— Куда ты идешь, трусишка? Иди сюда, цветочек. Я подумал, что на этот раз Краснобай заткнется, но, К нашему ужасу, он посмотрел на охранников, которые шли у него по бокам, и сказал: — Эта морда заставляет меня нервничать. Держите меня! — И показал кулаки. Заключенные отреагировали, как гориллы. Они вцепились в прутья решетки, стараясь сломать их. Я похолодел, у меня стали стучать челюсти. Будучи в напряжении, охранник склонил голову и предупредил Краснобая: — Парень, тот, кто здесь не переносит оскорблений, может идти спать на кладбище. Краснобай нервно сглотнул и притих. Он и Барнабе отошли от нас еще дальше. Страх заставлял их ускорять шаг. Учитель, который казался беспечным, шел рядом с нами. Я не понял, откуда исходило его спокойствие. Но у всех спокойных людей есть свой предел, Учитель не был другим. Прошло немного времени, и я увидел, что он тоже подавлен. Глава 30 Заговор Один человек по прозвищу El Diablo[12] с выбритой головой и со шрамом на каждой стороне лица сидел во дворе на скамейке с левой стороны, возле другого уголовника по прозвищу Щебень. El Diablo и Щебень были опасными террористами, главарями банд и лидерами в тюрьме. Их здесь боялись, они диктовали «кодекс чести», давали приказы убивать внутри и за пределами Острова Демонов. У каждого из них было свыше ста лет приговора, не считая сроков за преступления, за которые они еще не были осуждены. Они были во дворе благодаря своей власти. Фернанду Латару считал, что лучше было дать им какую-нибудь власть, чем будить в них зверя и позволить показывать зубы, устраивая бунты. По моему мнению, это была сомнительная и слабо действующая тактика. El Diablo медленно поднялся со скамейки и уставился прямо в глаза Учителю. Щебень сделал то же самое. Неторопливым шагом они стали приближаться. Помимо двух охранников, которые сопровождали Бартоломеу и Барнабе, еще четверо шли возле нас. По мере приближения заключенных охранники стали проявлять беспокойство. По их сигналу мог бы появиться вооруженный эскорт. Но террористы не испугались. Как и Лусиу Лоббу, президент госпиталя Меллона Линкольна, El Diablo был поражен, увидев Учителя. Казалось, он встретил чудовище. Когда заключенный находился в двух метрах от загадочного человека, за которым мы следовали, он громко произнес: — Не может быть! Вы живы? Вы пришли отомстить? Впервые на моей памяти Учитель был заинтригован. Он не понимал, как и мы, что имел в виду этот уголовник. Такого слова, как «мщение», не было в лексиконе Учителя. Он жил искусством терпимости. «О чем это он? Разумеется, он перепутал», подумал я. Мщение? Главное мщение недругу — это его прощение! — ответил Продавец Грез. — Ложь! Вы не простили своих обидчиков! Вы пришли сюда, чтобы отомстить. Но вам все равно не выжить. — И он, угрожающе посмотрев на Учителя, стал надвигаться на него. Мы были в отчаянии. К счастью, появились другие охранники с оружием, которые заступили дорогу нападавшему. — Вы не видите, что он обычный бродяга? — сказал один из охранников, пытаясь успокоить El Diablo. Я был встревожен. За последние недели Учитель подвергся двум попыткам убийства. С кем же его перепутали? У всякого театрального режиссера в какие-то моменты, когда начинается новая гроза, появляется неуверенность. Я отдал бы весь свой талант, чтобы отказаться от этой должности. Мы быстро пошли за «кулисы театра», чтобы сосредоточиться. Бартоломеу и Барнабе уже были там. Но никто из нас не сумел взять себя в руки. Нам грозил полный провал. Мы вряд ли смогли бы произнести слова роли, не говоря уже об игре. Кроме того, мы бы, вероятно, еще подожгли фитиль бунта. Позже нам сообщили, что некоторые главари, включая членов китайской мафии, хотели использовать это событие для попытки побега на той