– Надеюсь, ты хороший прорицатель, – улыбнулся посадник. И, помявшись, спросил: – Зачем тебе заячья шкурка, водяной? Почему она, а не серебро или золото? – Нельзя нам плату брать, силу от того теряем. Лишь то попросил, что для дороги надобно, без корысти. – Ведун чуть вытянул клинок. – Меч вот… Вторую неделю все ножны сделать не могу. Боярин облегченно рассмеялся и дал шпоры коню. – Хорошей дороги, водяной! – услышал его последние слова Олег. – И тебе удачи, молодой да ранний. – Середин поднялся в седло, пустил лошадь рысью. – Вот проклятие! Опять про дорогу не спросил… От Изборска до Пскова пути всего двадцать верст, так что на окраину города Олег заехал еще засветло, выбрал постоялый двор, спешился у ворот, завел коня под уздцы. Из распахнутых дверей высокой, на каменной подклети, избы вышел на крыльцо дородный мужик в засаленной рубахе и вытертых штанах, опоясанный простой веревкой. Хозяина в нем выдали сапоги. Добротные, юфтовые, с подошвой. Слуге такие не по карману. – Здрав будь, хозяин. Бери на кошт на два дня. Светелка мне нужна попроще, да опосля припасы в дорогу. Мужик скользнул взглядом по обуви незнакомого покроя, странной рубахе, по мешку, сшитому из неведомого зверя, и, в свою очередь, спросил: – Платить чем станешь? Серебром сарацинским или немецким? – Русское завтра добуду, – пообещал Олег, бросая поводья подскочившему мальчишке. – Коня хорошенько почистить вели да накормить. Может статься, коли денег не найду, твоим послезавтра станет. Мужик довольно осклабился и выпрямился. – Коли так, давай сам до покоев княжеских провожу. Будешь в них как сыр в масле кататься! – Княжеских не надо! – погрозил ему пальцем Олег. – За княжеские платить не хочу. – А-а! – отмахнулся мужик. – Поселю в княжеские, а возьму как за простые. Для желанного гостя ничего не жалко. Как оказалось, «княжеские покои» в представлении хозяина размерами мало превышали светелку Олега в Изборске, а окно имели и вовсе крохотное, под самым потолком, словно в порубе. Однако ни в чем недобром ведун мужика не заподозрил. Коли хозяин знает, что у постояльца в мошне, кроме пыли, ничего нет, – то и недоброго замышлять не станет. Поутру, прихватив одно из зеркал, Середин отправился в город. Крепость нынешнего Пскова размерами сильно уступала той, мимо которой Олег проезжал на мотоцикле, но уже была построена из камня, из такого же, что и Изборск. Никаких золотых куполов над ним пока еще не сверкало, на месте Довмонтова города шумели торговые ряды, отделенные от слободы земляным валом и деревянным частоколом. Каменные стены самой крепости отстояли еще дальше, там, где когда-то в будущем появится Троицкий собор. Нынешним псковичам его успешно заменяло укрытое в березовой рощице святилище, оградившее себе ровный круг на месте будущей улицы Ленина[9]. Однако Олег приехал сюда не для осмотра достопримечательностей. Найдя на базаре лавку торговца украшениями, он вызвал хозяина и показал зеркало размером в две ладони, вставленное в деревянную самодельную рамку. У купца жадно вспыхнули глаза, однако он презрительно сказал: – Фу, крохотное-то какое! У нас серебряные полированные меньше локтя никто не берет. А отражение в них получше, чем в этом, будет. Середин откровенно расхохотался, и торговец поубавил спесь: – Ну, может, и не так… Но размером больше выходят. – Это стекло, оно со временем не темнеет, – стал перечислять ведун, – его не нужно полировать. Оно отражает куда лучше. И оно стоит всего десять гривен. И кстати, зеркала чаще всего в половину ладони берут. Нешто я не знаю? – Кто же его возьмет-то за такую цену! – возмутился купец. – Такое серебряное в десять раз дешевле! – Тот, кто берет серебряные, – пожал плечами Олег. – Таким боярам есть чем платить, а это редкостная вещь и отражает лучше. За одну