— Да-а? Тогда это меняет дело, Александра. А скажи-ка, волшебница ты наша, какова причина смерти Калиниченко? Результаты вскрытия еще у тебя? Не отравление ли бродифаном? — Нет, причина смерти вполне прозаическая. Его задушили тонким шнуром или мягкой проволокой изоляции из ПВХ. Хотя сердечко у него было изношено до предела. Знаете, что мне кажется, уколы ему делали как раз по причине сердечного приступа. — Ага! — Гуров одним сильным движением поднял себя с кресла. — Ну, спасибо, Левочкина! Порадовала так порадовала! — Что, мои сведения и предположения совпали с вашими? — Хуже, Александра! — страшным голосом сказал сыщик. — У меня вообще идей не было, но ты навела меня на ряд мыслей, которые выведут нас из этого тупика! С меня шоколадка, Левочкина! — Ну что, ребята? — Закончив, наконец, разговор по телефону с начальством, Орлов встал из своего рабочего кресла, потянулся и встряхнулся всем телом, словно сгонял усталость. — Завтра эксгумация? — Да, эксперты готовы, лаборатория тоже. Процедура назначена на одиннадцать часов дня. — Не зря ты это делаешь, Лева? — Генерал остановился и задумчиво посмотрел на Гурова. — Половина кладбища, а потом и сотни людей в городе узнают, что на кладбище эксгумировали тело недавно похороненного человека. — Именно, — улыбнулся Лев. — И я просто надеюсь, что и главный злодей в наших рядах, который крышует этот бизнес с подпольными боями, обязательно от кого-то узнает об этой процедуре. Он поймет, что мы что-то знаем, что у нас в руках доказательства того, что Лобачев отравлен, а не умер от сердечного приступа. И что он предпримет? — Прекратит бои и затаится. И ты будешь искать его лишних несколько месяцев, — заключил Орлов. — Не так? — Он начнет подчищать следы, — возразил Крячко, переглянувшись с Гуровым. — Мы считаем, что он начнет делать незапланированные ходы, а это уже чревато непродуманностью и поспешностью. — И ошибками, — закончил Гуров. — Ну, допустим. — Орлов сел рядом с Гуровым в кресло у приставного столика. — А почему вы считаете, что этот человек, который там всем руководит и отдает всем приказы, так легкомысленно считает себя неуязвимым? — По его поступкам, — пожал плечами Лев. — Петр, вспомни, что такое психологический портрет. В данном случае он довольно отчетлив и характерен. Он не удосуживается работать чисто, довольно небрежен. Он решил устранить человека, который, видимо, отказался выступать на поединке по его правилам или который выступил, но нарушил договоренность. Решил его не просто наказать, а убить. Он считает, что у него есть такое право. — Прямо-таки глава сицилийской мафии! — усмехнулся Крячко. — Да-да, примерно так, — кивнул Гуров. — И следом он решает убрать и Иванчука. Во-первых, он наказывает человека, который сорвал банк не в его пользу, обыграл его в тотализаторе и сгреб большущую кучу денег. А во-вторых, он его конкурент в этом бизнесе. И, видимо, конкурент опасный. — Так, — проговорил Орлов, постукивая пальцами по крышке стола. — И он нанял не профессионального киллера, а просто обычного уголовника, который чем-то там проштрафился, поэтому просто обязан выполнить его любой приказ. Или не его, а своего пахана, но пахан работает на нашего «оборотня». Все равно, Лева, нанимать того, кто может провалить дело… это как-то сомнительно. — Нормально, — заверил Гуров. — Это вполне в характере людей подобного склада. Ему важнее преданность и исполнительность, ему главное — иметь в руках людей, которые управляемы, а не профессионала, который от его воли никак не зависит. Он может не выполнить приказ и потребовать, скажем, дополнительной платы, может шантажировать его потом. Или не он, а тот, кто стоит за киллером, посредник, на- пример. — Ладно, давай следовать