лодке, на которой мы приплыли. Фернанду Латару узнал о вероятном побеге в день спектакля и, вместо того чтобы отменить его, не нашел ничего лучшего, как продемонстрировать силу, подготовив сложную систему безопасности. Он не хотел создавать атмосферу неудовлетворенности среди заключенных, поскольку о нас, как об артистах, объявили еще неделю назад. К тому же ему хотелось, чтобы самые опасные уголовники присутствовали на спектакле, ибо так за ними лучше наблюдать. А еще же Латару надеялся, что техника инвентаризации жизни, возможно, произведет эффект на его подопечных. С этой целью он собрал около ста пятидесяти наиболее опасных уголовников, томящихся в учреждении. Между кулисами и сценой висел старый красный занавес, порванный по бокам и в центре. Постепенно толпа стала заполнять зал. Уголовники входили, недовольно переговариваясь. Мы слышали некоторые из их ругательств: — Уйдем отсюда! Зачем нам эта ерунда! — Театр для девчонок! — Открывай сейчас же этот дерьмовый занавес! Услышав оскорбления и поняв, что нас ожидает бочка с порохом, я почувствовал горячие приливы, подобные тем, что появляются у женщин во время менопаузы. В то же время мой мозг сжался и я был не в состоянии мыслить. В боковых коридорах толпились тридцать сверх, меры вооруженных охранников. Учитель, директор тюрьмы, трое надзирателей, двое общественных помощников и один психолог сидели в первом ряду с левой стороны. El Diablo и Щебень, как и другие вожаки преступного мира, сидели в первом ряду с правой стороны. Уголовники стали еще больше возмущаться. — Если мне не понравится, я кого-нибудь убью! — прорычал El Diablo под аплодисменты собравшихся. — Если мне не понравится, я съем печенку каждого актера, — проворчал Щебень. У них был приступ ярости, потому что они поняли уловку директора, рассчитывавшего сдержать бунт с помощью театральной пьесы. Поскольку в пьесе речь шла о создании призраков в человеческом мозгу, я подумал, что одна лишь игра актеров недостаточна для того, чтобы объяснить суть дела. Я почувствовал, что пьеса нуждалась в ведущем, и решил стал таковым. Поэтому я вышел на сцену до начала спектакля и взял микрофон, собираясь дать краткие пояснения к пьесе. Наивный, я только позже заметил, что попался в собственную ловушку. Поскольку я пребывал в нерешительности, Мэр подтолкнул меня, и я, пройдя сквозь занавес, внезапно оказался на сцене. У меня опустилась рука с беспроводным микрофоном. Меня стали освистывать. И, пользуясь выражением наших друзей, заключенные закричали без остановки: — Давай, начинай, мудак! Пытаясь собраться с духом, я вспомнил то время, когда мои ученики дрожали передо мной от страха, вспомнил гробовое молчание на экзамене. Поэтому я повысил голоси начал выступление. Но уголовники не уважали никакую власть, только револьверы и автоматы. — Я хочу поблагодарить директора Фернанду Латару за приглашение. Когда я упомянул имя директора, они чуть меня не проглотили. Они зарычали, как хищники при виде слабой добычи. Похоже, у них был план «Б». Они перешли бык столкновению с охранниками и, хотя некоторые были бы ранены, завладели бы оружием. Это была бы катастрофа. Эти люди совершали серьезные преступления, и, испытывая биологические потребности гарантированного выживания на этом проклятом острове, они напрочь утратили умственные, эмоциональные и культурные потребности. Это были растоптанные, сломленные человеческие существа, которые чувствовали себя подобно мышам внутри водосточной канавы. Будучи запуганным, я попытался представить участников пьесы, чтобы снизить напряжение. — Уважаемые зрители, большая честь… Услышав эти восхваления, некоторые закричали: — Заканчивай свои кривляния! Другие заорали: — Мы тебе сейчас все кости переломаем! Убирайся, дурак! Таким