— Ходулин с экспертами уже приехали, работают, — хмуро сказал он, глядя себе под ноги. — Только сами понимаете, что там уже так натоптали… и жена. — Жена здесь? — сухо спросил Гуров. — Нет, на «Скорой» отправили, — еще более уныло ответил Гусев. — Отойдем в сторону, — шагнул назад к машине Лев. — Там нам все равно пока делать нечего. Давай подробно и без нервов. Волосы на голове потом рвать будем. Ну? — Поляков приехал с работы в четыре пятнадцать вечера. Мы ждали, что он поужинает или переоденется и снова уедет в участковый пункт. Но он больше не выходил. И свет в квартире не зажегся, когда стемнело. Мы решили, что он лег спать. Его обнаружила жена, вернувшаяся с дачи. — На работе вы не зафиксировали каких-то странных контактов Полякова, может, к нему приезжал кто-то? — Нет, все как обычно. Типичный день участкового. У него сегодня прием граждан был с девятнадцати ноль-ноль. Думали, может, отменили, может, они со своими договорились, и прием проведет другой участковый. Короче, ждали. — Ладно, давай с момента обнаружения тела. — Жена приехала, а дверь в квартиру не заперта. У них замки на двери ригельные, там нет автоматических защелок. Она за ключом, а там щель и темнота. Она открыла, а заходить боится. Тут сосед, парень. Он вошел, свет включил в прихожей, вроде все в порядке, никаких следов воров или еще чего-то. Не успел парень уйти, как раздался истошный крик. Он сам, говорит, испугался больше нее. Бросился в комнату и увидел. Жена свет включила и тут же в дверном проеме и упала. Муж за столом сидит, руки свесил, лицом уткнулся. На столе лекарства, корвалол упал и растекся по столу. Сразу стало понятно, что Поляков мертвый. — Дальше, — со вздохом велел Гуров, подняв голову и посмотрев на освещенные окна квартиры участкового. — Он растерялся, побежал за матерью. Ну, жену Полякова, с грехом пополам, к себе увели, мужики и еще одна соседка, фельдшер, кинулись к телу. Со стула перенесли его на диван, уложили, пульс искать стали. Какое там! Он уже мертвый пару часов был к тому моменту. Вызвали полицию и «Скорую помощь». Вот и все. — Да, — сказал Гуров, — вот и все. — Лев Иванович, — с болью в голосе заговорил Гусев. — Ну, мы же не виноваты! Вы сами запретили в подъезд входить, только издалека его вести. Мы всех жильцов подъезда в лицо не знаем. Поквартирный обход идет, группу вызвали… — Да не виню я вас, — проворчал Гуров. — Кого тут винить, хотя любой начальник нам сейчас спокойно и вполне закономерно может высказать неудовольствие. Вы, скажет, должны были предвидеть такой поворот событий, предусмотреть. И будет прав. — Предусмотреть могли, — возразил Крячко, — а сделать что-то и предотвратить не смогли бы. Мы бы с тобой сами наблюдали, и все равно все закончилось бы так же. Такова была установка. Только наблюдать издалека, только фиксировать контакты и не дать скрыться, если объект захочет сбежать. — Станислав, ты что, уже считаешь, что Поляков убит? Что его убрали свои же? — Ты тоже так считаешь, — усмехнулся Крячко, — поэтому и злишься. А данных никаких пока нет. Судя по описанию, он умер от сердечного приступа. — Ага, — сквозь зубы зло процедил Гуров. — Мода нынче такая, здоровенным мужикам через день умирать от сердечного приступа. Спортсмены, участковые. И главное, все те, с кем нам с тобой очень бы хотелось потолковать. Пошли, поднимемся, узнаем, что там на месте эксперты наколдовали. Когда сыщики поднялись на третий этаж, где находилась квартира Полякова, тело как раз выносили из квартиры на носилках. Гуров остановил санитаров и отогнул край простыни, вглядываясь в мертвое лицо. Гусев, который шел последним, остановился возле Крячко и спросил шепотом на ухо: — Что за ритуал? — Это не ритуал, — так же тихо ответил Крячко. — Спустя несколько часов лицо покойника приобретает умиротворенное выражение, мышцы все расслабляются. Даже если в момент смерти на лице была гримаса страдания. — И