяц переработка, так что всего десять смен по полторы за смену. Вот, получай свои пятнадцать тысяч и расписывайся. Сухомлинова поставила подпись в ведомости, увидела сумму и удивилась: – А тут указано – девятнадцать с половиной. – Ну да, – не стал спорить Михеев, – у тебя недоплата за предшествующий период, – что же ты молчала? Бухгалтерия перерасчет сделала. Получай еще четыре с половиной. Видишь, как мы тебя ценим, а ты уходить намылилась. За тебя даже уважаемый жилец приходил просить. – Охотников, – догадалась Елизавета Петровна. – При чем тут он? Совсем другой. Адвокат Фарбер. Сухомлинова молча вышла на площадку. «Неужели подействовало? – подумала она. – Фарбер кричал, оскорблял, угрожал, а потом, взвесив все, решил с ней не связываться. Вот какая полезная тетрадочка попалась в руки! Но все равно надо быть осторожнее!» В скворечнике о чем-то беседовали коллеги. Нина Николаевна, увидев подошедшую Сухомлинову, вышла ей навстречу и отвела в сторону лестничной площадки. – Ты же уходить собралась? – напомнила она. – А тебя не отпускают. Так я могу подменять в любое время. Могу даже все смены твои забрать. Теперь, когда зарплату прибавили… – Прибавили? – удивилась Елизавета Петровна. – Прибавили, а ты разве не заметила? Мне, например, пять тысяч сверх ведомости дали. Соглашайся: у тебя ведь все равно другая работа имеется, а у меня только пенсия, а на нее, сама знаешь, долго не протянешь. Я могу прямо сейчас за тебя отдежурить. И Сухомлинова согласилась. Глава пятнадцатая Она позвонила в дверь квартиры Тарасевича и тут же услышала мужской голос, крикнувший ей, что можно заходить – дверь не заперта. Дмитрий, разговаривая по телефону, расхаживал по квартире в ярко-желтых шортах длиной до колен и широкой майке навыпуск. Говорил он по-сербски, Елизавета Петровна ничего не понимала, да и не прислушивалась. Она шагнула к картинам и стала их рассматривать. Наконец он закончил разговор и подошел к ней. – Вы хорошо знали отца? – спросил он. – Только по работе, но и здесь была как-то раз, когда он просил оценить эти картины. – То есть он хотел их продать? Зачем? Предчувствовал свою гибель? – Нет, не собирался. Однажды он уже продал кое-что, чтобы вы смогли купить там дом. – Было такое дело, – согласился Тарасевич-младший, – но уж раз зашла речь о недвижимости, скажите мне, сколько может стоить эта квартира? – Не знаю. Вы же хотите, чтобы побыстрее, тогда покупателя, который даст настоящую цену, долго искать придется. – Михеев предложил мне сто тысяч евро. Он тоже говорил, что настоящая цена выше, но поскольку он оплатил похороны, я согласился, а теперь вот думаю. – Он предложил хорошую цену. Дмитрий не отвечал. – Как в Черногории живется? Работаете там? – спросила Елизавета Петровна для того лишь, чтобы разорвать паузу. – Работаю иногда, но там платят мало. Мы с женой думали перебраться в Таиланд: там все дешевле, можно даже на проценты жить, можно какой-нибудь бизнес организовать. Но все равно деньги нужны: на переезд, на обустройство, там квартиру или дом надо покупать. Сейчас, конечно, если с Михеевым все срастется, то… Да, вы сказали, что покупатель на картины сегодня придет. Сухомлинова кивнула и тут же позвонила Охотникову. Тот пообещал прийти в скором времени. – Вы с отцом ладили? – обратилась Елизавета Петровна к Дмитрию. – По-всякому, но особых ссор не было. Ему моя Радмила не очень нравилась. Я о жене говорю. Он, когда первый раз приехал, увидел ее фотографии на стенах – большие такие постеры. Она же моделью собиралась стать. Много снималась, самые удачные снимки мы увеличили и на стене разместили вместо обоев. Но она по-разному снималась – в основном в стиле ню… Вы, как искусствовед, понимаете. – Разумеется. – Он как вошел, увидел ее обнаженной, аж побелел весь и приказывает: «Снимите! Немедленно снимите! Не позорьтесь!» Старорежимный человек – хомо советикус. А сейчас ведь другая жизнь. А он, как в прежние времена, наезжает: «К вам же гости приходят – не стыдно?» И как ему объяснить, что гости приходят, смотрят и восхищаются искусством фотографа и красотой Радмилы. Потом мы на море пошли позагорать. Жена, как обычно, топлес, и снова он с полоборота завелся: «Оденься немедленно – стыдоба!» Тут уж я не выдержал: «Оглянись вокруг и посмотри!» И только тогда он заметил, что почти все женщины так загорают, даже его ровесницы. Выругался и сплюнул. Но смирился. Хорошо еще, что мы его на нудистский пляж не притащили. Без звонка дверь отворилась. Появился Юрий Иванович. Подошел к Дмитрию и выразил ему свои соболезнования. Потом из внутреннего пиджака достал бутылку виски и поставил на стол. – По русскому обычаю помянуть следует, – напомнил он. Дмитрий молча кивнул и заозирался, пытаясь обнаружить стаканы. Сухомлинова сходила на кухню, взяла с полки стаканы, а из морозильной камеры холодильника достала лед. Охотников открыл бутылку и разлил по стаканам. – Бывали здесь прежде? – поинтересовался Тарасевич-младший. Охотников покачал головой и после некоторой паузы сказал, что Александр Витальевич его не приглашал. Они выпили виски, после чего Дмитрий решил не терять времени.