– Галя! Виталий увидел, как она с исказившимся лицом только двинулась к нему, но тут ноги женщины подкосились, она рухнула на жёсткий пол. Галина разбила голову, кровь брызнула на бетон. Руки и ноги задёргались, как будто бы её трясло электрошоком. Между губ показалась пена. Он не удивился тому, что ничего не чувствует. В душе царила такая же пустота, как и в мёртвой детской. Достал телефон и набрал номер экстренной службы: – Здравствуйте. Мне нужна скорая помощь. У моей жены припадок. Она упала. Не знаю. У неё судороги и пена изо рта. Хромова Галина. Сорок шесть лет. Да. Улица Профсоюзная… 12. За окном уже давно ночь. Юля проснулась от тревожного сна. Но лишь глубоко вздохнула, расслабленно потянулась, и, перевернувшись на другой бок, стала задрёмывать. Ей постелили на узкой тахте, у девочек была комната больше, чем родительская, так что место нашлось. Она знала, что у отца есть сестра в Екатеринбурге. Но с тёткой они не были знакомы раньше. А уж сразу две сестры, свалившиеся буквально с неба, стали настоящим подарком. Нику и Вику она уже научилась различать, хотя кузины и разыгрывали её пару раз, меняясь одеждой. Но цветные пряди в волосах и украшения они носили слишком разные. Столько перемен за неделю! Папа сказал, что Юля проведёт у тёти Лены все летние каникулы. И может быть даже в следующий класс пойдёт осенью в ту же школу, что и сёстры. Это было так здорово! Она жалела только, что нет номера телефона той психологини, которая грохнула вместе со своим толстым другом эту мелкую уродину. Как-то странно остались в памяти кусочки от того дня. Что-то мелькало во снах, постепенно таяло и бледнело. Но теперь Юлька уже не боялась спать по ночам. Во благо 1. – Звоню сказать, что всё в порядке. Кажется, я хорошо отдохнула, хоть и довольно странно себя чувствую, честно. Голова пустая, и вообще сама вся как варёная, – её голос звучал так непривычно мягко и расслабленно, видимо, проснулась она совсем недавно. – Это естественно, София, вы не двигались, и не ели более двух суток, организм требует наверстать упущенное. Завтракайте хорошенько и отдыхайте, – улыбнулся Тимофей. – Полянский? – Да. – Я плохо помню, что произошло. Это нормально? Нет, в общих чертах знаю. Но деталей каких-то, ярких образов не осталось. Причём не только о деле Хромовой, но и о нескольких последних неделях вообще. Это так и должно работать? – Да. Примерно. Я же предупреждал, это прекрасное средство для тех, кто бежит от себя и своей памяти. Но вам же стало легче? – О, да, намного, не то слово! Он услышал, как она улыбается, и представил себе её тёмно-розовые губы, как правый уголок приподнимается чуть выше левого. – Я рад. – Полянский? – Да? – Спасибо! – она отключила вызов. Тимофей посмотрел, как погас экран смартфона. «Ты ждёшь, что она перезвонит? Да хрен тебе!». Потом со вздохом положил телефон на полку в прихожей, и прошёл по коридорчику на кухню. «Сам виноват, не фиг было сопли жевать. Женщина сама позвонила. Мог бы говорить бодрее, и в гости напроситься, или на дачу пригласить. Она тебе нравится, но ты полное фуфло, и поэтому даже не напишешь ей об этом. Так… Ладно. Кажется, в холодильнике оставалась бутылка минеральной воды». Белякова чуть посторонилась с дороги. Она закончила уборку и уже больше часа с невозмутимо отрешённым видом пекла оладьи на старой толстой сковороде. Справа от плиты в глубокой миске вздувалось и вздыхало пышное дрожжевое тесто. Стопка румяных оладушков росла на блюде слева. Тимофей достал «Ессентуки», отхлебнул ледяных колючих пузырьков, и задумчиво двинулся из комнаты. – Тима! – окликнула она его на пороге. – Что, Яся? – Вся наша жизнь – «калейдоскоп обосранных мгновений». Одним больше, одним меньше. Не переживай! – Сама придумала? – Не, это