образом они разжигали свои животные инстинкты, чтобы испортить все, что мы задумали. Отчаявшись, я сразу перешел к тому, что должен был сделать, и вновь заговорил: — Мне бы хотелось рассказать вам о том, как будет проходить спектакль. Но никто не был даже чуточку заинтересован в том, чтобы услышать или увидеть какое-нибудь театральное представление. — Глупый умник! Подхалим! Расстроившись и понизив голос, я стал искать Учителя, чтобы увидеть, удастся ли мне вытянуть хоть немного его энергии. Но я ничего не увидел. Мое сердце билось так сильно, что пульсация была видна через ткань рубашки. Я хотел бы оказаться в любом другом уголке мира, только не здесь. Все мои обширные знания о насилии и преступности обернулись в пыль. Главные преступники страны находились за стальной решеткой, а я — за решеткой паники. Мы все были напуганы нашими призраками. Мы все были узниками, мы все хотели бежать. Глава 31 Шокируя психопатов и убийц Сильно обеспокоенный таким началом, Фернанду Латару, как директор учреждения, попытался навести порядок. Он поднялся на сцену и попросил вести себя как подобает. Вместо того чтобы подчиниться ему, заключенные поднялись и стали стучать ногами по полу. Казалось, помещение вот-вот провалится. Я не знал, убегать или оставаться. Гам стоял невыносимый. Когда полицейские уже собирались накинуться на уголовников, появился призрак, который нанес удар в десять тысяч вольт по всем присутствующим. Это был Бартоломеу. Бартоломеу возник настолько неожиданно и закричал так громко, что у меня едва не начался сердечный приступ. Директор тоже испугался. Публика, застигнутая врасплох, несколько секунд пыталась понять, что это был за ураган. На Краснобае был парик с волосами, заколотыми вверх и в стороны, как будто бы взятый из фильма ужаса. Это был парик Моники. Он надел темно-синий костюм, состоящий из юбки и пиджака, и туфли на высоком каблуке. Вещи, которые он использовал, были из времен употребления бриллиантина, взятые взаймы у профессора Журемы. Он был настолько уродливым, вернее, настолько уродливой, что не пробуждал внимания у самых невменяемых мужчин тюрьмы. Тут же на сцену вышел Мэр в парике блондина и, издавая примитивные звуки, стал метаться по сцене вместе с Краснобаем. По сути это была терапия крика на сцене. Увидев performance[13] двух бродяг, я потерял дар речи. Что это они делают? Разумеется, они раздували огонь начавшихся беспорядков. Бартоломеу походил на львицу, разрывающую добычу. Создавалось впечатление, что он не знал, где находится, и не имел представления об опасностях, которым подвергался. Я даже представил себе, как хищники из зала разрывают его живьем. El Diablo и Щебень, заметив, что их товарищи отвлеклись, уставившись на двух сумасшедших, начали задыхаться от негодования. Они окинули взглядом охранников, и в тот момент, когда уже собирались отдать приказ поднимать мятеж, Бартоломеу и Мэр подошли к ним. Они сняли с себя парики, бросили их с яростью на пол и скрестили пальцы. Я понял, что они скрестили пальцы, потому что чувствовали, что умрут. El Diablo и Щебень остолбенели. Они сразу же успокоились. В париках наши друзья были ужасными, без париков — - страшными. Уголовники подняли правые руки, раскрыли и сжали кулаки три раза. Они предпочли подождать несколько минут, прежде чем начнется кровавая баня. Тут же кто-то приглушил свет на сцене. Заметив, что зал чуть поутих, Бартоломеу и Мэр, вместо того чтобы тоже успокоиться и отправиться за кулисы, снова надели парики и начали подражать различным животным — от медведей до динозавров. Нельзя сказать, чтобы у них это получалось. Они походили на двух сумасшедших в момент самых страшных приступов. Фернанду Латару снова сел на свое место. Он был в таком