– Та беседа была недостаточно исчерпывающей, – сказал Колльберг. – Вы, естественно, были потрясены, а свидетельские показания, которые даются в таких ситуациях, всегда бывают слишком общими. Поэтому мы обычно допрашиваем свидетелей еще раз, когда они успеют собраться с мыслями, через несколько дней. Разрешите войти? Мы не отнимем у вас много времени, – добавил Колльберг. – Это чистая проформа. – Хорошо, – поколебавшись, сказала Хелена Ханссон. – Правда, я спешу, но… – и замолчала, а они не мешали ей придумывать окончание фразы. – Будьте добры, подождите здесь минуточку, пока я наброшу на себя что-нибудь. Я только что вымыла волосы, – прибавила она и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, захлопнула дверь перед самым их носом. Колльберг предупреждающе приложил палец к губам. Оса тут же встала на колени и осторожно и беззвучно приподняла крышку, закрывающую прорезь для писем и газет. Стало кое-что слышно. Сначала жужжание телефонного диска: Хелена Ханссон набирала номер, пытаясь кому-то позвонить. Ей, очевидно, ответили, она очень тихим голосом попросила соединить ее с кем-то, ее соединили. Она молчала, очевидно, шли гудки. Наконец сказала: «Значит, нет. Извините». И положила трубку. – Она пыталась позвонить кому-то, но не застала, – прошептала Оса. – По-видимому, через коммутатор. Колльберг одними губами произнес имя: – Бруберг. – Она не сказала «Бруберг», я бы услышала. Колльберг снова сделал предупреждающий знак и молча показал на прорезь в двери. Оса Турелль прижалась к ней правым ухом, минуты через две выпрямилась и прошептала: – Она что-то делает и явно торопится. По-моему, упаковала чемодан, мне кажется, я слышала, как она застегнула его. А потом потащила что-то по полу, открыла и закрыла дверь. Теперь одевается. Когда Хелена Ханссон снова открыла дверь, то была в платье и удивительно тщательно причесана. И Колльберг и Оса Турелль догадались, что она надела парик на влажные волосы. Они в тот момент уже стояли с невинным видом далеко от двери на площадке. Оса Турелль зажгла сигарету и курила с равнодушным и отсутствующим лицом. – Пожалуйста, входите, – сказала Хелена Ханссон. Голос у нее был приятный и выговор удивительно правильный. Они вошли и огляделись. Квартира состояла из передней, комнаты и кухни. Просторная и чистая, она была обставлена как-то безлично. Почти все вещи были новые, и множество деталей говорило о том, что живущая здесь не испытывает нужды в деньгах. Всюду прибрано, все в порядке. Бросив взгляд на большую широкую кровать, покрытую толстым одеялом, Колльберг различил ясный четырехугольный отпечаток – наверняка на одеяле только что лежал чемодан. В комнате стояли диван и удобные кресла. Хелена Ханссон сделала неопределенный жест и пригласила: – Садитесь, пожалуйста. Хотите, может быть, выпить? – Нет, спасибо, – ответил Колльберг. Оса Турелль отрицательно покачала головой. Хелена Ханссон взяла сигарету из металлического стакана на столе, закурила, спокойно сказала: – Чем могу служить? – Вы уже знаете, в чем дело, – сказал Колльберг. – Да, эта ужасная история в Мальмё. Но, кроме этого, я больше ничего и сказать не могу. Ужасная история. – Где вы сидели за столом? – Ближе к краю, рядом со мной сидел датский коммерсант. Его, кажется, звали Енсен. – Директор Хофф Енсен, – сказал Колльберг. – Да, кажется, так. – А директор Пальмгрен? – Он сидел по другую сторону стола. Наискось от меня. Прямо против меня находилась жена датчанина. – Значит, вы сидели лицом к человеку, который стрелял в директора Пальмгрена? – Да. Но все произошло очень быстро. Я даже не успела сообразить, в чем дело. По-моему, и остальные пришли в себя только позже. – Но вы видели убийцу? – Видела, но я не думала, что он окажется убийцей. – Как он выглядел? – Об этом я уже рассказывала. Вы хотите, чтобы я это повторила? – Будьте так любезны. – У меня только очень общее впечатление от его внешности. Ведь все произошло очень быстро, и к тому же я не особенно обращала внимание на окружающих. Сидела, думая о своем. Она говорила спокойно и казалась совершенно откровенной. – А почему вы не обращали внимания на окружающих? – Директор Пальмгрен произносил тост. То, о чем он говорил, меня не касалось, и я фактически слушала вполуха. Я толком не понимала, о чем он говорит, курила и думала о другом. – Вернемся к человеку, который стрелял. Вы его когда-нибудь прежде видели? – Нет. Это был совершенно незнакомый мне человек. – Узнаете ли вы его, если снова увидите? – Может быть. Но я в этом далеко не уверена. – Каким он вам показался? – Лет тридцати пяти или скорее сорока. У него узкое лицо и редкие темные волосы. Роста он, по-моему, среднего. – Можете ли вы еще что-либо сказать о нем? – Нет, у него очень обычная внешность. – К какому общественному классу вы бы его отнесли? – Общественному классу? – Да. Похож ли он на состоятельного человека? – Пожалуй, нет. Скорее на конторского служащего или простого рабочего. У него вид нуждающегося человека. – Пожав плечами, она продолжала: – Но вам не следует особенно полагаться на то, что я говорю. Дело в том, что я только бегло на него взглянула. Позже я пыталась собрать свои впечатления воедино, но я в них совершенно не уверена. Многое из того, что я видела, может оказаться чистейшим, если не воображением, то… – Попыткой воссоздать события постфактум? – подсказал Колльберг. – Вот именно. Постфактум. Увидишь что-то или кого-то очень бегло, а потом, когда пытаешься вспомнить подробности, часто ошибаешься. – Видели ли вы его оружие? – Какую-то секунду. Это был пистолет с довольно длинным дулом. – Вы разбираетесь в оружии? – Нет, совсем не разбираюсь. Колльберг перевел разговор на другую тему. – Знали ли вы директора Пальмгрена раньше? – Нет. – А остальных присутствовавших? Были ли вы с ними знакомы? – Только с директором Брубергом. Остальных я никогда раньше не встречала. – Но Бруберга вы знали? – Да, он иногда пользовался моими услугами. – В качестве кого вы находились в Мальмё? Она посмотрела на него удивленно: – Конечно, в качестве секретаря. Правда, у директора Бруберга есть постоянный секретарь, но она не ездит с ним в поездки. Она говорила свободно и уверенно. Все казалось хорошо отрепетированным. – Стенографировали ли вы или вели протокол в этой поездке? – Да, конечно. Днем же было совещание. И я записывала, о чем шла речь.