редкость пять гривен накинуть можно! – Ладно, уговорил, – сдался купец. – За чудесные свойства игрушки сей двойную цену тебе дам. Две гривны. – Оно двадцать стоит, коли в хоромы княжеские отнести! Просто мне некогда ныне, потому даром и отдаю. Десять. – Ну так иди, – разрешил торговец. – Иди в хоромы, продай. – Девять? – передумал Олег. – Три. Сошлись на шести. Гривна для Руси – ценность великая. Целый табун купить можно али деревеньку в три двора с пашнями, большой дом отстроить. А уж шести Олегу должно было хватить чуть не на всю жизнь, даже если застрять в этом мире до самой старости. Повезло еще и в том, что наскрести такую огромную сумму купец не смог, а потому две гривны дал мелочью: арабским и немецким серебром, новгородскими чешуйками, двумя сороками куниц да и еще сорока шкурками белок. Деньги для Руси привычные – но уж очень неудобные. В кошель не засунешь, от посторонних глаз не спрячешь. Пришлось тратиться, прикупив кошму, умбон, пару колокольчиков и плащ с фибулой. Правда, на это ушло только двадцать куниц, а Олег нагрузился еще пуще прежнего – и потому, махнув рукой, отправился обратно на постоялый двор. Остаток дня ушел на изготовление ножен. Очистив и расщепив можжевеловый стволик вдоль, ведун выскреб ножом часть сердцевины, проклеил полоской заячьего меха, промазал хозяйским салом, потом сложил, сбил прихваченными из двадцать первого века клепками, распарил на кухне, согнул по форме меча и оставил высыхать. Прибить перевязь и петлю для ношения на поясе было делом минутным, так что это Олег оставил на утро. – А купить не проще было? – поинтересовался хозяин, наблюдая за его стараниями. – Хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам, – ответил ведун, для надежности связывая кончик ножен и их верх веревкой. Когда древесина высохнет, форму будет держать надежно, но пока сырая, лучше подстраховаться. – Здесь я точно знаю, что мех внутри на всю длину, знаю, чем смазан, какого качества. А что там, внутри, в чужих ножнах приклеено, чем и надолго ли хватит… Поди угадай. А подскажи, хозяин, как мне быстрее до Торжка добраться? – Знамо как, – пожал плечами мужик. – От Пскова трактом до Русы, столицы земель русских, доскачешь, там лодку какую наймешь до Вышнего Волочка, а от него до Торжка, мыслю, всего един переход будет. Там недалече, даже пешим за три дня можно дойти. Верхом же, коли торопиться да на рассвете выехать, за день точно успеешь… – Хозяин засомневался и решительно рубанул ладонью воздух. – Через месяц, полагаю, всяко там будешь. Ну, или через полтора. – Так долго? – изумился Олег. – Четыре дня отсель до Русы, – загнул палец хозяин, – через Ильмень-озеро пару дней кладем, опосля по Мсте супротив течения пробираться. А там пороги. Ровненский, Ёгла, Углинский да еще пяток помельче. Обносить, протаскивать… Не, никак меньше месяца не получится. Да еще пока судно попутное найдешь… Да, полтора месяца, не меньше, – подвел итог мужик. – Тут по прямой двести верст! Коли не спешить – и то десять дней самое большее! – возмутился Середин. – По прямой! – поднял палец хозяин. – По прямой токмо птицы летают! Купцы свои товары водой возят, стало быть, тракта натоптать некому. Ладно меж Псковом и Русой, тут города многолюдные, путников много, оттого и тракт торный. А много ли народу в Торжок отсель ногами ходит? За год десяток наберется, и то хорошо. И каковые там дороги, меж деревнями забытыми, через леса дремучие, одному Вию известно. Верховой, пеший, может, и проберется, а с возком лучше и не пытаться. – Я верховой, – напомнил ведун. – Нечто поперек путей людских попрешься? – не поверил мужик. – Верно тебе говорю, через Русу езжай. Тот путь, может статься, и дольше, да зато надежнее. – Тороплюсь я, земляк, – покачал головой Олег. – А десять дней и полтора