Поскольку наступила определенная пауза, Мэр отважился сказать: — Клад. — Нет, my friend! Из бутылки вышел джинн. Но это был другой джинн. Он был в стрессе, возбужден, раздражен, совсем как мой друг Мэр. Джинн настолько торопился, что с поспешностью сказал мне: «Из трех желаний я выполню только одно! Ну давай, а то мне нужно идти к терапевту». Мир джиннов, как и наш, тоже превратился в одну большую психиатрическую больницу. Встретить спокойного джинна — большая редкость. Джинн, который говорил со мной, был умным и сумасшедшим, как Юлий Цезарь. Пользуясь возможностью, я не попросил у него фабрику с водкой. Я сказал ему высокопарно: «Хочу познакомиться с Кубой!» — «Познакомиться с Кубой? Только это?!» спросил джинн, счастливый жизнью. Было видно, что ему не терпится побыстрее избавиться от меня. «Да, я хочу познакомиться с Кубой, но-о-о… я боюсь самолетов и кораблей. Поэтому я хочу, чтобы вы построили мост от Майами до Кубы!» — «Что? Такой большой мост? Вы хотите довести меня до инфаркта? — проворчал он. — Имейте терпение, я не очень разбираюсь в инженерии, а мосты требуют много работы». В нетерпении он попросил, чтобы я объявил второе желание, дабы угодить мне и тут же убежать. И он сказал: «Помните, у нас сейчас финансовый кризис, поэтому я выполняю только одну просьбу!» Бартоломеу сделал паузу и продолжил самую сумасбродную из всех историй: — Тогда я заговорил о желании, которое хотят воплотить в жизнь все политики, представители исполнительной власти и экономисты. Я сказал ему: «Я желаю знать, как функционирует мировая экономика, какова ее логика и как предупредить новые кризисы». Как только джинн услышал мое второе желание, к нему стала возвращаться тоска, у него появились желудочные колики. Он начал задыхаться. И, прижимая руки к животу, он раздраженно произнес: «Говорите, какое третье желание. И быстро». Бартоломеу сделал еще одну паузу и приступил к продолжению своей невероятной истории. Никто и глазом не моргнул, слушая навязчивого говоруна, даже Учитель. — И тогда, люди, я молниеносно объявил свое третье, из ряда вон выходящее желание. Желание, которое мыслители и философы всех времен и народов мечтали реализовать. А мы, любопытные, стали подгонять его: — Говорите же скорее! — Вот и джинн в нетерпении требовал: «Говори же скорее! Говори скорее!». Я направил на него взгляд и сказал: «Джинн, мое желание простое. Я хочу познать женский ум!» В тот же миг я понял, что мое третье желание стало для джинна фатальным ударом. У него настолько усилились желудочные колики, что он испачкал себе штаны. Стеная и почти не дыша, он пробормотал: «Вы хотите мост до Кубы с одной или с двойной полосой, с садом и ресторанами по бокам?» Я не сдержался, ибо давно уже так сильно не смеялся. Патриции, иудеи и мусульмане присели на скамейки, стоявшие на площади, чтобы не упасть от приступа смеха. Присутствующие женщины также смеялись без остановки. Будучи в добром расположении духа, они побежали за Бартоломеу. Профессору Журеме удалось зацепить своей клюкой уличного философа за шею. Окруженная женщинами, она сказала: — Женщины и в самом деле сложные создания. Настолько сложные, что мужчины, боясь нашего ума, затыкали нам рот на протяжении веков. Все женщины понимали, что Бартоломеу был навязчивым, наглым, подлым, но в глубине души он любил и очень высоко ценил их. Когда страсти поутихли, Учитель добавил: — Заявляю, что общественная и экономическая система, которая действовала на протяжении веков, была мужской и перенасыщенной грубыми ошибками. Чрезмерные амбиции мужчин порождали войны, религиозные раздоры, дискриминацию, финансовые кризисы, хищническую конкуренцию в международной торговле. Я буду рад, если женщины займут главенствующие посты в самых разных странах. Но если они будут действовать в пределах мужских инстинктов, они совершат те же ошибки. Если же они будут действовать в рамках своей интуиции, женственности, щедрости, чувственности, то им удастся изменить основы мироздания. Эти слова постоянным эхом звучат в моей памяти. Я вспомнил кое-какие работы по социологии, посвященные описанию поведения мужчин и женщин, и проанализировал некоторые данные. Мужчины всегда совершали больше преступлений, больше убийств, в них было больше Насилия, и они были более продажны, чем женщины. Их инстинкты были другими. Внезапно налетел