что Лев Иванович пытается увидеть? — Он, Валера, считает, что гримаса боли или страха сохраняется на лице дольше, потому что больше мышц задействовано, больше их напряжение в момент смерти. Я не знаю, наукой не доказано, но Гуров так считает. Следователь Ходулин сидел посреди комнаты на кухонном табурете. Стол у стены был пуст, если не считать палки следователя и его бумаг. Ни единого пакетика с вещественными доказательствами. Судя по лицу старшего лейтенанта, их тут и не могло быть. — Вы закончили здесь? — спросил Гуров. — Так точно, — ответил Ходулин и поднялся с табурета. — Единственное, что повезем в лабораторию для анализов, — это те лекарства, которые были на сто- ле перед Поляковым, когда его обнару- жили. — Отпечатков много? — Александра Ивановна, — окликнул Левочкину следователь, — что там с отпечатками? — Сейчас заканчиваем. Их немного, и все, скорее всего, — пальцы хозяев. Мебель чистая, протирается часто. — Обошли нас на повороте, — тихо проговорил Гуров и кивнул Крячко: — Поехали! После утренней планерки Гуров и Крячко остались в кабинете Орлова. Крячко листал какой-то журнал на столике у окна, развалившись в кресле, Гуров стоял у окна, сцепив нервно пальцы за спиной, и смотрел на улицу. Орлова не было, он вышел к своей секретарше и задержался там с кем-то из офицеров. — Лева, не молчи, — листая страницы журнала, пробормотал Крячко, — тоску ведь наводишь! — Волнуюсь, как перед свиданием, — усмехнулся Гуров. — А всего-то — результаты вскрытия. — Ничего, это у тебя по молодости лет, — тихо засмеялся напарник. — С возрастом пройдет. — Ну да, — серьезно произнес Гуров. — С возрастом многое проходит. И где там Петр? Вот тоже, генерал называется! Генерал должен в кресле сидеть и командовать из-за стола. А он ходит по коридорам. Не солидно! — Чего-чего? — раздался басовитый голос вошедшего Орлова. — Пытаешься наступить бюрократической ногой на мой демократично-либеральный стиль руководства? — Ты акт принес? — нетерпеливо спросил Лев. — Принес, пошли знакомиться с содержимым. Я там парой слов перекинулся с нашим медиком. Забавные вещи творятся на этом фронте. И вам, кстати, это в работе учесть бы надо. Сыщики подошли к приставному столу возле рабочего стола генерала и уселись напротив друг друга. Орлов водрузил на нос очки и стал листать материалы вскрытия тела Лобачева. — Так, что у нас тут? Значит, осложняется процессами тления… ну, это понятно и без экспертизы. Так, это тоже опустим, общую часть. Это мы и сами знаем, сами задание сочиняли. Вот, ребята… допинг в крови у Лобачева был… названия — черт ногу сломит! Ну, одним словом, он принимал препараты, которые помогают быстро восстанавливаться после больших физических нагрузок. — Обычное дело, — пожал плечами Крячко. — Это на всех уровнях процветает. Одни препараты запрещают, находятся аналоги и снова до поры до времени принимаются спортсменами. Там ведь целая война, в этом антидопинговом комитете, идет. И в нашем, и в международном. — Все, профессор? — осведомился Орлов. — Тогда поехали дальше. Наши умники сумели выделить одну интересную вещь из категории ядов, что, по их мнению, и послужило причиной смерти. — Значит, все-таки… — Гуров стиснул кулаки на столе. — Естественно, — кивнул генерал. — Сейчас выговорю название… батрахотоксин! — Что это? — немного рассеянно спросил Лев, откинувшись на спинку кресла и сидя в глубокой задумчивости, что-то усиленно прокручивая в голове. — Это как раз то, о чем я с медиком успел перекинуться парой слов. Яд, который нашли в крови Лобачева, не естественного, не природного происхождения, а синтетический, созданный искусственно. — А природное его происхождение каково? — поинтересовался неугомонный Крячко. — В природе он содержится в коже каких-то экзотических американских лягушек. Один из самых сильных нейротоксинов в мире. Говорят, слона может легко завалить одна такая лягушечка. — Слоны в