месяца – уж очень большая разница. – Коли торопишься, то иначе можно попробовать, – почесал в затылке хозяин. – По Великой… Олег охнул и выпучил глаза, падая на колени. Его дыхание снова связало в узел, и он ощутил стянутые назад локти, увидел явно пьяного мужика в замызганной куртке, разношенной до такой степени, что из швов торчали лохмотья синтепона. Мужик скривился, высунув язык, произнес что-то типа «ути-пути», протянул к ведуну растопыренные ладони, замызганные чуть ли не сильнее, чем одежда. – Да что такое… – Олег чуть присел, повисая на локтях, ощутил, как державший его враг наклонился вперед из-за внезапно потяжелевшего пленника, и тут же что есть силы оттолкнулся от земли, подпрыгивая как можно выше. Макушка врезалась в цель: у кого-то лязгнули зубы, послышался стон. Середин же поддернул ноги и резко ударил ими мужчину перед собой. Мужчина отлетел в одну сторону, он со своим пленителем – в другую, крутанулся вбок, и пальцы, сжимавшие локти, наконец-то разжались. Молодой человек приподнялся. – Ах ты тварь, – прохрипел ханурик за спиной, утирая кровь на губах, и Олег с размаху ударил его лбом в нос, ломая до кучи и хрящи. Заметил краем глаза, что на него набегает первый мужик, закидывая над головой арматурину, откинулся на спину, поддернул ноги и, когда тот был совсем рядом, сдвоенным ударом пяток в живот вколотил ему желудок на место легких. Мужик отрубился мгновенно, словно выключатель повернули, вяло осев на асфальт. Второй продолжал хрипеть и угрожать, и молодой человек добавил ему еще – ребром ладони по горлу. Поднялся… …с колен. Осталась только боль в груди и ощущение синяков на локтях. – Ты чего, гость дорогой? – удивился хозяин постоялого двора. – Ерунда, прихватило что-то… – поморщился Олег. – Пройдет. – Так о чем я это?.. А, так вот, путник… Коли торопишься, то за Псковом на тракт поверни, что вдоль реки Великой на юг идет. По нему до брода доедешь – это, стало быть, река Череха, налево вверх по ней поворачивай. Там сперва поселение медников будет, опосля хутор Ольховый, Плоская Лука, ну и далее. Как деревни кончатся, дорога, знамо, поуже станет, но проехать можно, местные пользуются. На восход, главное, держи. Там, далее, реки переходить придется. Шелонь, Ловать, Порусью. Везде люди живут, везде подскажут, как далее удобнее ехать. Мыслю, десять не десять, но за две-то седьмицы доберешься. Я тебе, коли так, мяса сушеного с собой положу в туесок вощеный да сечки фунтов пять. Постоялых дворов там не найти, а сии припасы и сытные, и завариваются быстро. – Вот и отлично, – сказал Середин. – Вели меня завтра на рассвете разбудить, коли сам не проснусь, в дороге каждый светлый час на счету. И снеди какой-нибудь пусть сразу соберут, поесть перед отъездом, и лошадь оседлают. – Сделаем, – кивнул хозяин. – Тогда пойду прилягу, – решил молодой человек. – Что-то мне нехорошо. Объяснение хозяина постоялого двора оказалось на удивление точным. Выбравшись из пригородных слобод, уже через полчаса Олег вместе с трактом отвернул от Великой, по песчаному броду пересек речушку, не замочив даже стремян, и оказался на развилке. Повернув влево, он перешел на рысь, через час миновал еще одну слободку, ощетинившуюся множеством толстых печных труб и далеко пахнущую гарью. За селением Середин дал скакуну роздых, незадолго до заката миновал одинокую боярскую усадьбу, проводившую его конским ржанием да собачьим лаем, перебрался через ручеек и отвернул вдоль него вправо. Добравшись до реки Черехи, остановился в редком осиннике, на лужайке, расседлал коня, отер травой, напоил, спутал ноги и пустил пастись. – Ветер по листве, шаги по траве, взгляд по небу, дыханье по тишине… – наговорил ведун привычные слова, обращаясь к местным духам, и еще не успел закончить заклинание, как по траве