Мужчина молчит, а я уже не знаю, что и думать. Боже, помоги. – Михаил Александрович, если я что-то сделала не то… – Хватит. Забудь. Я был пьян. Ты попалась под руку. Не лезь ко мне, когда я пьян. В его голосе сталь, пробирающая меня до костей. Аж болит, сердце сжимается, но я должна спросить: – Я вам совсем не нравлюсь, да? Поднимаю взгляд на него, и лучше бы я этого не делала. Бакиров стоит строгий, руки сложил в карманы и сверлит меня недовольным взглядом, тогда как я стою перед ним как перед казнью, ожидая ответа. – Я не знаю, что ты там себе напридумывала, но ты всего лишь маленькая девочка, Ангел. – Мне уже семнадцать с половиной! – выпаливаю, но, кажется, это не производит на Бакирова должного эффекта. Никакого. – А мне тридцать семь. – Но… – Я сказал уже тебе, девочка. Ты еще маленькая. Я не трахаю малолеток. Свободна, – бросает мне грубо, как щенку, а я даже пошевелиться не могу. Все тело горит, так обидно мне еще в жизни не было. Ох, лучше бы Бакиров пощечину мне дал, чем так. Прямо в лоб правду рубить, не церемонясь. Ответить мне нечего. Я честно сдерживаю слезы и, молча кивнув, выхожу за дверь кабинета, чтобы в тот же миг в голос разреветься, однако подошедшая Алена заставляет быстро вытереть горькие слезы обиды. – Так, я не поняла, что тут за потоп? Лина, что случилось, уволил, что ли? – Нет, я так… просто. Слезы рекой просто текут, я всхлипываю и вытираю их снова и снова платком, пока он не становится мокрым. – Ясно, ну все, успокойся, а то выглядишь так, будто Бакиров тебя ударил, ей-богу. Иди выпей воды, переоденься и начинай убирать. Посетители только ушли, Хаммер и Фил тоже, к счастью, свалили, никто мешать тебе не будет. – Ага. И я начинаю убирать. Стиснув зубы, снова драю этот пол, пока девочки-танцовщицы на сцене порхают, как мотыльки. Худенькие, высокие, большинство светловолосые, ярко накрашенные, они двигаются так плавно, ритмично, сексуально, что я невольно заглядываюсь, а еще я вспоминаю, как на них смотрел Михаил Александрович. С интересом. И он не отворачивался от них, не брезговал смотреть, как на меня, и они ему не казались такими… ядовитыми, как я. Закончив убирать, я переодеваюсь в раздевалке и невольно смотрю на себя в зеркало. Я не очень высокая, худенькая и хрупкая, но у меня есть грудь первого размера, тонкая талия и худые ножки. На лицо я тоже ведь не страшная, многие в школе меня считают красивой, тогда почему Михаил Александрович меня поцеловал, а потом прогнал? Не понравилось, наверное, и признавать это очень даже обидно, потому что мне понравился этот первый поцелуй с ним. Очень. Бросаю взгляд на свою одежду. Хоть сегодня и пыталась нарядиться, тряпки это, а не одежда, не говоря уже о жуткой огромной форме. И обувь у меня такая же. Старомодная, заношенная, потому что новой просто нет. Я все на учебу практически откладываю, репетиторы и курсы дорогие, да и потом будут нужны деньги, поэтому до сегодняшнего дня не тратила особо на всякие там наряды. Только тени купила и тушь, но и это меня не спасло. Я не нравлюсь Михаилу Александровичу. Совсем, потому что страшная, и от этого очень сильно болит где-то в груди. Вытерев слезы, замечаю, что тени мои дешевые размокли, поэтому стираю их полностью, видя свои красные глаза. В этот момент я решаю измениться. Я больше не хочу быть пугалом для Михаила Александровича. Я сделаю все для того, чтобы он смотрел на меня так же… как смотрел на тех красивых девушек со сцены, и мне все равно на то, чего мне это будет стоить. Глава 24 Ангел. Она иногда сидит за самым дальним столом, скрутившись на стуле и увлеченно что-то читая. Порой грызет карандаш или еще хуже – свою губу. Ее ресницы при этом медленно трепещут, создавая ощущение, что я смотрю на живую куклу. И все бы ничего, если бы я не начал замечать, что пялюсь на нее. На ее наивное, еще не искушенное лицо, такое нежное, что даже смотреть страшно. На тонкие руки и бледные пальцы, которыми кукла нежно переворачивает страницы. Я бы соврал, если бы сказал, что не хотел бы быть на месте этих самых страниц. Чтобы Ангел так же нежно меня касалась, однако прекрасно понимал, что нет. Эта девочка неприкосновенна. Она моя работница и приходит сюда за зарплату, а не для того, чтобы я полюбовался ею, да и мелкая уж больно. Смотреть даже страшно. Ангел моя, и я берегу ее, точно хрустальную вазу, даже от самого себя. На нее же все, сука, глазеют кому не лень, даже свои! И хоть ты ее в скафандр, блядь, посади, все равно один хрен. Ангел безумно красивая девочка даже в своем балахоне, лица не скрыть, длинных волос, глаз ее изумрудных, что только добавляет мне работы. Мне приходится буквально оберегать ее от каждого, блядь, столба. Когда я в клубе, все знают и сидят тихо, но, когда меня нет, за ней все мои присматривают. Тоха, Влад, Алена, Фил и даже Хаммер, пусть и брыкался сразу, но все же исправно ее оберегает. Все знают, что куклу трогать нельзя под страхом сноса башки, и сторожат ее в клубе, как хрустальную, блядь, вазу. Я сам прошу об этом. Мне