– Ничего, – согласился директор и повторил: – Обычный консьерж – ничего. Но специалист может многое. Она сама наблюдала, подслушивала, разнюхивала, узнавала всякие сплетни, проверяла информацию… Вы такого жильца по фамилии Пряжкин знаете, наверное? Елизавета Петровна кивнула. – Пряжкин-то он Пряжкин, – усмехнулся директор, – это сейчас он Анатолий Ефимович. А в незапамятные времена отметился как Толя Напряг. Две ходки… Простите, две судимости. Оба раза освобождался по УДО, что само по себе удивительно. Наглый был до безумия. Он и сейчас никого не боится. На третьем этаже банкир Сопаткин. Так вот у него с Напрягом и сейчас какие-то дела. Встретились они в квартире Сопаткина, обсуждали там что-то, потом спустились вниз, а разговор не закончили, вышли на крыльцо и базарили еще минут пять. А микрофон-то в переговорном работает. Так вот эта наша бдительная… – Честно говоря, – остановила его Сухомлинова, – мне до их разговоров никакого дела. Я пришла к вам из уважения, а не для того, чтобы узнать что-то о людях, которых не увижу больше никогда. – И это правильно, – согласился Александр Витальевич, – меньше знаешь – лучше спишь. Он снова потянулся к шампанскому, но Елизавета Петровна остановила его руку. – Мне надо идти, – сказала она, – у меня у дочери большие проблемы. – Проблемы? – удивился директор. – Так давайте я их решу все разом. Не забывайте, что я отдал органам почти тридцать лет. Связи кое-какие сохранились. Он наполнил свой бокальчик коньяком, посмотрел на Сухомлинову и спросил не вполне внятно: – Эм? Видимо, он таким образом предлагал выпить еще. – Я вообще-то не пью вовсе, – предупредила его Елизавета Петровна. – И это правильно, – согласился Александр Витальевич и тут же выплеснул себе в рот полный бокальчик коньяка. – Вы подписали мое заявление? – поинтересовалась Сухомлинова. – Долго, что ли? Раз – и всё как в ЗАГСе. Теперь вы свободная женщина. – Тогда я пойду. Он проводил ее до лифта, а когда двери кабины открылись, полез обниматься и шепнул в ухо, дыша коньяком и колбаской: – Надеюсь, завтра побеседуем более содержательно. Что он имел в виду, Сухомлинова не поняла, но понадеялась, что ничего конкретного. Впрочем, она приходить к нему завтра не собиралась вовсе. Глава седьмая Она сидела на своем рабочем месте, когда в комнату заглянул Охотников. Поинтересовался ее настроением. – Вчера уволилась из ТСЖ, – сообщила она. – Александр Витальевич не хотел меня отпускать. Кстати, была у него в гостях и видела этюд Саврасова, который до того был в вашем доме. Юрий Иванович напрягся и ничего не сказал. – Как картина Саврасова могла попасть к нему? – спросила Сухомлинова. – Не знаю. Мой отец в те годы под следствие попал. Он же был директором районного треста столовых и ресторанов. А тогда как раз приватизация началась… Короче, взяли его за какие-то нарушения мнимые. Вот мы с мамой и начали распродавать все наше добро, чтобы хватило на адвокатов, на взятки и прочее. Дали ему условный срок. Но он даже до конца его не дожил. Сердце не выдержало испытаний, бесчестья, того, что все друзья от него отвернулись. Кстати, некоторые из них потом легко вписались в новую жизнь. Разбогатели так, что… И вряд ли делали все по-честному. – С трудов праведных не добудешь палат каменных, – подтвердила Елизавета Петровна. Она еще хотела поинтересоваться у Охотникова, будет ли он выкупать у директора ТСЖ принадлежавшую когда-то его семье картину, но, увидев лицо Юрия Ивановича, не решилась. – Тот же самый этюд, что и у вас был, можно не сомневаться, – сказала она, – ваш я на всю жизнь запомнила. И к тому же зачем художнику несколько раз повторять один и тот же, пусть даже удачный сюжет. – Даже если и так, – махнул рукой бывший сокурсник, – что с того? Нашей семье эта картина счастья не принесла. Надеюсь, ему повезет. А что касается… Юрий Иванович не договорил, потому что в помещение вошел мужчина, прижимающий двумя руками к своему боку что-то завернутое в плотную ткань. Он покосился на Охотникова, а потом шагнул к окошку, продолжая держать свою ношу. – Я это… – начал было он, но снова покосился на Юрия Ивановича, а потом продолжил: – Тут я часики принес. Хотел бы их это самое… – Выставить на аукцион или продать через магазин? – поинтересовалась Сухомлинова. – А где больше дадут? Да и побыстрее чтоб. – Вы покажите, – предложил Охотников, – возможно, меня они заинтересуют. Мужчина поставил пакет на прилавок, откинул края материи, оказавшейся старой скатертью. – Вот, – произнес он с печалью в голосе, – швейцарские. Триста лет в нашем доме на стене висели, а тут финансово прижало. Приходится от сердца отрывать. Они с боем, кстати. – Часы немецкие, – усмехнулся Охотников и посмотрел на Елизавету Петровну. – Не вижу клейма, – подхватила она, – но по виду похоже, что произведены они в Шварцвальде во второй половине девятнадцатого века. Такие часы после войны почти в каждом доме висели. Их