Я хочу позвать на помощь, страх сковывает все тело, но оказываюсь слишком слабой и ошарашенной их резким появлением. Анатолий выставляет руки в успокаивающем жесте, Люда извиняется, но я смотрю только на него. На мрачного Бакирова, который стоит в стороне и смотрит прямо на меня своим тяжелым взглядом. Я же не знаю, чего от него ожидать. Мне почему-то очень страшно, когда он рядом. Два последних раза, когда мы виделись, я едва не умерла. Первый раз из-за него, второй – за него, но не жалею об этом. Я жалею только о том, что не умерла. Я хотела этого тогда. Очень. Я должна была умереть, и все бы закончилось. Его ненависть ко мне бы прекратилась. Они как-то быстро выходят, я вытираю слезы, которые то и дело выступают на глазах, а после скрипит дверь палаты, и, резко подняв голову, я замираю. Михаил вернулся, он входит и прикрывает дверь, а я суетиться начинаю, сильнее натягивая одеяло на себя, хоть и знаю, что это ничем мне не поможет. *** Она резко дергается, когда я вхожу. В глазах тут же страх начинает плескаться, и Ангел вплотную подлезает к стене, как только я подхожу. Подальше. От меня. Одеяло немного сползло, и теперь я вижу ее перебинтованную грудь. Хочется орать, крушить все вокруг. – Помогите! Помогите, кто-нибудь… – зовет тихо, как слабый котенок, а мне хочется застрелиться. Ангел боится. Меня, блядь, боится. Меня. – Спокойно, не надо кричать. – Ты пришел, чтобы наказать меня снова? Ее голос. Встревоженный, тихий, слабый. Ангел одеяло пальцами перебирает и на дверь поглядывает, хоть мы оба знаем, что она еще не может вставать. Ангел так смотрит на меня, что мне хочется сдохнуть, потому что в глазах ее боль и страх. Она меня боится. На полном серьезе. – Нет, Ангел. – Не называй меня так. Больше. Не надо. Она сильно нервничает, я вижу, как ее пальцы подрагивают от волнения. – Я уже знаю, что ты не виновата была. Ни в чем. Спокойно. Тебя никто не тронет. Ангел… – Уйди… Пожалуйста. Твоя предательница хочет побыть одна. В ее глазах блестят слезы, и Ангел быстро опускает голову, тогда как я не знаю, что сказать. Любые слова ей уже не помогут, нам не помогут. Я виноват. Время не вернешь назад. – Ты не предательница. Мне жаль. Я очень сильно обидел тебя, маленькая. – Мне все равно, – говорит это, но вижу прекрасно, что ей как раз не все равно, так же как и мне. В горле дерет. Словно наступили на него и придавили. Блядь. – Зачем ты сбежала тогда из кабинета моего? На хера бросилась под пули за меня? Зачем, девочка? Она резко глаза на меня поднимает. Огромные, изумрудные, полные слез. – Я всех потеряла, а тебя не могу, я лучше сама умру. Я так хочу. – Глупая, тебе жить и жить еще. – Я не заслуживаю жизни, – серьезно шепчет, а у меня мороз по коже от ее слов. – Мне лучше умереть, чем быть просто твоей вещью. Чем быть еще чей-то общей игрушкой! – всхлипывает, слезы дорожками стекают по ее щекам, которые она быстро вытирает трясущейся рукой. – Ты не вещь никакая. Не игрушка. – Игрушка! – вскрикивает, разрезает воздух. – Ты сам со мной поиграл, а после отдал меня парням своим. Что они со мной делали в ту ночь? Они меня касались после тебя тогда, да? Сколько их было: двое, трое, десять?! Задыхается от слез, а я хочу застрелиться. Что я наделал? Как я мог так напугать ее тогда? Блядь. В клубе ведь не было никого, кроме нас. Я был дико зол на нее, я хотел ее послушания, я хотел ее напугать. Подхожу ближе, Ангел лишь отшатывается от меня. Беру ее руку. Своей сжимаю, а она дрожит. Как застыла вся. Поддеваю лицо за подбородок, поднимаю. Заставляю посмотреть на себя. – Нет, Ангел! Нет, слышишь?! Я никому тебя не отдавал! Тебя никто не касался! Кроме меня. Блядь, что в ее голове, на хера я ее тогда так напугал, твою ж мать. – Не трогай! Резко руку свою вырывает из моей ладони, вскрикивает, забивается больше к стене. – Зачем ты меня забрал? Лучше бы ты оставил меня на той лесопилке умирать. Я так хотела. И сейчас хочу. – Нет, ты будешь жить, будешь учиться, как и хотела. – Нет, не буду! Ничего не буду, все умирают из-за меня. Это я! Я несу смерть всем, кого люблю! Я же просто полотерка, правда? Просто твоя вещь, дурочка, которая не заслуживает ничего, даже капли доверия от тебя, Михаил! Плачет взахлеб, это какая-то дикая истерика, а у меня внутри все огнем обливается, видеть Ангела такой и знать, что это я. Я, блядь, ее до такого довел. Ту, которую все это время оберегал, сам же сломал на хрен просто, растрощил ее. Она же просила меня не ломать ее, а я не слышал, я