порыв ветра. Учитель повернул голову навстречу ветру и завершил общение этого дня. И, как и ветер, который дует так, что никто не знает, откуда он пришел и куда двигается, Учитель ушел, не оставив адреса. Ходить было его судьбой, думать было его обязанностью. Глава 24 Самая большая инвентаризация Разнообразные и интересные события произошли в течение недели. Я сделал множество записей на разрозненных листах бумаги. Наступит день, когда мне придется собрать их воедино. Поскольку я рассказываю об избранных событиях, подчеркивая, что мой критерий порочный и искаженный, я бы прокомментировал один выдающийся эпизод, который произошел в следующую субботу. Это событие проникло до самых глубин моей души. Нечто немыслимое, такое, о чем я, однако, думал в надежде, что оно произойдет. Мы прогуливались перед зданием самой главной нотариальной конторы городских регистров. Это была огромная общественная площадь в окрестностях города. Отдельно стоящее заведение редко посещалось публикой. Нас собралось около сорока человек — самые верные ученики и случайные последователи. Количество было невелико, поскольку мы никогда раньше не посещали это заведение. В группу вошли пять студентов психологии и шесть студентов медицины, обучавшихся на последнем курсе и уже участвовавших в других встречах. Поэтому мы не считали их чужими, у них была определенная близость с нами. Войдя в заведение, мы сразу же обратили внимание на двух братьев-близнецов, абсолютно одинаковых, которые прошли мимо нас. Они обсуждали наследство, которое должны были получить. Рядом с каждым из них шел адвокат; Они проводили часы за письменным столом, пытаясь прийти к соглашению о разделе имущества, но все было безрезультатно. Близнецы были необычайно дружны до смерти отца, подолгу жили в доме друг у друга и казались неразлучными. Однако после переписи имущества, когда они начали делить свое добро, эти люди превратились во врагов. Они хотели судиться друг с другом. Учитель смотрел на них с явным сочувствием. Столкновение между братьями воодушевило его, и он сразу же спросил о самых важных благах человеческого существа: — Кто из вас провел инвентаризацию наиболее значительных фактов, из которых, словно из лоскутков, сшито покрывало вашей жизни? — Инвентаризацию? Как это? — спросила любопытная Моника. — Проводить такую инвентаризацию и думать о прошлом? — поинтересовалась профессор Журема. Учитель остроумно ответил: — Проводить инвентаризацию нашей жизни — это гораздо большее, чем думать о прошлом. Даже психопат думает о своем прошлом, но многие неизменны, они не восстанавливают пути своей психики. Проводить инвентаризацию — значит описывать наиболее релевантные факты перед своим собственным «я». Это значит соединять собственные осколки и реорганизовывать их. Это значит быть инженером психики, который построил мосты между тем, что он пережил, подобно тому, как соединяют одно шоссе с другим, один проспект с другим. И, окинув взглядом группу студентов, прокомментировал: — Мы — общество, составленное из людей, разделенных на осколки. Какова связь между потерями и удовольствием, между отчаянием и спокойствием? Каков мост между страхом и умиротворенностью? Разве они непримиримы?Подавленное настроение совершенно отделено от торжества или может снабдить нас картой для встречи его? Студенты с психологического факультета переглянулись. Они никогда не изучали мосты между страхом и умиротворенностью, между депрессией и торжеством. Они знали теории и диагностики психических расстройств, но никогда не обсуждали создание карты психики, способной соединить различный опыт, чтобы продвинуть ученичество и зрелость. Студенты-медики тоже были смущены. — Многие мыслители умерли в тоске, они не построили мостов между властью анализа и силой веселья, между великолепным наблюдением и созерцанием существования, между обособлением и обобществлением, — сказал взволнованный Учитель. Меня снова поразил этот человек. Ему удалось поместить в один миксер и в одно и то же время психологию, социологию, философию и образовательные науки. Великие люди были людьми надломленными. Ньютон был малообщительным. Эйнштейн был знаменитейшим, но на нем были следы депрессии, пятна избыточного субъективизма. Они были специалистами в определенных областях и нулями в других. Возможно, они никогда не думали о том, чтобы