пробежался ветерок, скользнул округ, словно оценивая гостя, и опал вниз. Колыхнулись ветви деревьев, качнулись стебли трав. Полевики и травники приняли его. А может статься – и здешняя берегиня, если она обитала на этом лугу. Сберегая землю, Олег разложил костер у самой реки, на вымытом водой песке, оставил под кустом чашку с пряным отваром, заменяющим здесь чай и кофе, накрыл ломтиком еще свежего псковского хлеба. Потом порылся в мешке, нашел моток толстой рыболовной лески, натянул между осинами в проходе, через который въехал на лужок, и в просвете напротив, закрепив на кончиках нижних гибких веток. Он успел отвыкнуть от одиноких походов через дикие места и опасался, что разбаловался, перестал спать достаточно чутко, чтобы услышать подкравшегося зверя или человека. Конечно, можно понадеяться на берегиню или на то, что духи предупредят, но… Но от помощи духов Середин тоже успел отвыкнуть. Однако ночь вернула его к блаженному ощущению близости с миром родной земли. Это был первый за много месяцев сон, когда травы и листва умиротворяли путника своим шепотом, когда ночная прохлада не пыталась пробраться к нему в спальник, а ветер гладил его губы и щеки нежными, убаюкивающими прикосновениями. Или, может быть, не ветер? Может, это берегиня, верная своему обычаю, успокаивала его, ласкала и пела свою чудесную колыбельную. Уже ради одного этого наслаждения и то стоило возвращаться сюда… Поутру хорошо отдохнувший Олег снова поднялся в седло и двинулся дальше по узкой колее, накатанной телегами, – между осинниками, сосновыми борами и березняками, по большей части вдоль берега Черехи, но нередко вместе с дорогой спрямляя путь между петлями русла через поросшие медовыми травами холмы или черные непроглядные ельники. К полудню он миновал деревеньку на четыре плотно стоящих дома, спустя пару часов – еще одну. Дорога по виду своему почти не изменилась, однако вслед за очередным поворотом реки менять своего направления не стала, а прямолинейно ушла в сосновый бор, где земля вместо травы сплошь поросла серым мхом. Потом все чаще стали попадаться ели, через пару верст впереди открылась просека… И дорога оборвалась. С немалым трудом найдя между пнями заваленные хвоей и ветками тележные колеи, ведун продолжил путь, пробился через молодой ельник, а дальше непостижимым образом дорога сузилась до ширины тропинки, словно телега неведомого крестьянина плавно сделалась одноколесной. К счастью, тропинка оставалась нахоженной, видна была прекрасно и вела в нужном направлении. То есть в самом худшем случае через пару дней он все равно наткнется на полноводную Порусью. А вдоль рек, как правильно заметил хозяин постоялого двора, деревни всяко найдутся. Там и о пути можно будет спросить. Между тем пробираться вперед приходилось по густому тенистому лесу, время от времени перепрыгивая через поваленные деревья. Пару раз ведун был вынужден даже спешиваться и обходить слишком высокие препятствия, ведя скакуна в поводу. И хотя тропинка оставалась хорошо различимой, особой пользы от нее не было. Наконец Олег увидел справа от себя просвет, повернул туда и вышел на влажную прогалину, густо поросшую папоротниками и осокой, окруженную ивняком и ольхой. Буйство зелени объяснялось не столько просветом между кронами, сколько небольшим родничком, бьющим на краю низинки. «Не оазис, конечно, но жить можно, – решил Середин и спешился. – Коли что получше искать, можно и вовсе без ничего остаться». Он отпустил подпруги, снял с луки мешки с припасами, затем седло и узду. – Заправка, дружище! Наслаждайся. Солнце было еще высоко, но у Олега не было выбора: лошади нужно есть, причем брюхо она набивает довольно долго. А потом еще и спит. Здесь ей есть чем подкрепиться, а что там будет впереди – неведомо. Лучше не рисковать.