твоей логике, — кивнул Орлов. — Или, точнее, логике преступника, которую ты моделируешь. Он — властелин судеб и жизней, он волен карать и миловать. И он не стал убивать Макарова или просто не успел, не нашел. — Скорее, не смог его найти, — согласился Крячко, — и решил запугать трупом бомжа, чтобы Макаров не вздумал бежать в полицию и кому-то что-то рассказывать о подпольных боях. — Еще один штрих к небрежности нашего «оборотня», к его манере думать, что он недосягаем, и поэтому подойдет любой вариант действий, — продолжил Гуров. — Например, бомжа Калиниченко они просто задушили, хотя могли одурманить, опоить, оглушить. Они одевали его в дорогой костюм уже мертвого, что следует из замятости воротника рубашки, на которой нелепо закрутили галстук, не застегнули «молнию» на брюках, на ноги не надели носки. Даже не оторвали внутри нового, только что купленного костюма запечатанный пакетик с образцом ткани и запасными пуговицами. Хоть этикетку сорвали, и то хорошо. — И из этого ты делаешь вывод, что «оборотень» будет и следы заметать так же небрежно? Пожалуй, у него и правда хреновые помощники, а он не удосуживается контролировать их, проверять, как они выполняют работу. Ну что же, может, вы и правы, ребята. Что намерены предпринять дальше? — Мы установили через Роспотребнадзор, сколько у нас в городе сертифицированных организаций, предлагающих услуги борьбы с грызунами. Их всего шесть. Мы связались со всеми и запросили сведения, поступали ли к ним заказы на обработку бродифаном. Даты обработки взяли, отталкиваясь от дня смерти Калиниченко. Машину с его трупом нашли девятнадцатого, умер он около полуночи восемнадцатого. Препарат, следы которого найдены под его ногтями, относительно свежий. Мы запросили адреса, по которым делались обработки восемнадцатого, семнадцатого, шестнадцатого и пятнадцатого. Бродифаном обрабатывают редко, потому что он самый дорогой из всех эффективных. И таких адресов за указанные дни было всего три. — Так, так! — заинтересовался Орлов и подошел к карте Москвы на стене. — А вы это здорово придумали. Ну и где эти адреса? Гуров энергично поднялся, потер руки и, взяв со стола генерала карандаш, стал показывать на карте: — Один адрес вот здесь, в северной части Москвы на улице Яблочкова. Заявка была от коммунальной службы местного муниципального образования. У них там два детских сада и четыре подвала жилых домов вдруг стали одолевать крысы. Второй адрес в Марьиной Роще. Заказ на адрес: 3-й проезд Марьиной Рощи, 12. Это логистический центр, в котором складские ангары арендуют различные организации. Тоже одолели крысы, стали портить упаковки. А третий адрес в Коньково на улице Введенского, 6. Сортировочный цех, овощехранилище, цех по производству холодных продуктов для супермаркетов. — М-да, — покачал головой Орлов, — разброс приличный. И как вы собираетесь искать там следы этого Калиниченко? Может, проще по прописке? Он же где-то должен быть формально зарегистрирован. Я думаю, он не поехал бомжевать в другой конец Москвы. Ну, хотя бы в разумных пределах тот же район. Не так? — Кто знает? — улыбнулся Лев. — Есть одна идея. Мы думаем, что удастся выйти на след Калиниченко проще. Одна милейшая женщина в наших технических недрах полагает, что Калиниченко незадолго перед смертью оказывалась квалифицированная медицинская помощь. — По крайней мере, — вставил Крячко, — ему дважды кололи в вену иглой. Ну а в поликлинику бомж не пошел бы. У него медицинского полиса наверняка нет. — «Скорая помощь»? — удивился Орлов. На 7-ю подстанцию скорой медицинской помощи Гуров и Крячко приехали в девять часов утра. Главный врач подстанции, седовласый пожилой врач, увидев входящих мужчин, снял очки и посмотрел внимательно