собрать элементы своего прошлого с проходными туннелями. И, словно прочитав мои мысли, Учитель завершил: — Где находятся знаменитости, которые объединили свой инвентарь и установили связи между общественным событием и событием эмоциональным? А великие журналисты? Кто из них научился создавать мосты между критикой и расслабленностью? А великие политики истории? Кто из них построил улочки в каждом моменте существования? Кто из них способен соединить власть с простотой, усердие с сознанием собственной хрупкости? Кто не создаст мостов в душе, тот строит острова в черепной коробке. В одно время он может быть агнцем, а в другое— хищным волком. В одно время спокойным, а в другое — взрывным. В эти времена общей подавленности молодежь мира с исключительными обязанностями переживает эту драму, — заявил он категорически. Я присел, чтобы отдышаться и поразмыслить над этими заявлениями. Я не знал, была ли его информация корректной, ибо впервые услышал объяснения, подходящие для противоречий человеческого поведения. Я всегда изучал великих людей истории и никогда не понимал, почему его реакции варьировали между крайностями. Кора головного мозга не была сосудом. — Калигула был слабаком, но считал себя красивее Рима, — продолжил Учитель. — У него были периоды благородства и приступы ярости. Нерон был юношей, любившим искусство, но оказался одним из самых жестоких людей истории. Он не задумывался ни на минуту, когда надо было убрать оппозиционера. Сталин отправлял на казнь вероятных врагов ночью, а на следующее утро как ни в чем не бывало пил кофе с их женами. Гитлер поглаживал и кормил свою собаку, но заморил голодом и холодом миллионы еврейских детей и подростков. Продавец Грез сделал паузу, чтобы дать нам время критически осмыслить его идеи. Но Мэр нарушил молчание. — Люди мои, я человек мостов! — сказал он с гордостью, присущей политикам. — Если я приду к власти, я понастрою мостов для всего города. Я сделаю это быстрее, чем джинн из бутылки, который предстал перед Краснобаем. Я построю мосты между мэрией и трущобами. Я построю мосты между национальным Конгрессом и психиатрическими больницами города. Подбадривая своего друга, Краснобай произнес: — Очень хорошо, благородный Мэр. Прошу тебя построить мосты между банками и кладбищами. — Для чего, Бартоломеу? — спросил любопытный Саломау. — Потому что именно там находятся мои задолжавшие друзья, банкроты, безработные. — И он вытащил платок, чтобы утереть слезы. Тут вышел на сцену Разрушитель. — Однако вы не говорили, что они похоронены внутри собственных банков… — Да, но пространство слишком маленькое, чтобы приютить стольких обанкротившихся. На этот раз они похоронили идеи Учителя. Они смешали надломленные умы с обанкротившимися людьми, политиков с хосписом, Настоящий винегрет. Но Учитель был счастлив видеть своих учеников, размышляющих над этими вопросами. Полный энтузиазма, он продолжил: — Когда человек умирает, начинается инвентаризация его добра. Но какое добро является наиболее подходящим?Драгоценности, машины, дома, акции, особняки? Нет!Это, прежде всего, тот набор событий, из которого они состоят как исторические существа. Человеческое существо без истории все равно что книга без букв. Мы должны провести инвентаризацию наиболее провальных и наиболее значимых событий из нашей жизни и раздать их тем, кого мы любим. В противном случае у нас есть шанс воспитать больные умы. И, как будто бы он был вне себя, Учитель посмотрел на большие здания, а потом начал кричать как сумасшедший: — Ни об одной боли не следует думать, не построив путей облегчения! Ни одна поломка не должна быть восстановлена без создания обучения! В противном случае страдание — это бессмыслие. Не будьте бесхитростными. Не запрещается, чтобы внутренняя боль способствовала обогащению человеческой личности. Не делай мы определенных связей, боль ухудшит человеческое существо, страх его искалечит, вина его задушит. Последние слова Учителя мгновенно напомнили мне мою терапию. Мои терапевты стимулировали меня к тому, чтобы я перевернул внутренности моего прошлого, пережевал грязь моих конфликтов, но мне не удалось этого сделать. Я чувствовал себя бессильным. Я ходил, запыхавшись, по улицам, мне не хватало воздуха, мои мышцы болели, моя память отказывала, мне не удавалось рассматривать общие факты, моя умственная