Отправив скакуна на водопой, ведун поклонился здешним духам и занялся костром. И если со свежей травой в диком лесу было сложно, то с валежником и хворостом – никаких проблем. По жадности Середин набрал дров раза в три больше, чем требовалось, развел огонь, спутал коню ноги, зачерпнул в котелок воды и повесил кипятиться. Разложил под кустарником кошму и спальник, высыпал в котелок горсть черной крупы из сушеного мяса, столько же сечки, разворошил сучье и перевесил котелок повыше, чтобы каша набухала, а не варилась. В общем, все шло своим чередом. И только когда он растянулся в походной постели, вместо ожидаемого убаюкивания по лицу побежал холодок. Листва на сей раз не шелестела – вместо нее потрескивали ветки, а вечерняя прохлада ползала под синтепоном, словно спального мешка не было вовсе. Промучившись таким образом часа полтора, но так и не заснув, ведун вылез из мешка, практически на ощупь наломал тонких веток на растопку, поджег их, накидал сверху валежин. Дожидаясь, пока костер разгорится снова, подтянул к себе котелок с оставленной на утро кашей и… И заметил вдалеке, на тропинке, красные огоньки. Огоньки шевелились и приплясывали, медленно приближаясь. – Ква… – Олег опоясался, обнажил осеребренный клинок, способный разить любую нежить, присел и задвинулся дальше в кустарник, сливаясь с его чернотой. – И что это за беспокойные души в такой глухомани? Огоньки приближались, но вместо потустороннего воя Середин услышал вкрадчивый шепоток: – Здесь он должен быть, тут для ночлега мест иных не сыскать. – Тише! – Да спит он… Вишь, догорает костер-то… Огоньки приближались, и теперь в прыгающем сиянии свечей Олег смог различить лицо хозяина постоялого двора и еще двух мужиков угрюмого вида. – Что, гуляем? – поинтересовался ведун, сгреб хвороста, сколько смог нащупать, и кинул в костер. Один огонек упал, тень за ним метнулась, растворяясь в темноте, но тут же послышался гулкий удар, шелест хвои и тихая ругань. – Вторуша, ты чё? – заволновались двое других. – Так тебя Вторушей зовут? – хмыкнул ведун. – Вот и познакомились. Хворост в костре наконец-то начал разгораться, раздвигая пятно света в стороны. Теперь стала видна вся троица: кафтаны, сапоги, толстые ряхи, одинаково приплюснутые носы. Братья? – Так чего пришел, Вторуша? – поинтересовался Олег, предпочитая оставаться под ветвями в тени. – Спросить о чем-то хотел? Хозяин постоялого двора кашлянул, помялся, опять кашлянул, выдавил: – Падучая у тебя, путник. Все едино не доедешь, пропадешь. – Ну, коли так, то благодарствую за заботу. Не бойся, не пропаду. Можешь уходить. – Так это… – Похоже, Вторуша занимался грабежом впервые. Не решался просто кинуться вперед и раскроить ни в чем не повинному человеку голову. – Сказывают, ты на торгу шесть гривен за вещицу чудесную получил. – Не без этого, – согласился Олег. – Так ты это… Подобру отдай. Ты все едино больной, тебе ни к чему. – Так возьми. – А можно? – встрепенулся Вторуша. – Коли смерти не боишься, попробуй. – А-а… – Мужик после такой отповеди даже попятился. – Эх-х… – Душегуб слева от него вдруг вытянул из-за пояса топор и двинулся к ведуну. – Хватит лясы точить. Кончай его, Зимородок! Он замахнулся так, словно собирался колоть дрова, с выдохом опустил оружие – и Олег тут же нырнул вперед, перекатываясь ему под ноги. Мужик споткнулся, начал падать – ведун на всю длину меча уколол его под кафтан, вскочил, махнул клинком под другим падающим топором, отсекая руки. Резко отпрянул, опуская клинок, и с оттягом полоснул им Вторушу по животу. Тот выпучил глаза, схватился за разрез, упал на колени. Зимородок, медленно отступая, орал, глядя на обрубки рук. Ведун, чисто из жалости, стремительным движением смахнул ему голову. Не оставлять