– Егорыч, твой личный моральный кодекс не дает тебе возможности выполнить мое поручение? Что за категорический императив такой? Да еще в рабочее время! – Не в том дело… Просто… – Окунев смутился. – Там просто очень сложная многоуровневая защита. Подобные программы только у спецслужб. Потребуется заслать туда вирус, который будет принят за внутреннюю программу, но потом разрушит всю их систему. – Почему такие сложности? – удивилась Вера, которая слишком мало в этом понимала, чтобы давать советы Егорычу – величайшему хакеру всех времен и народов. – Попробуй через провайдера, через систему кабельного телевидения. Окунев замолчал и уставился на нее. – Вера Николаевна – вы гений, – наконец прошептал он. И выскочил в коридор. Не прошло и получаса, как он позвонил. – Кажись, все, Вера Николаевна, пробился, один номер заработал. Если верить моим записям, эта квартира Худайбергенова. Вижу крашеную блондинку, которая делает сразу три вещи: разговаривает по телефону, смотрит телевизор и бреет ноги. А вот и другой адрес заработал. Третий. – Как ты это сделал? – Через провайдера. В этих квартирах, да практически во всех квартирах дома интернет подключен вместе с телевидением на сто цифровых каналов. – К каким квартирам уже подключился? – Да практически ко всем. Это же вирус, а он как птичий грипп – разлетается мгновенно. Представляете, если мы будем предоставлять подобные услуги клиентам без установки дополнительного оборудования. Мужья смогут следить за женами, находясь в командировке, а жены за любовниками, которые отдыхают у себя дома. Коллеги смогут наблюдать за секретаршей, которую слишком часто босс приглашает в свой кабинет… – Егорыч, а как же твой моральный кодекс? – Ваша правда, Вера Николаевна, – с грустью согласился Окунев, – нехорошо так делать. Глава восьмая Вечер – самое муторное время за всю вахту. Сидеть уже не хотелось, а ходить из угла в угол по скворечнику надоедало сразу. Телевизор раздражал, а жильцы, снующие мимо окошка, бесили еще больше. Елизавета Петровна ждала ночи, когда можно будет отключить свет и отдохнуть. Можно будет прилечь на топчанчик и даже заснуть. Хотя сон будет неглубокий и чуткий, когда на любой скрип двери глаза сами собой открываются. На экране шло очередное телевизионное ток-шоу. Женщина неопределенного возраста и с накачанными губами рассказывала о подлеце-муже, который развелся с ней. Но она все же смогла отсудить у него половину загородного дома, после чего в бывшем муже проснулась звериная жестокость. Он перегородил дом бетонной стеной, и теперь несчастная женщина не может пробраться на другую половину, в результате чего лишилась всех средств к существованию. Для того чтобы выбираться в свет, ей приходится теперь распродавать свои шубы. Однако они скоро закончатся. – И что тогда? – воскликнул длинноволосый ведущий неопределенного возраста. – Машину, что ли, продавать? – У меня был подобный случай, – подключилась к разговору одна из сидящих в зале дам, – муж тоже без предупреждения вернулся домой. А меня совершенно случайно в этот день посетил деловой партнер, у которого внезапно разболелась голова, и он прилег отдохнуть на постель. Я услышала какой-то шум, выскочила из ванной… – А-а-а-а? – прокатился по телевизионной студии удивленно-восторженный стон. В стеклянную перегородку постучали. Сухомлинова подняла голову и увидела адвоката Фарбера, который улыбался ей так светло, что Елизавета Петровна почувствовала какой-то подвох. – Позвольте зайти? – спросил он и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Вошел внутрь и опустился на топчанчик – так, что Сухомлиновой пришлось повернутся к нему и сидеть теперь спиной к своему окошку. Экран телевизора и мониторы камер слежения за двором и крыльцом тоже остались за спиной. Небольшая комнатка мгновенно наполнилась ароматом едкого мужского парфюма. – Я к вам по делу, – становясь серьезным, начал адвокат, – по вашему делу, то есть по делу вашей дочери. Я внимательно изучил… Сухомлинова хотела выключить телевизор, но Фарбер остановил: – Пусть работает: он мне не мешает. После чего достал из кармана мобильный телефон, нажал кнопочку и почти сразу произнес: – Освобожусь через пять минут. После чего снова улыбнулся Елизавете Петровне. – Так вот. Я внимательно изучил предложенный вашим адвокатом вариант и понял, что компромисс возможен. Если вы снизите сумму ваших претензий… – Простите, – не дала ему договорить Сухомлинова, – в нашем предложении не шла речь о сумме. Там говорилось о ребенке. Мы готовы отказаться от иска, если Федю передадут на воспитание матери и бабушке… За ее спиной щелкнула задвижка отпираемого замка, кто-то вошел в дом. Елизавета Петровна хотела обернуться, но Фарбер схватил ее за руку. – Так это еще лучше! – воскликнул он. – Конечно, мой клиент хотел бы и сам принимать участие в воспитании… Сухомлинова посмотрела на висящее над топчанчиком зеркало и ответила: – Мы только рады будем, потому что общение с отцом тоже необходимо. – Как вы правы! – согласился с ней адвокат. – Мальчикам лучше, когда рядом с ними мужчина. У них просто потребность чувствовать мужскую руку, слышать уверенный мужской голос. Через общение с мужчиной они учатся самостоятельно принимать решения, ничего не бояться, покровительственно относиться к противоположному полу. Думаю, что в ближайшие дни я обсужу все это с клиентом, потом встречусь с Перумовым… Кстати, сколько вы ему платите?.. С площадки долетел звук открываемой кабинки лифта. Не дожидаясь ответа, Фарбер резко поднялся. – Мне кажется, в ближайшее время ваше дело будет решено к обоюдному согласию сторон, – улыбнулся он, сверкнув ослепительно-белыми зубами. И ту же поспешно покинул скворечник. Елизавета Петровна почувствовала, как пылает лицо. Она поднялась и посмотрела на себя в зеркало. Так и есть – лицо было красным. Интересно, заметил ли это адвокат. Если и заметил, то не придал этому значения – он спешил. Сухомлинова взяла телефон и набрала номер. – Верочка, – негромко произнесла она в трубку, – вы же знаете про этих, что несовершеннолетних приводят… Так вот. – Привели? – Только что, – шепнула Елизавета Петровна. – Следователь попросил позвонить ему сразу же, как это случится. Не в полицию, а ему лично… – Тогда звоните Егорову. Время шло, но никто не приезжал. Сразу после полуночи Сухомлинова вышла на крыльцо, сама не зная зачем. Было зябко, а на душе тревожно и противно. Она волновалась за дочь, которая за весь вечер ни разу не позвонила, а когда Сухомлинова набрала ее номер, сразу сбросила вызов. Переживаний по поводу того, правильно ли она сделала, позвонив следователю, не было. Она вернулась на пост, где работал телевизор, на экране которого шла очередная серия фильма о борьбе с коррупцией. Сухомлинова посмотрела на экран монитора, а потом вернулась к сериалу. – Сколько ты предложил прокурору? – спросил главный коррупционер своего заместителя. – Лимон зелеными, – ответил тот. – Дай два, – потребовал главный коррупционер и улыбнулся, – от тебя не убудет. Раздалось пиликанье переговорного устройства. Елизавета Петровна посмотрела на монитор: на крыльце стояла группа полицейских в бронежилетах и с автоматами. Щелкнула отпираемая задвижка. Полицейские вошли спокойно, словно и не спешили никуда. Один из них наклонился к окошку. – На каком этаже сорок восьмая квартира? – спросил он. – На четвертом, – ответила Сухомлинова, – но в лифте это пятая кнопка. Сорок восьмая квартира – третья дверь от лифта. – Разберемся, – ответил полицейский, отходя. За ним потянулись остальные. Последний нес в руке тяжелую кувалду. Сухомлинова еще раз позвонила Вере, и та ответила, что уже подъезжает. Не прошло и пяти минут, как Бережная уже сидела на топчанчике и с интересом досматривала сериал про коррупционеров. Потом прибыли еще двое мужчин, которые вошли и не успели даже представиться, как Вера помахала им рукой: – Прокуратуре привет. Один из мужчин уже достал служебное удостоверение, но, увидев Веру, не стал его раскрывать, а убрал обратно во внутренний карман. – Сколько лет! – сказал он. – А вы что тут? – В гости к знакомой пришла, – ответила Бережная и показала на Сухомлинову. – Ну-ну, – не поверил сотрудник прокуратуры. Мужчины направились к лифту. – Пятая кнопка, – крикнула им вслед Елизавета Петровна и шепотом обратилась к Вере. – И что теперь будет?