Лебье сделал неопределенный жест рукой. – Как что-то очень чистое? – пришел на помощь Юн. – Именно. И кроме наших, никаких других отпечатков. – Либо Эндрю предварительно протер провод, а потом надел петлю на шею, не касаясь ее руками, – думал вслух Уодкинс, – либо кто-то сделал это за него. Вы это хотите сказать? – Так говорят улики, шеф. – Но если этот парень такой умник, каким вы его изобразили, зачем он выключил свет, когда уходил? – Уодкинс обвел стол взглядом. – Он сделал это автоматически, – ответил Харри. – Не думая. Так люди делают, когда выходят из собственной квартиры. Или из квартиры, от которой у них есть ключ и куда они могут приходить как к себе домой. Харри откинулся на спинку кресла. Он весь взмок, как мышь, и ему страшно хотелось выпить. – Думаю, надо искать тайного любовника Отто Рехтнагеля. В лифт Лебье и Харри зашли вместе. – Идешь обедать? – Да вот думаю, – ответил Харри. – Не против, если я присоединюсь? – С удовольствием. Разговаривать особо не хотелось. А с Лебье легко было молчать. Они нашли столик в кафе «Саудерн» на Маркет-стрит. Харри заказал «Джим-Бим». Лебье оторвался от меню: – Два салата из баррамунди, два черных кофе и хорошего свежего хлеба. Харри удивленно посмотрел на Лебье. – Спасибо, но думаю, я воздержусь, – сказал он официанту. – Выполняйте заказ, – улыбнулся Лебье. – Мой товарищ так говорит, потому что никогда не пробовал баррамунди. Официант удалился. Харри посмотрел на Лебье. Тот сидел, положив обе руки на стол ладонями вниз, и поочередно смотрел на них, будто пытаясь найти отличия. – В молодости я как-то добирался до Кернза автостопом вдоль Большого Барьерного рифа, – сказал он, обращаясь к своим холеным рукам. – И в гостинице для туристов встретил молодых немок, которые совершали кругосветное путешествие. Они взяли напрокат автомобиль и ехали от самого Сиднея. Они подробно рассказали мне, где побывали, как долго и почему и как планируют свое дальнейшее путешествие. Наверное, это у немцев врожденное. Когда я спросил, видели ли они кенгуру, они со снисходительной усмешкой сказали, что, естественно, видели. И наверняка поставили галочку в своем списке напротив пункта «Посмотреть кенгуру». «Вы их покормили?» – спросил я. Они удивленно переглянулись, а потом ответили: «Конэчно нэтт». – «Почему? Они такие милые». – «Но вэтть они были мертвые». Этот рассказ так поразил Харри, что он забыл посмеяться. Оказывается, кенгуру часто выпрыгивают на проезжую часть, и те, кто выезжает за город, нередко видят их трупы на обочине дороги. Официант принес Харри виски. Лебье продолжал, глядя теперь на стакан: – Позавчера я видел девушку, такую милую, что мне захотелось погладить ее по щеке и сказать что-нибудь приятное. Ей было чуть больше двадцати. Синее платье, босые ножки. Но она была мертвая. Как ты уже понял, блондинка, со следами изнасилования и удушения. И ночью мне снилось, что трупы таких милых, беспечных и беззаботных девушек лежат на обочинах по всей Австралии: от Сиднея до Кернза, от Аделаиды до Перта, от Дарвина до Мельбурна. И всё по одной-единственной причине. Потому что мы не справились с расследованием и предпочли закрыть глаза. Потому что сделали недостаточно. Потому что мы позволили себе обычные человеческие слабости. Харри понимал, куда клонит Лебье. Официант принес рыбу. – Ближе всех подошел к разгадке ты, Харри. Ты лежал, прислонив ухо к земле, и, может быть, услышишь, когда он приблизится снова. Есть сто причин, чтобы напиться, но если будешь валяться и блевать у себя в комнате, ты никому не поможешь. Наш противник – не человек. Поэтому и мы не можем позволить себе быть людьми. Надо все выдержать, надо бороться. – Лебье взял