же калекой! Это и его, и других понапрасну мучить. – Что же теперь будет? – прошептал Вторуша. – А чего ты хотел? – Олег тщательно вытер клинок о кафтан Зимородка. – По-доброму хотел… – Чужое по-доброму взять? – Подарок сделать… – Мужик упал лицом вниз, так и не сказав, кому именно. «Вот и поспал, называется…» Укладываться спать среди трупов ведуну не хотелось. Он подумал, обрезал полы кафтана Зимородка, намотал по куску на две валежины, сунул одну в костер и с получившимся факелом отправился к тропе. Как он и ожидал, здесь стояли привязанные к низкому суку три лошади. – Пошли по шерсть, вернулись стрижены. Ведун размотал поводья и повел скакунов за собой. Не из жадности. Просто в лесу они были бы обречены. Почуяв кровь, кони недовольно зафыркали, но возле родника сменили гнев на милость. Ведун походил кругами еще немного, потом махнул рукой, перетащил свое ложе на другую сторону оазиса и лег спать. Новый день оказался таким же долгим и муторным, как предыдущий, а закончился возле болота, на котором имелись и вода, и зелень. И, разумеется, комары – но куда деваться? Только к середине четвертого дня, уже окончательно потеряв тропу и ориентируясь только по солнцу, Олег вдруг выехал на просторные луга, уходящие к горизонту и лишь изредка разбавляемые березовыми рощицами. «С жильем облом, – сделал вывод ведун. – Здесь был пал…» На пожарищах всегда так: сперва все выгорает дотла, потом через год поднимается трава, следом лезут неприхотливые и солнцелюбивые березы. И уж потом, спустя где-то с четверть века, в тени березняков вырастают стройные высокие сосны, отбирающие у первопроходок сначала солнце, а потом и место. Люди после пала обычно уходят. Как им жить, если поблизости от дома нет ни леса, ни плодородной земли? Хорошо еще, если сами уцелели… Найдя небольшой пруд, ведун сделал после лесных мучений полноценную дневку, а потом рысью помчался через луга. За его лошадью весело поскакали кони неудачливых грабителей. Как он и ожидал, река оказалась как раз на границе – по эту сторону луг, по другую лес. Судя по ширине – шагов в двадцать, – это была Шелонь. Русло лежало для него почти попутно, на юго-восток, и ведун, чтобы не мучиться в непролазных дебрях, направился вдоль берега навстречу течению. Пал оказался обширным, на целый день пути. Только утром второго дня он оборвался пашней. Ведун, обрадовавшись, погнал коня вперед и через час выехал к богатому хутору: два дома каждый шагов по пятьдесят в длину, с гульбищами, сходнями для заезда телег на второй этаж, с печными трубами. Судя по билу, что низко гудело последнюю половину версты, селяне тоже заметили странника с конями издалека и встретили у ворот двора с вилами наперевес и топорами в руках. Полтора десятка человек, из них десять – совсем еще подростки. Вилы, само собой, деревянные, топоры – плотницкие. Самым страшным в хуторянах был взгляд. В нем горели ненависть и отчаяние. Видимо, решили лечь костьми. – Хорошего вам урожая, добрые люди, – поклонился с седла ведун и поехал дальше. У таких дорогу спросишь – так они, чего доброго, еще и в топь какую-нибудь направят. Уж лучше как-нибудь сам, по солнцу да вдоль реки. Утром нового дня Шелонь отвернула круто на север, и Олег решил двигаться дальше по солнцу, рассчитывая самое большее через день выйти к Порусье. Но уже к следующему полудню безнадежно застрял в непролазных болотах. Повезло еще, что после русалий – не то криксы и навки точно бы затравили. Болота за Шелонью лежали не сплошняком, а так, вразброску. Где вовсе топь черная, где редколесье и торф, качающийся под ногами, где просто сырость и ольховники. По лесам Олег и пытался ориентироваться: где высокие березы и ольха – там идти можно, где места открытые – лучше