же недоумении, как и заключенные. Он подумал, что, вероятно, пьеса уже началась. Но все это было импровизацией. Некоторые заключенные стали смеяться над «сумасшедшими». Внезапно «сумасшедшие» остановились. Наступила полная тишина. Затем заиграла музыка, от которой волосы встали дыбом, как в фильмах Альфреда Хичкока. Краснобай медленно пошел к центру сцены, пристально посмотрел на притихших зрителей, словно пожирая их глазами, и издал страшный звук, как будто бы у него разорвалось сердце, как будто бы это было его последним вздохом. После этого он камнем упал на сцену. Он ударился головой об пол и замер. Психопаты, отцеубийцы, грабители, террористы, насильники в изумлении смотрели друг на друга и спрашивали, что это означает. А тем временем Мэр, который потихоньку ушел за кулисы, вновь появился на сцене, уже с гробом на плечах. Этот реквизит он втайне от меня попросил у одного из надзирателей. Его внешний вид наводил ужас. С трудом уложив Бартоломеу в гроб, Мэр медленно поднял голову и с застывшим взглядом, словно он был главным героем фильма ужасов, разразился потусторонним смехом, сказав при этом: — Я — смерть. — И, обращаясь к зрителям, закричал: — Я съем ваш мозг, растопчу ваши мысли! — От его смеха по телу побежали мурашки. — Я — смерть! Ха-ха-ха! Я зверски убиваю могущественных, уничтожаю психопатов! Ха-ха-ха! В это мгновение кто-то вновь приглушил освещение сцены, создавая еще большую напряженность эпизода. Мэр вытащил из-под рубашки нож, склонился над гробом, заколол ножом Краснобая и стал делать вид, будто бы он разделывает его череп. Я в самом деле испугался. Невероятно, но все это казалось таким реальным… Несколько мгновений спустя, измазавшись «кровью», он что-то вырвал из нашего друга. Я находился примерно в четырех метрах и чуть не упал в обморок, когда увидел, что это было. — Я выта-а-а-щил его мо-о-о-о-озг! — закричал Мэр, словно ему достался трофей. Это действительно походило на мозг. И, как бы ужасно это ни выглядело, он начал есть его, измазываясь в крови. — Люблю мозг убийц, — произнес Мэр, имитируя радостные завывания и вызывая страх. Я был настолько поражен этими словами, что не верил происходящему на сцене. Это казалось сверхдействительным. Пока он говорил, из-за кулис доносились какие-то звуки, что делало и без того напряженную обстановку более реальной. Я украдкой посмотрел в зал и был впечатлен. Мы были в мгновении от того, чтобы нас линчевали, а в следующее мгновение мы могли оказаться беспомощными, как дети. Некоторые заключенные положили руки на голову, пытаясь защитить черепную коробку. Впервые уголовники чувствовали себя маленькими жертвами страха. Но у меня было опасение, что, если их что-нибудь смутит, обстановка напряженности будет нарушена и начнется бунт. Мэр играл роль психопата из психопатов. Он давил на психику осужденных, не спрашивая позволения. Он вошел в их мир. El Diablo остолбенел от ужаса, он не отводил взгляда от старого гроба. Задумавшись, этот преступник, видимо, вообразил, как однажды он, незащищенный, предстанет перед каким-нибудь призраком, который для устрашения общества использовал собственную смерть. Как и подавляющее большинство насильников, он всеми силами избегал думать о смерти. Но сейчас ему приходилось думать, что все, что он любил, все то, за что боролся, все, к чему стремился, разрушится в маленькой гробнице. И ничто не вернется. Ничто. Учитель видел на сцене маленькую революцию безымянных. Мэр поднялся и, стоя рядом с гробом, заорал: — Молча-а-а-ать! — Но публика и так уже была в напряжении. — Я сейчас буду говорить с вами о самой конспиративной теории, которая только существует. Теория, которая бы поразила Эйнштейна, разрушила бы эту тюрьму и заставила бы дрожать агента 007!