так спокойнее, и я не могу это объяснить. Мне просто нужно, чтобы эта принцесса доморощенная не наживала проблем, хотя она старается для этого изо всех сил, каждый, блядь, раз принося мне только головную боль. Я прихожу в себя на диване в кабинете. Жутко хочется пить, и трещит голова. Марины под боком нет, хотя обычно я и не оставляю ее на ночь. Она зачетно сосет, приходит по первому зову, и большего от нее не требуется. Поднявшись, тянусь за бутылкой воды, которую сразу же нахожу. Отлично подготовился. Я себя знаю. В голову ударяют вчерашние кадры. Ангел. Она знатно выводит меня из себя, и я просто охреневаю, когда замечаю ее в зале в короткой форме официантки, но это была херня по сравнению с тем, КАК, блядь, эта кукла работает. Чертов Ахмед уже на руках ее держит, когда я захожу, и мне тут же хочется ему снести башку, а после и ей. Дурочка малолетняя, Ангел даже не знает, как вести себя, тогда как Ахмед уже явно готовит место в бане, чтобы выебать ее там толпой во все щели. Кулаки сжимаются сами собой от одной только мысли об этом. Ну куда она лезет, ей еще в куклы играть, а не шляться тут по пьяным кабакам, говорил же! Он ее зажимал, малая скулила, и я не выдержал. Ахмед получил по роже, а я нажил себе еще одного врага, хотя мне тогда было похер, да и сейчас тоже. Не люблю, когда мое трогают, а эта кукла моя. Уборщица, работница – один хер, но она моя уже. Я помню, как заваливаюсь к себе в кабинет, открываю бутылку виски и добротно нажираюсь. Мне нужно успокоиться, иначе малая получит по шапке за свой очередной закидон, за то, что снова против меня пошла и опять нажила нам проблем. И все бы ничего, если бы через пару часов кукла сама не приперлась ко мне. Ночью. Одна. Когда уже никого в клубе не было и я уже выжрал половину бутылки. Сложно понять, на хера она пришла, ах да, поблагодарить меня. Снова. Помню, Ангел смотрела на меня этими… глазищами своими зелеными. Невинными, чистыми, огромными, и, черт возьми, там не было ни грамма косметики, но ее ресницы, точно веера кукольные, хлопали, когда эта девочка прямо глазела на меня. Она с благодарностью приперлась, тогда как я смотрел на нее и хотел трахнуть. Определенно хотел и сдерживался уже как только мог, однако я уже тогда нажрался, и мои тормоза дали слабину. В висках пульсирует. Что было потом… не помню. Кажется, я выгнал ее. Ангел ревела или нет? Хрен ее знает, но с какого-то ляда мне кажется, что я ее у двери зажимал. И целовал. В губы. Черт, голова не варит уже, может, и не приходила она вовсе, а я просто с бодуна размечтался? Кажется, да, наверное. Не приперлась бы эта принцесса одна ко мне в кабинет, да еще ночью, видя, что я пьян. Она хоть немного-то должна думать, так ведь? Да и тронуть Ангела я не посмел бы. Себе бы руки отгрыз, но не коснулся. Малая же она, ну куда там, что трогать-то? Кожа да кости, глазища в пол-лица. Успокаиваю себя, да вот только все равно какой-то бес сидит, не дает успокоиться. Выйдя за дверь кабинета, я замечаю валяющуюся фигурку ангела под дверью и понимаю, что нет. Ни хуя это не сон. Была Ангел тут вчера, и я точно ее целовал. В губы. Как она отреагировала, не помню, вроде не ревела, спокойная была, хотя черт ее знает. Может, все же и ревела, отбивалась, а может, я и хуже чего сделал. Твою мать. Эта мелкая плохо влияет на меня. Неправильно. Я не знаю, какой черт меня дернул полезть к ней. Ангел как мед для меня, только слаще. Я смотреть спокойно на эту девочку не могу. У меня, блядь, встает сразу, но и трогать эту принцессу нельзя. Охуеть просто. После вчерашнего Ангел приходит в клуб уже на следующий день, и я тут же жалею, что сам приперся. Девочка просто светится, сияет, искрится прямо. Такая красивая, нарядная, будто праздник какой. Волосы свои длинные распустила, неумело накрасила глаза, которые горели ярким огоньком. Тогда я уже знаю, что полез к ней этой ночью, и, конечно, жалею. Эта девочка уже успела что-то себе напридумывать, тогда как между нами ничего быть не может. Я прямо ей говорю это, на что ее еще недавно горящие глаза сразу тухнут. Ангел губы свои поджимает, и я замечаю, что ее глаза быстро наполняются слезами. Она опускает голову и молча выходит. Я не вижу ее больше в тот вечер и, честно говоря, не хочу, потому что знаю, что сорвусь и наделаю делов, а портить эту невинную девочку мне вовсе не хочется. В эту ночь я звоню Марине и трахаю ее как дикарь, до ее слез и криков, представляя Ангела на ее месте. Она извивалась подо мной, тогда как я закрывал глаза и точно видел эту девочку, которую нельзя. – Ненормальный! Мне же больно! – Вон пошла. Как только кончаю, выхожу из ее тела и застегиваю брюки, я выгоняю Марину. Мне даже трахать ее не интересно больше, даже если представлять на ее месте другую. Все равно не то. Суррогат какой-то. Пресный. Она явно подставила Ангела, а значит, ей не место рядом со мной и не место в моем клубе. У меня все построено на доверии, и Марина уже лишилась его так же, как и Серый. Из мыслей вырывает звонок. Хаммер. – Да.