Не замедлил сымпровизировать и другой персонаж. Профессор Журема, она же бабушка, подошла сзади к Ромео и, пока он дискутировал с Клотильдой, с удовольствием дала ему ногой под зад. Тот в панике отскочил и услышал от бабушки объяснение причины нападения: — Забери свою задницу из этого кресла и иди работать, сеньор бродяга. Полная энтузиазма, Клотильда вознесла ей хвалу: — Ты самая лучшая мама в мире. — Благодарю, дорогая, — отозвалась бабушка и заметила Клотильде: — Молния у тебя по бокам опустилась, дай мне поднять ее. — Конечно, мама! — беззаботно произнес Бартоломеу. Когда Клотильда повернулась, профессор Журема тоже дала ей пинок под зад, причем с еще большим удовольствием. Краснобай пулей убежал от нее и, оглядываясь, сказал с опаской: — Ты сошла с ума, женщина? Профессор Журема, давно ожидавшая возможности поквитаться, ответила: — Только начинаю, сеньор плут. Извините, я хотела сказать плутовка. Ромео это понравилось. — Хороший удар, бабушка, — похвалил он. — Иди в сборную. Представьте себе, что ощущала публика при виде того, как два любителя человеческих мозгов и теоретики выпускания газов из кишечника получили под зад от старушки. Еl Diablo, будучи угрюмым человеком, постоянно пребывающим в дурном настроении и позволяющим себе разве что иронично улыбнуться, никогда так не веселился. Этот мужчина, казалось, превратился в ребенка. — Дай-ка ей, бабушка! — с энтузиазмом воскликнул El Diablo и добавил: — Вы этого заслуживаете, сеньор выпивоха. Выпивоха? Откуда он знал, что Бартоломеу был алкоголиком? Должно быть, он угадал, подумал я. Даже я не сдержался. За последние месяцы я ни разу не чувствовал себя таким счастливым. Наконец-то мои ловушки сработали, счеты были сведены. Эти ученики довели бы любого Учителя до сумасшедшего дома. Учитель, вероятно, подумал: «Что делают эти люди? Где же то учение, которое я им передавал?» Когда все успокоились, персонажи снова стали играть по сценарию, по крайней мере, несколько мгновений. Мать Клотильды занялась своим шитьем, Ромео погрузился в телевизор, а Клотильда снова уткнулась в журнал мод. Я вздохнул с облегчением и вернулся к тексту. — Внезапно в этой сумасшедшей семейке, когда ничего не предвещало никакой бури, появился угрожающий персонаж. Он вошел в гостиную, где находились члены семьи, и прервал молчание. Все вокруг изменилось. Кто же это был? Уголовники задумались. Один пожилой убийца, которого заточили еще тридцать пять лет тому назад, добродушно сказал: — Пожиратель мозгов. — Хуже того, сеньор, — возразил я. После довольно долгого ожидания, так и не услышав нужного ответа, я не выдержал и крикнул: — Мышонок! Зал выдохнул: — Ааааххх! Зрители, обманутые в своем ожидании, не догадывались, что теперь наступила моя очередь создавать обстановку ужаса. Они не знали, что великий Бартоломеу боялся мышей. Они не знали, что я должен заранее заменить мышонка, двигающегося на батарейке, на маленького кролика, тоже из меха, чтобы у Краснобая, исполняющего роль Клотильды, не начался приступ паники. Но я не заменил. Хуже того, мышонок, которого я спрятал в кармане, был не на батарейке — он был настоящим! Мой инстинкт мщения всплыл на поверхность. Я быстро вспомнил, как несколько раз меня называли Суперэго и говорили, что интеллектуалы — дураки и наивные. Я почувствовал, что это был удачный момент для сведения моих собственных счетов. Глава 33 Самый большой кризис в истории Люди, которые присутствовали на нашем спектакле, уже встречались с пулеметами, автоматами, винтовками, дробовиками. Теперь они увидели, что землетрясения рождаются от маленького смещения пластинок, что гора состоит из маленьких частичек песка, а океан — из крошечных капелек воды. В человеческом мозге происходило то же самое. Я выпустил настоящего мышонка. Реакция Клотильды или, вернее, Бартоломеу, была подобна взрыву бомбы перед крошечным животным. Он не догадывался, что я собирался сделать это с ним. Он пронзительно закричал, из-за чего Мэр чуть было не умер от инфаркта. Примерно секунд тридцать Бартоломеу находился в трансе, не зная, то ли он находится в тюрьме, то ли началось землетрясение или атака террористов. Профессору Журеме, когда она заметила, что мышь была настоящей, стало плохо по-настоящему. Она тоже боялась мышей. Я начал обмахивать ее одной рукой, в то время как другой держал микрофон, чтобы продолжить рассказ. Публика, в свою очередь, испугалась из-за паники Клотильды. Сообразив, что ситуация выходит из-под контроля, Журема забралась на самый верх кресла и закричала как сумасшедшая: — Убейте этого бандита, Мэр! А я продолжал комментировать: — Но на экране был только один бандит. Тогда кино в доме Ромео ожило, стало живым и цветным. Этот человек, — напыщенно произнес я, — долгое время не убивал даже мухи. Но он снял свою туфлю с самой большой верой в мире и запустил его в мышонка. Тем не менее мышонок увернулся. Охваченный яростью, он снял вторую туфлю и, глядя на монстра, промахнулся снова. Он снял сандалию с Клотильды и запустил ее с еще большей силой в мышонка, который бегал то туда, то сюда. И опять не попал в цель. Выдержав паузу, я объяснил: — Ясно, что он не попал в цель, сеньоры! У этого мышонка есть больше жизненных качеств, чем у Ромео, потому что последний только и делал, что сидел в кресле и жаловался. Он не занимался зарядкой, в то