и немного недовольно. — Полковник Гуров из МВД, я вам звонил вчера. — Да-да, помню. Я попросил 12-ю бригаду подождать и не разъезжаться по домам после дежурства. Они сейчас в комнате отдыха вместе с водителем. — Спасибо, — поблагодарил сыщик. — Вы подскажете, как пройти в эту самую комнату? — Я вас провожу и представлю, — кивнул главврач, но в дверях остановился и повернулся к гостям: — Только я все же спрошу на правах руководителя этого подразделения. По телефону вы мне не ответили. А что с этим человеком не так? К моим сотрудникам есть претензии? — Борис Аркадьевич, — взял его под руку Гуров, — вам совершенно не о чем беспокоиться. Речь идет не о претензиях вашим подчиненным и вообще не о выполнении ими своих профессиональных обязанностей. Пообещайте, что этот разговор останется между нами, кто бы вас о нем ни спросил. — Ну, обещаю, если так, — ответил главврач, но настороженности в его глазах не убавилось. — Нас интересует только тот человек, к которому вызвали вашу машину. Только он, и ничего больше. Вот поэтому мы с моим коллегой и хотим побеседовать с бригадой. Они могут нам очень помочь. И вы уж настройте их на деловой лад. Мы понимаем, что тяжелое дежурство, бессонная ночь, усталость. Но дело очень важное. Для многих людей важное. — Хорошо, пойдемте. Бригада состояла из врача, молодой крупной женщины в очках, и двух фельдшеров: молодого крепкого парня со стриженой головой и спортивными плечами и совсем молоденькой девушки с испуганными глазами. От бессонницы они у нее покраснели, и она выглядела какой-то заплаканной. Водитель, мужчина в клетчатой рубашке, надвинув на лицо кепку, посапывал в углу в кресле, вытянув ноги далеко в проход. — Вот, товарищи, — посмотрел на своих подчиненных строго и немного с жалостью главврач, — хотят с вами поговорить, расспросить… Одним словом, я прошу помочь товарищам из МВД и ответить на все их вопросы. Они ищут человека, которому вы оказывали помощь во время вашего дежурства шестнадцатого числа. Гуров уселся на диван напротив медиков, Крячко подошел к спящему водителю, снял кепку с его лица, а когда тот удивленно уставился на него, поманил за собой пальцем. Отвечала на вопросы в основном врач, Марина Александровна. Да, вызов был на улицу Введенского ближе к полуночи. Время можно установить точнее по журналу, если товарищи из полиции хотят. Вызывали к мужчине, которому стало, по-видимому, плохо прямо на улице. Симптомы, которые назвала женщина-прохожая, соответствовали или сердечному приступу, или гипертоническому кризу. Хотя и не раз бывало, что симптоматика сердечная на деле оказывалась болями в области желудка. К своему большому неудовольствию, бригада увидела на земле явного бомжа и возле него двух сердобольных женщин. Марина Александровна не стала скрывать своего презрения к этой категории граждан перед полковником. — Вы не осуждайте меня, это мое личное мнение, а не наше коллективное, я от себя лично говорю. Вы когда за каждую смену по полтора десятка людей в критическом состоянии посмотрите, когда одну-другую жизнь за смену спасете, тогда начнете понимать и сочувствовать тем, кто заработал на квартиру, у кого есть телефон, семья. И перестанете сочувствовать тем, кто не хочет жить в обществе, работать для общества. Да что там для общества! Они для себя самих жить не хотят. Мы теряем время, расходуем лекарства, а кто-то в этот момент умирает. — Ну, не будем спорить, — примирительно поднял руку Гуров. — Мы ведь к вам приехали не для бесед на тему приоритетов оказания медицинской помощи. Нам нужно максимум информации об этом человеке. Вы приехали, увидели, дальше что было? Опишите, пожалуйста, что происходило, и вашего пациента тоже. Со слов врача, у Калиниченко было