не соваться, где сосны да ели – островок для отдыха. Принцип простой, да только на деле получалось блуждание по лабиринту. Ходил весь день, а продвинулся всего на несколько верст. И хорошо, если поутру, уткнувшись в очередную топь, не придется возвращаться. Да еще и дрова вокруг были сырые, так что и вечером с костром намучился, и утром больше получаса потратил, пока удалось вчерашнюю кашу разогреть да потом воды вскипятить. Пока ведун возился с костром, со стороны молодого рыхлого березняка к островку, прихрамывая, подошел благообразный старик в шапочке, похожей на суконную пилотку, из-под которой выбивались седые кудри, с седой же лопатообразной бородой, окаймляющей розовое лицо, в рубахе ниже колен с тонкой красной каймой по нижнему краю. Он был низок и широкоплеч, чуть сгорблен и с выпуклой грудью – видом своим походя на крепенькие боровички, что лежали у него в корзинке вперемешку с подберезовиками. – Доброго тебе пути, мил человек, – остановившись в отдалении, поклонился одной головой старик, держа корзинку двумя руками перед собой. – Какими судьбами в наших краях? В здешних землях людей редко когда встретишь. – Да вот к Порусье пробраться пытаюсь, – ответил Олег. – Ты подходи, дедушка, садись. Сбитня со мной выпей. Жалко, раньше ты не появился, каши бы моей попробовал. – Спасибо, путник, за слово доброе, но сыт я, недавно дома покушал. А ты не желаешь грибочками первыми, колосовиками-то, попотчеваться? – Куда мне? – пожал плечами Середин. – Не сохраню в дороге. Сейчас же отваривать некогда. – Воля твоя, мил человек. – Старик поставил корзинку на землю. – Коли на Порусью, то нужно во-он на ту сторону идти, березу одинокую видишь? – Он показал на холмик с сухим деревом на макушке. – Тут недалече, к вечеру выберешься. – Я вчера в ту сторону сунулся, дедушка, а там болото, – тяжко вздохнул Середин. – Хочу по левой стороне его обойти. – Слева не пройдешь, там ручьями все затопило, – сказал старик. – Коли под березой влажно, по правой стороне обходи или отсюда прямо на восход топай, опосля повернешь. – Благодарствую за добрый совет, дедушка, – низко поклонился местному обитателю Олег. Старик довольно кивнул, подобрал корзинку и отправился обратно в березняк. Ведун же допил горячее ароматное варево, собрал вещи, навьючил на ближайшую лошадку и, связав их гуськом – узду одной к задней луке седла другой, – повел через лес, забирая в левую сторону. Примерно через полчаса впереди стало светлее, и Олег принял вправо от очередной топи, заворачивая на восток, пробрался через осинник с чавкающей под ногами землей. – Ты куда, мил человек? – замахал рукой уже знакомый дедок. Оказывается, он собирал грибы неподалеку. – Не туда идешь! Я же тебе сказывал, вправо от острова надо! – Да? – удивился Середин. – А мне показалось, влево ты говорил. – Ну, если здесь, то можно и влево, – безнадежно кивнул старый грибник. – Так болото же влево, – рукой показал на просвет в зарослях ведун. – Дальше пройдешь и влево поворачивай, – поправился грибник. – Так вправо на Порусью вроде ближе выходит. – Можно и вправо, – согласился старик. – Благодарствую, дедушка, так и сделаю, – поклонился молодой человек и двинулся дальше в путь. За осинником земля пошла вверх, и очень скоро Олег оказался в сосновом лесу, который, увы, через пару верст опять закончился рыхлой вязью. Ведун ступил на нее, пробрался немного вперед, потом повернул влево, прошел шагов двести и по широкой дуге стал опять отворачивать вправо. И вновь наткнулся на деда с корзинкой. – Ой, опять ты здесь, мил человек, – удивился дед. – Чего с дороги отворачиваешь? – Ты же сам сказал, что сперва прямо, а потом направо, – вскинул брови ведун. – Налево, а не направо! – разозлился грибник. – Налево!