энергия была истощена. Я чувствовал себя пожилым человеком, столетним старцем в теле хилого сорокалетнего человека. Когда у меня был кризис, я не сумел построить мосты, чтобы спасти свои успехи. Мои кризисы становились вечными. Когда я тосковал, у меня не было каналов, чтобы пробудиться и заставить себя предвидеть, что моя жизнь не наркотик, что она красочна и что в ней, кроме всего прочего, есть веселье. Но окна моего мозга не сообщались. У меня в голове была библиотека, но я был пожилым, одиноким и отверженным интеллектуалом. Глава 25 Инвентаризация пяти драм и их мостов На собрании, когда Учитель выступал с речью об инвентаризации психики, помимо студентов психологии и медицины, присутствовал и Фернанду Латару, директор знаменитой тюрьмы с особо строгим режимом, прозванной «Остров Демонов». Его сопровождали двое полицейских и трое смотрителей из этого учреждения. Это был день, следующий за концом недели, и было очень трудно оставить работу, домашний комфорт, машины и стать путником, не имеющим ни места для жилья, ни пищи. — Тот, кто не научится добывать золото не только из своей жизни, никогда не будет способен переделывать себя и превзойти себя. Некоторые из моих учеников употребляли кокаин и марихуану, другие играли в карты, а третьи отличались страстью к расточительству. У некоторых наблюдались приступы зависти, и они становились параноиками, когда их выбрасывали, другие меняли фирмы, как белье. У некоторых был страх, что они не будут успешны в жизни, другие жили в отчуждении, как будто бы будущего не существовало. Ни я, ни они не научились добывать полезное из нашей истории и соединять необходимые фрагменты. Продавец Грез попросил, чтобы слушатели погрузились в прошлое и задумались над пятью самыми печальными эпизодами из собственной жизни по нисходящей по уровню страдания, от большего к меньшему. Еще он попросил, чтобы мы проанализировали мосты, которые мы возвели или должны были возвести между этими и другими эпизодами нашей истории. Целый час мы провели в молчании, чтобы каждый чувствовал себя максимально расслабленным в поисках печальных событий, которые произошли с ним. Некоторые сидели на скамейках, другие продолжали стоять. Это было великолепно. После этого упражнения появилась бомба. Учитель велел нам сесть в круг и попросил, если кто-нибудь из нас чувствовал себя непринужденно, описать эти пять эпизодов и прокомментировать хотя бы один. Он хотел поговорить о мостах, которые мы сделали или должны были сделать за это время. И подчеркнул: — Не говорите, если вы не чувствуете себя комфортно. Я подумал, что никто не откроется. Мы все были изначально заторможены. Я посмотрел на Бартоломеу и Барнабе и взглядом подбодрил их в надежде, что они заговорят. Освежая мою память, они сказали то, что уже говорили. Они напомнили мне эпизод о щенке Террористе и собаке, которую звали Призрак. «Эти двое уже в нескольких километрах перед нами», — подумал я. После двух долгих минут, как бы невероятно это ни выглядело, Эдсон открыл рот и удивил нас. Человек, который любил творить чудеса, чтобы выдвинуться, опустился на более низкий уровень человеческого состояния. Он провел инвентаризацию своих печалей и сделал заявление, которое он никогда никому не делал, кроме Бога. Он говорил о пяти наиболее тягостных эпизодах своей жизни по убывающей — от более к менее печальным. Я никогда не представлял себе, что кто-нибудь, облегчая свою душу, может быть таким прозрачным. — Первое испытал сексуальное насилие в детстве; второе — потерял в юности мать; третье — был унижен на работе; четвертое — мой отец избил меня, когда мне было тринадцать лет; пятое — я потерял своего лучшего друга, умершего от рака в пятнадцать лет. Эта шкала страданий показала, что сексуальное насилие было более печальным, чем потеря собственной матери. Боль от потери матери была неописуемой, но боль от сексуального насилия была почти непреодолимой, по крайней мере, для Эдсона. Последовательность также показывала, что для него публичное унижение было болезненнее, чем потеря лучшего друга, умершего от рака. Публичное унижение вызвало надлом в его личности. Возможно, поэтому он всегда хочет выдвинуться. Потом он стал говорить о наиболее значительном эпизоде, о мостах, которые он построил, и о тех, которые он должен был разработать. Он был необычайного ума.