время как мышонок мотался целый день. Клотильда, заметив, что Мэр был никудышным артиллеристом, постаралась поддеть его, чтобы он уничтожил своего воображаемого противника, добавил огня и справился со своим чувством беспомощности и подавленностью. — Вы — мышь или мужчина? Даже зверек тобой управляет! Поняв, что его обижают, Мэр ответил: — Que pasa, hombre?![3] Воспользовавшись этим шансом, я стал говорить: — Десять лет тому назад Клотильда и Ромео поженились и пообещали перед алтарем, что ни в радости, ни в горе, ни в богатстве, ни в бедности они никогда не прекратят любить друг друга. Но сейчас какой-то благословенный мышонок распалил войну в их доме. — Я вспомнил свою собственную расстроенную женитьбу и, импровизируя, добавил: — Мы спотыкаемся не на больших горах, а на маленьких камешках. Я вспомнил, что меня поглощали. Бартоломеу забыл, что он играл роль Клотильды, а Мэр забыл, что был в роли Ромео. Оба смешали театральных персонажей с реальной жизнью. В ярости, что его назвали мышью, Мэр выхватил у Клотильды журнал и запустил им в мышонка, но снова не попал в цель. Клотильда сказала: — Только не журналом, Ромео! Но на войне годится все. Во время кризиса Клотильда воспользовалась возможностью высказать Мэру все, что она хотела сказать, но из-за присутствия Учителя сдерживалась. Войдя в роль, она изрыгнула из себя: — Вы — мудак, Мэр! Я не выдержу больше тебя, сеньор тупица! Ты ничего не можешь решить в жизни! Ромео начал лопаться от ярости. Несмотря на свой огромный вес, он попытался в прыжке достать мышонка, издав при этом вызывающий ужас рык, как первобытный homo sapiens. Внезапно мышонок соскочил со сцены и побежал в зал. И произошло нечто невероятное. Некоторые из этих скотов стали забираться с ногами в кресла. Они не боялись встреч с федеральной полицией и армией, но дрожали, как зеленые тростинки, перед мышами. Мышонок играл роль чудовищ, которые бродили в закоулках их мозга. Две минуты спустя один заключенный с разбойничьим лицом со шрамами схватил мышь за хвост и вернул на сцену. Когда он поместил мышь на сцену, она была уже экспертом. Она бегала из угла в угол, и преисполненный ярости Мэр попытался приманить ее. — Иди сюда, Микки-Маус, иди к папе Диснею, — говорил он, желая бросить мышонка в микроволновку, как бывшая теща чуть было не поступила с ним. Но с мышонком не получилось. Вот он с впечатляющей ловкостью поменял положение. Зверек увернулся от Мэра и оказался у него за спиной, как будто бы смеялся над своим агрессором. Этого не было в моем сценарии. Как не было и непредвиденного происшествия: мышонок скользнул в брюки к Мэру. Мэр прыгнул назад и застыл, как статуя. Потом он издал душераздирающий крик, как Клотильда, и сказал: — Уауууу! Que pasa, ratón?[16] Только не туда, брат мой! Потом он начал трясти ягодицами в попытках избавиться от подлого захватчика. Но ничего не получалось. Мышонок карабкался по монументу без канатов с невероятной цепкостью. Заключенные лопались от хохота. Будучи в стесненных обстоятельствах и не в силах покончить с несчастным, Мэр наконец уступил своей несостоятельности и не придумал ничего лучше, как попросить о помощи профессора Журему. — Бабусенька, идите, дайте этому психопату. Это было именно то, что профессор Журема хотела услышать. Она была готова помочь своему другу и в то же время понимала, что у нее появилась привилегия еще раз стукнуть ногой по заднице уличного политика. Находясь в эйфории, она подумала, что это было хорошей насмешкой. Однако он никогда не говорил так серьезно. Любая попытка подошла бы. Поскольку профессор Журема сделала тридцати секундную паузу, чтобы хорошо рассмотреть мишень, Мэр потерял терпение. — Давайте же, старушка! Он находится в левой части. — И, пытаясь описать местоположение наглого мышонка с максимальной точностью, добавил: — Осторожно! Чужак находится чуть ниже Сахарной Головки, со стороны туннеля времени. — В то же время Мэр, описывая, где затаился неприятель, корчился от щекотки. Профессор Журема с величайшим пылом подошла к отметке для штрафного удара, закрыла правый глаз и открыла левый, который был близоруким, но в последний момент смутилась, отступила, остановилась в нерешительности. Тем не менее старушка воспользовалась возможностью, чтобы насмеяться над великим политиком. — Опустите немного свою объемную ягодицу, — сказала Журема. Мэр никогда не чувствовал себя настолько обезоруженным. Он был публично унижен и подчинился. Профессор приготовилась снова, прицелилась и — бац! Человек на подмостках взвыл: — Уа-а-а-у! Que pasa[17], старушка?! И профессор с любопытством спросила: — Я убила? Завывая, он прокричал: — Не-е-е-ет! — И пожаловался: — Пусть это будет худший удар черт знает куда, бабуля! От смеха у молодого Жоау Витора, стоявшего за кулисами, едва не случился инфаркт. Он стал задыхаться и намочил штаны. Он перепробовал крэк, кокаин и галлюциногены, но ничто из них не доводило его до такого состояния. Потом Мэр сказал: — Прости меня, Боже, за то, что я ненавижу эту мышь, и прости эту благоденствующую женщину за то, что она злоупотребила моим терпением. Наблюдая, как Ромео извивается от щекотки и как он задвигался от удара старушки, один мрачный заключенный спросил: — А куда делся мышонок? Ромео был не в состоянии говорить. Этот бессовестный заставил его почувствовать стыд.