– Я на твоем месте умерла бы от стыда. Хотя у тебя не хватит тонкости для этого. – Потихоньку исправляюсь. – Уж лучше входи, чем стоять здесь и позорить меня. Она распахнула дверь. Гюнвальд Ларссон перешагнул порог. – А где эта вонючка, муж твой? – Хюгольд в штабе. У него сейчас много работы, очень ответственной. – И ему не удалось тебя обрюхатить за тринадцать или за сколько там лет? – Одиннадцать, – сказала она. – И не хами. Впрочем, я дома не одна. – Вот как? И любовника завела? Небось какой-нибудь курсантик? – Оставь при себе эти вульгарные шуточки. Ко мне на чашку чая заглянула подруга детства. Соня. Может быть, ты ее помнишь? – Слава Богу, нет. – Ей не очень повезло, – сказала женщина, поправляя свои светлые волосы. – Но у нее очень респектабельная работа. Она зубной врач. Гюнвальд Ларссон промолчал. Он вошел следом за ней в просторную гостиную. На низком столике стоял чайный сервиз, а на диване сидела высокая худощавая женщина с каштановыми волосами и грызла печенье. – Это мой старший брат, – сказала блондинка. – К сожалению. Его зовут Гюнвальд. Он… полицейский. А раньше был просто бродяга. В последний раз я видела его больше десяти лет назад, да и до этого встречалась с ним не часто. – Ну, веди себя хоть теперь приличнее, – произнес Гюнвальд Ларссон. – И это говоришь мне ты? А где ты был в последние шесть лет жизни отца? – В море. Я работал. И больше, чем кто-нибудь другой в этой семье. – Ты свалил на нас всю ответственность, – горько сказала она. – А кто наложил лапу на все деньги? И на остальное? – Ты промотал свою часть наследства еще до того, как тебя выгнали из флота, – холодно ответила она. – А как теперь ты называешься? Констебль? – Первый помощник комиссара. – Папа перевернулся бы в гробу, услышав об этом. Значит, ты даже не сумел дослужиться до комиссара, или как это называется. А сколько ты получаешь? – Это тебя не касается. – А что ты здесь делаешь? Может быть, пришел взять в долг? Это бы меня не удивило. – Она взглянула на подругу, молча следившую за их разговором, и деловито добавила: – Он всегда отличался наглостью. – Вот именно, – сказал Гюнвальд Ларссон и сел. – Принеси-ка еще чашку. Она вышла из комнаты. Гюнвальд Ларссон с проблеском интереса в глазах взглянул на подругу детства. Та не ответила на его взгляд. Вернулась сестра, неся на украшенном резьбой серебряном подносике чайный стакан в серебряном же подстаканнике. – Зачем ты сюда пришел? – спросила она. – Я уже сказал. Ты должна выложить все, что тебе известно об этом Бруберге и его шефе, Пальмгрене, который умер в среду. – Умер? – Да. Ты что, газет не читаешь? – Может, и читаю. Только тебя это не касается. – Его убили. Застрелили. – Застрелили? Господи, какими пакостями ты занимаешься! Гюнвальд Ларссон невозмутимо помешивал чай. – Впрочем, я тебе уже ответила. Я не шпионю за соседями. Ларссон отпил из стакана. Потом резко поставил его на стол. – Перестань кривляться, Малышка. Ты любопытна, как омар, и была такой с тех пор, как научилась ходить. Я знаю, что тебе известно много всякой всячины и о Бруберге и о Пальмгрене. Ты и эта твоя крыса, то есть муж, оба все отлично знаете. Я же представляю себе, как это делается в ваших высоких кругах. – Твои грубости ничему не помогут. Во всяком случае, я ничего не скажу. Тем более тебе. – Нет, скажешь. Иначе я приведу с собой полицейского в форме и буду заходить в каждый дом в радиусе километра. Представлюсь и скажу, что ты моя сестра, но теперь стала важной и не хочешь мне помочь, приходится просить других. Она уставилась на него неподвижным взглядом. Наконец глухо сказала: – Неужели у тебя хватит нахальства… – А ты не задумывайся над этим. Давай-ка, запускай свою мельницу. Подруга детства следила за этим диалогом со скрываемым, но все-таки очевидным интересом. После долгого, напряженного молчания сестра покорно сказала: – Да, ты, как видно, и впрямь способен на это. Так что ты хочешь знать? – Чем Бруберг занимался в последние дни? – Это меня как раз не касается. – Совершенно верно. Но именно поэтому я готов побиться об заклад, что ты стояла и глазела каждый вечер на этот дом. Ну? – Его семья в пятницу уехала. – Знаю. Еще что? – В тот же день он продал автомашину жены, белый «феррари». – Откуда тебе это известно? – Приходил покупатель. Они стояли во дворе и договаривались. – Вот оно как. Дальше. – Я думаю, что Бруберг в последние дни не ночевал дома. – Откуда ты знаешь? Ты что, проверяла? – С тобой просто невозможно говорить. Ну, трудно не заметить того, что происходит в соседнем доме. – Ты считаешь, его здесь не было? – Да нет, несколько раз он приезжал. По-моему, увозил по частям вещи. – Кроме этого покупателя автомашины, кто-нибудь еще здесь был? Кто и когда? – В субботу вместе с Брубергом приехала какая-то блондинка. Они пробыли в доме часа два. Потом носили в машину вещи. Сумки и все такое. Вчера здесь тоже были люди. Изысканно одетая пара и какой-то человек, похожий на адвоката. Они ходили и все осматривали, а тот, который похож на адвоката, что-то записывал. – И как ты это истолковала? – Как то, что он пытается продать дом. Думаю, что ему это удалось. – Ты слышала их разговор? – Ну, иногда просто нельзя не услышать. – Это уж точно, – сухо сказал Гюнвальд Ларссон. – И похоже, что он продал виллу, так? – Да, я слышала обрывки разговора. Говорили, например, что быстрые сделки всегда самые удачные, а эта устраивает обе стороны. – Дальше. – Они распрощались очень любезно. Жали руки и хлопали друг друга по плечу. Бруберг передал часть вещей. И ключ, по-моему. Потом эти люди уехали в своей машине. Черный «бентли». А Бруберг еще оставался часа два. Топил печки. Обе трубы долго дымились. Мне показалось… Она замолчала. – Что тебе показалось?