ее сломал. – Ты не вещь никакая, слышишь? Черт… Убираю волосы с ее лица, а она вздрагивает. Боится, эта истерика ее просто режет без ножа. – Лучше б ты убил меня, лучше бы убил, – отвечает тихо, роняя слезы, а у меня мороз по коже. – Ангел, послушай меня, у тебя все будет хорошо. – Уходи… уходи, уходи… Ангел плачет, раскачивается и закрывает уши руками. Чтобы не слышать меня. Я никогда не видел ее такой расстроенной, несчастной, испуганной, просто убитой горем, обидой. На меня. – Я не уйду никуда. – Оставь меня одну, УЙДИ!!! – вскрикивает, плачет уже в голос просто, дерганая вся, дрожит. Аппарат ее уже заебал пищать, ее сердце как отбойный молоток сейчас – стучит на износ просто. – Блядь, тебе нельзя волноваться, у тебя швы сейчас разойдутся! Успокойся, я сказал! Хочу обнять ее, прижать к себе, но Ангел отшатывается от меня, голову руками прикрывая, словно ожидая удара. От меня. – Не-ет! Нет, не надо! Не надо-о! – вскрикивает, хватается за раненую грудь, хрипит и ревет, задыхаясь. Отрываю от нее руки, отхожу, чертыхаясь. Ангел лицо руками закрыла и ревет, дрожит вся, и я вылетаю из палаты, хлопнув дверью. Поговорили, блядь. *** Я слышу, как она плачет, даже стоя за дверью, а войти не могу. Самого всего уже трясет, в груди все сжимается от боли. За нее. Я должен был поверить ей, а не Архипову, поверить той, которая сейчас в палате за дверью лежит с простреленной грудью, которая не побоялась рискнуть своей жизнью ради меня. А что сделал я? Наказал, отомстил, поломал. Свой красивый нежный цветок, который берег последние два года под хрустальным колпаком, просто на хрен сорвал и затоптал. Я хочу вернуться, оторвать ее от кровати, взять на руки и успокоить, но знаю, что сделаю еще хуже. Ангел потеряла много крови, у нее сил нет совсем даже кричать на меня, и ей будет лучше не видеть меня. Пусть забудет как страшный сон, остальное уже неважно. Моя девочка. Мне хочется сломать себе руки за то, что я тогда ее наказал в кабинете, а главное, как. Хуже того, даже после этого Ангел решила с какого-то перепугу умереть за меня. Я ее понимаю ровно до того момента, пока она не начинает говорить о смерти. О своем желании умереть за меня. Ангел слишком рано столкнулась со смертью родных и не была к этому готова, а я ее просто доломал. До края самого довел. Сука. Я не поверил ей, не смог довериться, услышать. Я не поверил той, которая подарила мне чистую, искреннюю любовь, о которой я даже не мог уже мечтать. И что я сделал? Я взял эту хрустальную любовь и расшиб ее о стену неверия, а затем и ненависти. Она же терпела. Ангел молчала и не говорила ни слова, не сопротивлялась, не жаловалась. Она просто терпела эту ненависть, это, блядь, наказание, в которое я ее окунул с головой. Вот только я уже видел сотни смертей, я сам убивал, а отличие от той девочки, доброта которой меня всегда поражала. Необъятная, огромная, теплая любовь ко всему. Я должен был беречь ее и дальше, не подпускать к себе, держать и дальше на расстоянии километра, но я впустил ее в свое сердце. Мы загорелись, а потом я ее облил огнем своей ненависти. Ангел обгорела, а я горю теперь, зная, что наказывал невиновную девочку, которую обожаю. Давно, невероятно сильно, страшно, голодно, ужасно. Я возвращаюсь в клуб. От волнения даже курить не могу. Пальцы дрожат. Как у алкаша последнего. В столе откапываю его. Того ангела фарфорового. Крылья его сломанные валяются рядом. Это я сломал тогда, я постарался. Склеиваю этого ангела. На крыльях остаются жуткие трещины, я разворачиваю кабинет, ломаю стол, на котором ее трахал, превращаю его в щепки. Опускаюсь на пол, обхватив голову руками. Я горю, я ору до хрипа, закрывшись ото всех в кабинете и проклиная себя за то, что сделал с ней. Еду в больницу поздно ночью. Иду к ней в палату. Тихо, не шумлю, еще одной истерики сегодня просто не выдержу. Ангел спит. Бледная, измученная, слабая. Моя. Ставлю склеенного ангела на подоконник. Мне никто и никогда ничего не дарил, а она подарила больше, чем могла. Подхожу к девочке. Она спит. Такая красивая, спокойная, не дрожит, хотя знаю, что снова будет реветь, если увидит меня. Сволочь. Что я сотворил с ней? Как я мог не поверить своему Ангелу? Мой Ангел спит. Монитор показывает стук ее сердца. Я сломал тебя, моя девочка, но ты будешь жить. Пусть и без меня. Внутри все кровью обливается. Не могу просто. Не удерживаюсь, наклоняюсь, касаюсь ее нежных губ осторожно своими, ворую этот поцелуй. – Я тоже очень люблю тебя, Ангел мой.