Пролог Мерзкая тварь брызгала вязкой слюной. От ее отвратного дыхания закладывало нос и слезились глаза, а короткие, но острые зубы из выпирающей челюсти клацали перед самым лицом. Подполковник, пытаясь стряхнуть с себя существо, отворачивался и всеми силами давил на лапы уродливого создания, оттесняя его от себя. Тварь, свирепея, шире разомкнула челюсти, порываясь оторвать голову. Наконец прозвучала спасительная автоматная очередь – пули прошили тело инопланетного зверя; его голова дернулась, из горла вырвался хрип. Не было ни секунды, чтобы обнаруживать спасителя, прицельно выстрелившего в существо, и благодарить его – времени хватало только на выживание в схватке с внеземным. Сезонов, воспользовавшись моментом, увернулся, дернувшись влево и выползая из-под животного, а зубы твари, блеснувшие в харкающей кровью пасти, легко вошли в землю возле него. Подполковник отдернул руку от плотной кожи пришельца – жилистой лапы, потянувшейся к нему, схватил выроненный армейский нож, оказавшийся возле в спасительной близости, и, извернувшись, вонзил его существу под лопатку. Тварь взвыла, но в следующее мгновение вцепилась в помедлившего подполковника своей лапищей, обхватив его руку, и отбросила в сторону. Сезонов впечатался в основание монумента. Страшная пронизывающая боль отдалась в голове, вывернутом плече и по всему телу. Сознание помутилось, подступила тошнота, туловище горело и пульсировало. Он увидел тварь. По спине стекала темная кровь, она же обильно капала с широкой белесой пасти, а свирепый взгляд упирался в Сезонова. Тварь приготовилась к прыжку. Подполковник не мог встать, а лишь слабо шевельнулся. Послышались новые выстрелы. Существо с диким визгом отступило. На его теле образовались новые огнестрельные раны. Очередной выстрел. Пуля попала в висок. Пришелец качнулся и, тяжело хрипя, упал на землю. К Сезонову кто-то подбежал. Он не мог сфокусировать взгляд, сил хватало только на то, чтобы стараться не отключиться. Подбежавший крепко схватил его за плечи и пытался поставить на ноги, что-то выкрикивая, однако оглушенный подполковник не разбирал слов. Гигантским усилием воли он заставил себя подняться. Мир вокруг зашатался. Сезонов приложил ладонь к голове и ощутил теплую кровь на склеившихся волосах. Со стороны Богородской башни послышался визг: вторая тварь увидела, что собрат убит, и спрыгнула с башенного острия на дорогу, несясь к вооруженным людям на всех четырех лапах. День 1 Семь дней назад... Прозвучали тройные автоматные залпы. Пятеро парней, отличники военного училища, его недавние выпускники, строго смотрели на горизонт, отдав последние почести незнакомому военачальнику. Прозвучала команда их командира, и молодые офицеры, нога в ногу, отошли от могилы, дав место последний раз проститься с усопшим его родным и друзьям. Сезонов взглянул на бледно-зеленую часовню, видневшуюся сквозь холодные голые ветки деревьев и бурую хвою, и вновь обернулся к месту последнего пристанища Арсения. Вот первой подошла Дарья, вдова, едва стоящая на ногах и без сил ступающая по вымощенным доскам вокруг вырытой могилы, поддерживаемая высоким и крепко сложенным сыном. На лице мужчины лежал отпечаток мировой скорби. Он шептал матери слова поддержки и крепко держал за плечи. Рядом с ним, по другую сторону, шла девушка, его сестра; дочь, оставшаяся без отца. Одетая в темное платье с длинными рукавами, в черном платке, она горько плакала, не стесняясь слез. Потерявшие любимого человека, ослабевшими руками эти трое подняли влажную, смешанную с грязью землю и кинули в могилу. Дарья что-то прошептала одними губами, затряслась в рыданиях и закрыла лицо руками. Сын еще крепче обнял ее и поцеловал в голову поверх накинутого темного шелкового платка. Второй рукой он сжимал руку сестры, которая прижалась к его плечу и всхлипывала, глядя на гроб, опущенный в могилу. Вот они сошли с досок и встали в стороне от могилы, ближе