салфетку. – Но и поесть тоже надо. Харри поднес стакан с виски ко рту и медленно его выпил, поглядывая на Лебье. Потом поставил пустой стакан на стол и взял вилку. Остальное время они ели молча. Когда Харри услышал, что допросить толстую соседку Отто Рехтнагеля Уодкинс отправил Юна, то невольно улыбнулся. – Надеюсь, она его не раздавит, – сказал Лебье. Он подвез Харри до Кингз-Кросс, где тот и сошел. – Спасибо, Сергей. Думаю, дальше я один. Лебье помахал рукой и уехал. Сандра стояла там, где всегда. Харри она узнала, только когда он подошел совсем близко. – Привет-привет, – сказала она, глядя сквозь него узкими зрачками. Они пошли в «Бурбон энд Биф», где официант проворно подвинул Сандре стул. Харри спросил, чего она хочет, и заказал колу и большую порцию виски. – Уф-ф, я думала, меня отсюда выпрут, – выдохнула она. – Я тут вроде как завсегдатай, – объяснил Харри. – Как там поживает твоя подруга? – Биргитта? – уточнил Харри. – Не знаю. Она не хочет со мной разговаривать. Надеюсь, что паршиво. – Странное желание. С чего бы? – Потому что, надеюсь, она меня любит. Сандра хрипло рассмеялась. – А ты-то сам как, Харри Хоули? – Паршиво, – грустно улыбнулся Харри. – Но может быть, будет получше, когда я найду убийцу. – Ты думаешь, я тебе в этом помогу? – Сандра закурила. Лицо у нее было еще бледнее и куда более измученное, чем в прошлый раз, в глазах красные прожилки. – Мы похожи. – Харри показал их отражение в закопченной оконной раме рядом со столиком. Сандра не ответила. – Я помню, и достаточно ясно, как Биргитта кинула твою сумку на кровать и оттуда вывалились вещи. Сначала, правда, мне показалось, что там был пекинес. – Он на секунду умолк. – Ответь: зачем тебе светлый парик? Сандра посмотрела в окно. Точнее, на отражение в этом окне. – Мне его купил один клиент. Он хотел, чтобы я его надевала, когда обслуживала его. – Кто этот… Сандра покачала головой: – Нет, Харри. Я не скажу. В нашей работе не так много правил, но одно из тех, что есть, – не рассказывать, кто твои клиенты. И это хорошее правило. Харри вздохнул. – Боишься, – сказал он. Глаза Сандры сверкнули. – Брось, Харри. Не выйдет. – Можешь не рассказывать мне, кто он, Сандра. Я и так знаю. Просто ответь: боишься ты его или нет? – «Знаю», – раздраженно передразнила Сандра. – Откуда же ты знаешь? – Увидел камешек, который выкатился из твоей сумки. Зеленый хрусталь, Сандра. Я его узнал по звезде, которая на нем нарисована. Тебе его подарил он. Камень из маминого магазина. «Хрустальный храм». Она смотрела на него большими черными глазами. Красные губы застыли в уродливой гримасе. Харри осторожно положил ей руку на плечо. – Почему ты так боишься Эванса Уайта, Сандра? Почему не хочешь сдать его нам? Сандра отдернула плечо. И снова отвернулась к окну. Харри ждал. Она шмыгнула носом, и Харри протянул ей платок, который носил в кармане на всякий случай. – Представь, не только у тебя дела идут паршиво, – наконец прошептала она, повернувшись к нему. В глазах прибавилось красных прожилок. – Знаешь, что это? – Она задрала рукав платья, и Харри увидел на руке множество воспаленных уколов, кое-где с коростой. – Героин? – предположил Харри. – Морфий, – ответила Сандра. – Не каждый в Сиднее им торгует – все равно все скатываются на героин. А у меня на герик аллергия. Не выношу. Как-то попробовала – чуть не сдохла. Так что мой яд – это морфий. В последнее время на Кингз-Кросс только один человек может доставать морфий в нужных количествах. И расплачиваться он просит… игрой. Я навожу марафет и надеваю парик. Все нормально, мне, скажем прямо, до фонаря, главное – морфий! К тому же есть психи и почище, чем те, кто просит тебя нарядиться их мамочкой.