просто падение артериального давления вследствие долгого периода приема алкоголя и сильное истощение. Грубо говоря, этот человек много пил и очень мало ел. Ему ввели ряд препаратов, поднявших тонус, поддержавших сердечную деятельность. Фамилию свою, кстати, он назвал сам. И категорически отказывался ехать в больницу, хотя по-хорошему его следовало бы «прокапать», «подкормить» сердце. Одет он был, по свидетельству медиков, в старый и не очень грязный спортивный костюм. Наверное, из числа выброшенных на помойку. И куртка у него была вполне приличная, лишь порванная на одном боку да на пару размеров велика. Сердобольные тетки ушли, как только приехала «Скорая» и стала задавать вопросы. Зато в самый важный момент появился участковый. Калиниченко его, судя по его реакции, знал. Участковый стал уговаривать бомжа отправиться в спецприемник, где того хоть отмоют, откормят. И на работу устроят. Пора бы уже и за ум браться. Тем более что на дворе осень. Вот это последнее обстоятельство и привело к решению оставить пациента на попечение полицейского. Калиниченко сам перебрался к нему в машину, а «Скорая» уехала, потому что у них снова объявился вызов. — Участковый вам представился? — спросил Крячко, когда врач закончила свой рассказ. — Да, — уверенно ответила Марина Александровна и тут же замолчала, переводя взгляд с одного лица своих коллег на другое. — Ясно, — кивнул Крячко. — Но вы его фамилию забыли и не записали. Так? — Да, — вздохнула она в голос. — Тут уж, понимаете, сыграло свою роль доверие к полицейской форме, к человеку в погонах. Раз он подъехал, раз его пациент знает. А тут еще новый вызов. — А там приличный человек с приступом, да? Врач не ответила. В комнате повисло какое-то тягостное молчание. Гурову это не понравилось. Он хорошо знал, что за этим молчанием, затянись оно еще на несколько секунд, последует недоверие и нежелание откровенничать. И никакой главный врач с его заверениями не поможет. — Дорогие мои, — мягко улыбнулся Лев, — с большим уважением отношусь к вашей нелегкой работе и к вашему мужеству. Вы сейчас подумали, что мы вас в чем-то обвиняем, осуждаем за что-то. И в мыслях не было. Вы вообще не обязаны проверять документы и устанавливать личность тех, кто оказался на улице рядом с пострадавшим или человеком, которому стало плохо. К тому же, как вы сказали, Калиниченко стало лучше после ваших уколов. — Так с ним что-то случилось? Он пропал, что ли? — вдруг подал голос водитель. — Да, в некотором смысле, — ответил Гуров. — Нам очень нужно узнать, что с ним произошло дальше. — А что с бомжом может произойти? — снисходительно пожал плечами водитель. — Отравился помоями из мусорного бака, простудился, лежа на асфальте под дождем. У них жизнь, как в джунглях. Спросили бы лучше у того участкового, который его забрал. — А он его забрал? — тут же спросил Крячко. — Ну, я не так выразился. Не забрал, а с которым мы этого человека оставили. — Фамилии вы его не помните, или он ее не называл, — сказал Гуров. — Может быть, кто-то случайно запомнил номер его машины? Медики переглянулись и молча уставились на полковника. — А описать вы этого участкового можете? Возраст, звание, рост?.. — Да обычный, — медленно проговорила врач. — Средних лет, не старый. Рост… обычный. Средний, наверное. Одет в форму, как все полицейские. Куртка с капюшоном синяя, погоны, фуражка. — А на погонах что? — спросил Крячко. — Капитан он, — снова подал голос водитель и подсел поближе к медикам. — Держится как настоящий мент… хм, простите. — Это как? — улыбнулся Гуров. — Ну, уверенно. Словечки чисто ихние, то есть ваши. Типа «проследуем», еще какие-то. Я сейчас уж не помню, но как-то убедительно. Верится сразу, что настоящий участковый.