привозили многие в качестве военных трофеев. – А ты где поживился? – обратился Охотников к посетителю. – Где добыл такой трофей? – Как вы могли!.. – возмутился посетитель и оглянулся. – Елизавета Петровна, не в службу, а в дружбу, – продолжил Юрий Иванович и обернулся к Сухомлиновой, – зайдите на полицейский сайт, где они размещают список антикварных вещей, похищенных на всей территории нашей необъятной родины. Наверняка эти часы, недорогие, к слову, там присутствуют. А я пока приглашу охрану. – Вы че! – вскричал посетитель. – Так это мое. Я с рук купил недавно. Сто тыщ дал. Последние деньги вложил. – Так нажимать кнопку? – спросила Елизавета Петровна. Мужчина сделал шаг назад, а потом быстро развернулся и бросился из комнаты. – В списке украденных вещей часов много, но похожие не числятся, – продолжила Сухомлинова, – хотя я еще не весь список просмотрела. – Потом посмотрите, а пока пусть они у вас постоят. Вернее, походят. Повесим их на стенку, заведем. Пусть себе тикают. Если они не краденые, то я подарю их кому-нибудь. Хотя бы тебе. – Мне не надо. – Значит, надо думать, кому их преподнести. А тебе в любом случае премия за сегодняшний день. Часы эти всяко сто тысяч рублей стоят. Десятка из них – твоя. Деньги тебе нужны? Елизавета Петровна помялась, а потом кивнула, чувствуя, что краснеет от стыда, словно только что она согласилась стать соучастницей какого-то преступления. – Видишь, какая прибыльная у тебя работа, – напомнил бывший сокурсник, – так что бросай то грязное дело. – Так я же сказала вам, что уволилась вчера. – Не вам, а тебе, – напомнил Охотников, доставая из кармана бумажник. В этот день посетителей было, как никогда, много. Особо ценного среди вещей, принесенных на оценку, не было. Разве что двойной дублон. Помня о том, что монеты особенно интересуют начальство, Сухомлинова набрала номер Юрия Ивановича, но телефон того находился вне зоны. Вскоре Охотников перезвонил сам и, узнав о золотой монете, сказал, что можно принять ее, чтобы выставить на торги. К концу дня поток людей, пытающихся продать старинные вещи, иссяк. Елизавета Петровна еще раз позвонила начальнику и доложила, что нынешний день был чрезвычайно плодотворным. – А я в тебе не сомневался, – спокойно ответил Юрий Иванович, – ты однозначно приносишь удачу. Если так пойдет, надо будет увеличить тебе оклад и, может быть, положить тебе процент с продаж. Так, глядишь, и разбогатеешь через год-другой. После чего он сообщил, что в офисе его сегодня не будет, он заскочил к приятелю на дачу, потому что последние теплые деньки надо использовать. Он еще что-то сказал, но последние слова пролетели мимо ее сознания. Елизавета Петровна поняла, что теперь есть надежда на хорошего адвоката. То есть надежда, что у нее хватит средств, чтобы нанять опытного и честного человека, а не пройдоху. Только как отличить хорошего адвоката от плохого, Сухомлинова не знала. Хотелось бы, чтобы кто-то, кому можно доверять, посоветовал ей, но в кругу ее знакомых таких опытных людей не было. Да и круг был весьма ограничен. И вдруг ее осенило! Она вспомнила подругу, которую не видела уже очень давно. А когда они виделись в последний раз, та сообщила, что ее дочь, которую Елизавета Петровна знала еще девочкой-подростком, теперь следователь и что она раскрыла серию убийств, которые совершал маньяк. Потом Веру показывали по телевидению, она даже давала интервью, которое Сухомлинова смотрела внимательно, не веря, что эта девушка в форме, с таким знакомым лицом – та самая тихая Верочка. Она набрала в поисковике «Вера Бережная», и тут же пришли ссылки. Как оказалось, теперь дочь подруги вовсе не следователь. У нее теперь частная фирма, которая называется «Восточно-Европейское Розыскное Агентство», или просто «ВЕРА». Предприятие, судя по отзывам, преуспевающее. И оно, помимо всего прочего, оказывает и юридические услуги, предоставляет опытных адвокатов и налоговых консультантов. Елизавета тут же позвонила дочери и сообщила, что появилась возможность решить все проблемы. Стала рассказывать о Бережной, но дочь тут же перебила ее: – Мама, ты что, с луны свалилась? Я про Веру давно знаю. Тоже думала на эту тему, но ты знаешь, сколько ее услуги стоят? К ней разные олигархи в очередь стоят, а тут мы со своими мелочами. Глава восьмая Вечером за ужином она сообщила дочери, что теперь будет работать только в аукционном доме, где ей прибавили зарплату и даже намекнули, что смогут выплачивать процент с продаж. Рассказала и о том, что уже подала заявление об увольнении начальнику ТСЖ, который обещал помочь ей в решении вопроса, связанного с возможностью видеться с Федечкой. – Мама! – не выдержала Аня. – Мне не нужна возможность видеться с сыном раз в неделю. Я хочу видеть его постоянно. Хочу, чтобы он жил с нами! И потом, кто этот твой начальник? Господь Бог? – Нет, он не Бог, конечно, но он бывший подполковник полиции, с большими связями.