к дороге, давая возможность сказать последние прощальные слова людям, близко знавшим Арсения. К могиле приблизилась пожилая женщина с супругом – родная сестра умершего. Они очень похожи. Когда и она бросила землю в могилу своего брата, подошла к Дарье. Обнявшись, женщины плакали. Затем к могиле прошли еще с полтора десятка людей, и большая их часть – военные офицеры местного гарнизона, которых Сезонов не знал. Всем присутствующим его представили позже, когда приехали на поминальный обед. Здесь были близкие друзья Арсения со школы, хорошие товарищи и сослуживцы. Сезонов опустил глаза на свои руки. Оказалось, что он остался единственным, кто еще держит свечку, которая давно не горит. Подполковник убрал ее во внутренний карман пальто. Настала его очередь отдать последнюю дань хорошему верному другу. Новость о кончине Арсения настигла его в радостный вечер: командный состав отмечал повышение сразу военного квартета, а сам Сезонов торжественно вручал новые звездочки на красные полосы удостоенным новых званий молодым офицерам. Только церемония вручения окончилась и он вернулся на свое место, как тут же в кармане брюк завибрировал мобильный телефон. Он поспешно отошел к дверям, принял вызов, еще тогда удивившись, что звонил его старый приятель, с которым они вроде как совсем недавно переговаривались. Но на том конце был не флегматичный голос Арсения с легкой хрипотцой – надрывно плакала его жена. Уже вдова… Сезонов ступил на всаженные в землю доски и остановился над могилой. Посмотрел на крышку гроба, которая испачкана прилипшими земляными комьями. Подполковник почерпнул горсть земли и кинул вниз. - Прощай, Арсений, – вздохнул Сезонов и отошел от могилы, вставая неподалеку от вдовы и ее детей. Влажная земля, зачерпнутая рабочими – парнем с оспинами на лице и мужчиной постарше с крупной родинкой на подбородке, – глухо стукнулась о крышку. Гроб медленно утопал в жидкой апрельской земле, тёплом, сходящем снеге и размягченной глине. Вместе с гробом всё дальше уходил в лучшую жизнь от земных мучений Арсений Ковалев, полковник войск ПВО Западного военного округа, славный товарищ, верный друг, любящий муж и отец, просто отличный человек. До столовой доехали быстро – место недалеко от кладбища, на Октябрьском проспекте. В середине банкетного зала со светло-изумрудными стенами, у барной стойки близ выхода на кухню размещались составленные вместе и накрытые скатертью столы. На свободной стойке уже был оставлен портрет Арсения с темной лентой в углу, а рядом – кувшин с двумя живыми гвоздиками. Вдова Дарья с сестрой Арсения прошли на кухню улаживать внезапно возникший вопрос, а гости и родственники Ковалева снимали верхнюю одежду и проходили в зал. Сын контролировал рассадку и указывал на свободные стулья. Ему и его сестре вновь произносили слова соболезнования. Оба кивали, сдерживая слезы. Дочь часто оборачивалась на портрет отца на барной стойке и тоскливо смотрела на фотографию. Сезонов, севший за стол последним, обменивался рукопожатиями с мужчинами и наклонял голову при знакомстве с женщинами, слегка пожимая им ладонь. Из кухни показались Дарья с золовкой. Сын первой и муж второй помогли им снять верхнюю одежду. Когда вдова проходила мимо Сезонова, их взгляды встретились. Подполковник грустно кивнул. Дарья положила ладони ему на плечи и сжала губы, рассматривая полными слез глазами узел его галстука. Сезонов накрыл ее руки своими и сжал. Старческая тонкая женская рука с влажной кожей и бледными пигментными пятнами под его, сильной и крепкой, кистью. - Держись, Даш. Понимаю, как это тяжело. - Спасибо, Валер. Спасибо, что приехал. - О чем ты, господи… Сезонов, поднявшись, подвел ее к стулу. Вновь прошел к своему месту и сел. Всем разлили водку. Дарья взяла рюмку. Каждый последовал ее примеру и поднял на вдову глаза. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим шипением за дверьми в кухню. Женщина повернулась к портрету умершего супруга. - Арсенюшка… – прошептала она. Ее левый локоть сжал сын. Некоторое время она собиралась с мыслями. Затем вновь повернулась к гостям. Хорошо, что он оказался избавлен от тягомотной и продолжительной беседы с приятелями Арсения, присутствующими за поминальным столом: не хотел в сотый, а то и более раз (всех за прожитые годы не упомнишь) объяснять, отвечая на вопросы, где конкретно, в какой части какого года он, Сезонов, познакомился с Ковалевым, что связывало их на службе и так далее. Потому что ни разу никто (за исключением, конечно, знающих и посвященных людей, которых не так много) не верил его долгим и последовательным объяснениям, что́ он, такой внешне достаточно молодой, делает в командном управлении, принимающем ответственные решения, среди предпенсионных седовласых стариков, прошедших огневые точки и проделавших долгий, кропотливый путь к своей высокой занимаемой должности, там, где почти нет ровесников Сезонова. Вот уже почти полтора десятилетия он держит в своем удостоверении потрепанный от времени, специальный вкладыш – документ, вынесенный и подписанный еще от имени силового министерства СССР и в позапрошлом десятилетии заверенный другим штампом, уже с гербом настоящей России, преемственного ведомства. Лишь этой бумажкой ставятся все точки над «i» в бюрократическом поле, но в ключе людского интереса всё происходит наоборот – разворачивается бесконечный свиток вопросов об истоках этого советского свидетельства, подтверждающего, что его жизнь, жизнь Валерия Сезонова, не такая простая и обычная, как кажется на первый взгляд. Военнослужащие в день похорон Арсения Ковалева остались довольны тем малым из ответов, что Сезонов много раз по счастливым стечениям обстоятельств пересекся с умершим по службе в паре городов, и подполковник про себя отметил, что не придется распространяться о своем прошлом. К сегодняшнему вечеру уже забудут о нем, офицере из Москвы. Сезонов дважды извинялся перед родственниками, покидая столовую на несколько минут, и выходил на улицу, на свежий воздух, чтобы разложить по полочкам мысли, которые внезапно приходили в голову на поминках. Дважды он порывался закурить и дважды быстрыми движениями доставал полную пачку сигарет, отправлял одну в рот и, зажав губами, уже щелкал зажигалкой. Но тут же раздраженно мотал головой, возвращал зажигалку в карман и вынимал даже не зажженную сигарету. Он бросил несколько лет назад, но в минуты отчаяния, тревоги, предельного накала нервов порывался вдохнуть в себя, затянувшись, приторно едкий табак. Что-то не давало ему покоя. Смерть друга казалась скоропостижной. Да, именно – скоропостижной. Несмотря на то, что Ковалев успел разменять седьмой десяток, учитывая низкую продолжительность жизни мужчин, Арсения даже пожилого не брала никакая болезнь. В молодости он был одним из самых крепких духом и закаленных телом. На медосмотрах – первый по группе здоровья. Идеальное сердце, идеальные легкие. Так думалось – так он говорил всем и об этом писались заключения врачебной комиссии. Он болел настолько редко обычной простудой, что даже землетрясения в самом сейсмически спокойном уголке планеты случаются чаще. До боли обычное явление – смерть человека. И всё же Сезонов глупо подумал, что Ковалев не посмел бы умереть как-то «необычно», не предупредив его, Валерия, о той ерунде, что хочет совершить – покинуть эту землю единственным для человека способом. Вспоминался самый последний телефонный разговор с Арсением в середине марта. Ковалев был как обычно весел, разговорчив. Делился успехами сына и дочери. Сезонов уклончиво ответил на вопрос, виделся ли с супругой, и перевел разговор на другую тему. Достигший предельного возраста пребывания на военной службе пожилой военный с идеальным для старика здоровьем, всегда жизнелюбивый и активный, умирает. Казалось бы, бывает – тогда говорят: скоропостижно. Вот именно. И всё