Америке не водятся, — заметил Гуров, продолжая о чем-то напряженно думать. — Еще один профессор, — проворчал Орлов и снова нацепил на нос очки. — Я для образа сказал. Так вот, этот яд поражает нервную систему, особенно ту ее часть, которая связана с сердечной мышцей. При попадании яда в организм происходит затруднение дыхания, ощущается сердечная недостаточность, ну и… быстрая смерть. Вот почему так легко во время первого вскрытия остановились на версии сердечного приступа. Ты о чем так глубоко задумался, а, Лев Иванович? — О том, что срочно надо писать задание патологоанатому для вскрытия тела Полякова. Пусть сразу ищут этот яд. — Резонно, — согласился Орлов. — Есть основания полагать, что в одной банде и одни способы приняты. Не думаю, что у них там разнообразие экзотических ядов. — Надо кое-какие прошлые дела поднять, что-то у меня на памяти крутится. Когда-то мы уже сталкивались с синтезированием ядов. Не помню, в каком деле это просквозило. Доказательств тогда, как мне помнится, не удалось найти, но факт промелькнул. Только вот в каком деле? Пролетели еще одни сутки. Гуров рылся в своих старых ежедневниках, перелистывал файлы на компьютере. Ему не давало покоя воспоминание, что когда-то всплывало изготовление синтетических ядов. Если вспомнить, в связи с каким делом, кто там фигурировал, может, сейчас и расследование пошло бы быстрее. Он хотел спросить Крячко о фамилии одного из уголовников, по которому они работали несколько лет назад, но Стас куда-то вышел из кабинета. Гуров откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову. Нет, подумал он, таким способом не вспомнить. Надо прекращать эти раскопки. Надо просто ходить, думать об этом деле, и оно в памяти всплывет само. Не надо память насиловать. Она умная, просто не всегда быстро действует. Мысль о собственной памяти в таком образе Гурову понравилась, и он улыбнулся. И все-таки, куда делся Станислав? Крячко вошел быстрым шагом и помахал листами бумаги над головой: — Все! Теперь ни сомнений, ни споров! В приемную принесли результаты вскрытия тела Полякова. — Тот же синтетический яд, что и в крови Лобачева? — Да! — Крячко плюхнулся на стул возле стола Гурова и бросил перед ним бумаги. — А поквартирный обход ничего не дал, — покачал головой Лев. — Кто и как этот яд подсунул Полякову? Ведь все лекарства у него на столе были настоящими. И он, видимо, почувствовав себя плохо, решил принять что-то, но не успел. Станислав, там кто-то был в квартире. И дверь поэтому не заперта осталась. — Но никто посторонних в подъезде не видел, — сказал Крячко. — Опросили всех жильцов. Качественно опросили. Я вот о другом думаю — чего они так испугались, что решили и Полякова убрать? — Видимо, знают о нашем интересе к его личности, видимо, кое-какая информация о том, что дело Лобачева не закрыто, просочилась за стены нашего ведомства или с Петровки. Хотя и одной эксгумации достаточно, чтобы кто-то узнал об этом. В лице Полякова они убрали очень важного свидетеля и одного из основных исполнителей. Дело осложняется тем, что Поляков наверняка был напрямую связан с «оборотнем» в нашем ведомстве. Не обрубили ли они таким образом все концы? — Не думаю, Лева. Поляков — исполнитель, пусть и важный, но всего лишь исполнитель. А «кукловод» со своей «крышей» из полиции наверняка общается напрямую, без посредников. — Согласен. Карнаухов выглядел очень скверно. Сегодня его только что выписали из медицинской части СИЗО, но состояние его было далеко от идеального. Клетчатая шерстяная рубашка топорщилась, потому что Карнаухов застегнул ее не на ту пуговицу, волосы были взлохмачены, под глазами мешки, а кожа лица бледная, как у покойника. И еще от него плохо пахло, хотя в медчасти все пациенты регулярно принимают душ. — Как ваше самочувствие, Карнаухов? — спросил Гуров, устав разглядывать арестованного. — За что меня арестовали? — слабым голосом спросил мужчина.