же. Такая естественная странность была Сезонову противно подозрительна. - Он не жаловался на здоровье. Ну, вообще-то в его возрасте как раз и надо жаловаться, но от него крайне редко услышишь, что что-то беспокоит... беспокоило. – Дарья вновь приложила ладонь к губам. – Он же с юности закаленный как олимпийский спортсмен. Да что я говорю, Валер. Ты ведь сам его знаешь!.. Знал. Они остались одни. Приглашенные на поминки распрощались, выразив последние слова соболезнования и поддержки родным Ковалева, и разошлись. Сестра Арсения вместе с мужем уходили последними. Дарья уговорила сына с дочерью возвращаться домой вместе с тетей. Брат и сестра протестовали, не желая оставлять мать одну в такой тяжелый для всех и в особенности для нее час. «Я ненадолго задержусь, оставьте нас вдвоем, – уверяла детей вдова. – Мы немного прогуляемся. Валерий проводит меня прямо до квартиры, не волнуйтесь. Если уж совсем что важное, я на телефоне». - Что написали в справке о смерти, какая причина? – спросил Сезонов. - Кардиогенный шок. Обширный инфаркт. Повисло молчание. Несколько метров они преодолели не проронив ни слова. Первый звонок подозрения. - У него же идеальное сердце, ну, для его возраста, – пробормотал подполковник, не поверив в сказанное Дарьей. - Вот в том и странно. Но – врачам виднее. Не я много лет в медицинском училась, – вздохнула та. - Смерть точно… не насильственная? - Господи, Валер. – Дарья остановилась и со страхом посмотрела на Сезонова. Тот притормозил и тоже повернул к женщине лицо. – Почему ты спросил, почему ты так думаешь? - Прости, извини, я… Я сам не свой. Это такой удар. Такая… неожиданность, так что я... – попытался оправдаться Сезонов и почувствовал на своей руке легкое касание пальцев: жест поддержки и утешения. Дарья вновь шагнула по асфальту, по которому размазался быстро таявший снег. Подполковник шел рядом. - Вы были близки, я знаю. Прости, что сорвала тебя со службы, просто такие дни в моей жизни, что… - Боже, Даша, да о чем ты, какие извинения, – Сезонов помотал головой и накрыл своей ладонью в перчатке руки женщины. – Сейчас это неважно. У тебя траур, весь мир перевернулся. Опять молчание. Они прошли квартал и остановились на светофоре. - У тебя в последние недели его жизни не было никаких подозрений, словно что-то… ну… не то? – осторожно спросил Сезонов, задумчиво встречая и провожая взглядом автомобили. – Хоть что-нибудь, любое, даже малое? Неестественное поведение. Либо начал принимать какие-то лекарства. Частые задержки в гостях. Может, несвойственная замкнутость или, наоборот, нечто маниакальное... - Он редко ходил по гостям. Скорее, мы принимали у себя его сослуживцев, – ответила Дарья, когда для пешеходов зажегся зеленый сигнал. – Мы столько лет прожили вместе и я точно могу сказать, что никаким мрачным или подозрительным без причины он не был. Ни хандрил, ни молчал. Вел себя совершенно обычно. Каким он был всегда. - Как он попал в больницу с инфарктом, когда? – спросил Сезонов, когда они ступили на другую сторону пешеходной части. Дарья молчала и, кажется, напряглась: пальцы сжали руку Сезонова. Он почувствовал внезапное и необъяснимое напряжение женщины даже через ткань пальто. - Даш? Подполковник повернулся к ней и удивился быстрой перемене в лице: вдова смотрела под ноги, ее губы дрожали и шевелились, а глаза излучали явный страх. - Даша? – Сезонов остановился, мягко взял женщину за плечи и развернул ее лицом к себе, вглядываясь, силясь понять, что она скрывает – если действительно есть что. Она обратила взгляд куда-то в сторону. Она стыдилась смотреть на него. Сезонову показалось, что с ее и так бледного лица отлила кровь. - Даша. Скажи мне правду. Прошу тебя. Он не лежал в больнице? – подполковник озвучил свою догадку. – Он умер дома? Или… что? Вдова наконец подняла на него глаза. - Его нашли у трассы недалеко от военного полигона, – прошелестела женщина почти неслышно. ***