из кино. – Ну, понятно. – Тима, я – домработница, мне по статусу не положено Шопенгауэра цитировать! Я говорю тебе: «Выдохни, и не страдай!». Красота эта твоя живёт с каким-нибудь утырком? – Нет, вроде, – с сомнением пожал он плечами. – Ну и не парься! Ты у меня шикарный юноша на выданье, не мужчина, а тортик с взбитыми сливками! Не торопи девушку! – подбодрила она. – Спасибо, Яся, – хмыкнул он. Сделал круг по пустым комнатам, и уселся в кресло в кабинете, тупо глядя в монитор. Почти равнодушно пролистал почту и сообщения. Ничего интересного, за что бы зацепиться. Можно съездить в Куркино, поглядеть на полтергейст в квартире, сменившей трёх владельцев за два года. Судя по выпискам и справкам из базы, первая хозяйка жилья после смерти пролежала дома одна больше десяти дней, так что неудивительно, что злится. Пусть маются пока, призрак никуда не денется, а через полгода цена тишины станет ещё выше. Или вот сообщение от участкового: на Большой Серпуховской подрались в маленькой квартире девять человек, идёт жаркий спор о наследстве, родственники перессорились в поисках неведомых ценностей, и дорого готовы заплатить за связь с почившим дедушкой. Но нет гарантии, что покойный захочет пообщаться, и неизвестно, существуют ли эти сокровища. Ничего не хочется. «Скука, скука, сука, скука! Будешь сидеть дома, тосковать и жрать оладьи! Отлично! Вот тебе и вся твоя жизнь!» – сердито подумал Тимофей. Но тут на телефоне в прихожей заиграла тема из «Секретных материалов». 2. От Курского вокзала на электричке до Подольска ехать примерно час, и Николай Шипов приготовился спокойно почитать у окна. Рассказы из сборника «Несвятые святые» шли очень хорошо, у архимандрита Тихона бойкий слог. Из всей родни осталась только тётка Василиса Матвеевна, младшая сестра отца, ещё крепкая пенсионерка, которую он старался навещать хотя бы два раза в месяц. Сейчас у него отпуск, подгадал в сезон. В мае нет многодневного поста, а рыбу тётушка готовила превосходно, так что отдых намечался более чем человеческий. Лето в этом году снова холодное. Но провести время на берегу тихой реки можно и без купания с загаром. В Жданово у тётки хороший участок с садом, Василиса Матвеевна продолжала заниматься огородом, сушила яблоки и варила варенье в урожайные яблочные годы. Дом деревянный на каменном фундаменте. Хоть одноэтажный, но с узким погребом и маленьким чердаком-кладовкой, просторный, подключен газ и центральный водопровод. Николай не переживал за одинокую тётку. Аптека и поликлиника рядом есть, до магазинов прогуливается потихоньку. Подруги-соседки поддерживали друг друга, в гостях чаёвничали, да кухарничали. В хорошую погоду ходили на берег Пахры, устраивали «старушечий девичник» у реки. Туда же, в Жданово, Николай когда-то привозил свою Олю… Больше десяти лет прошло. Он опустил на колени раскрытую и забытую книгу. Подрясник и рясу давно уже надевал только на службу и официальные мероприятия. В остальное время носил не яркую гражданскую одежду, опрятную, застёгнутую на все пуговицы. Жена раньше тщательно ухаживала за его гардеробом, чтобы всё было чистое и выглаженное. Они познакомились во время учёбы в духовной академии в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. Николай окончил третий курс богословско-пастырского факультета, а Ольга поступила в иконописную школу, хотела писать красоту мира и грезила об иноческом пути. Они много говорили, спорили, не проявляя никаких вольностей в общении. Ему снились её глаза, улыбка и ямочки на круглых щеках. Николай благодарил Бога за указанный путь и решённую судьбу свою, и, дождавшись двадцатилетия Оли, просил благословения Ректора на вступление в брак. А после уже с чистой душой, будучи женатым на девице православного вероисповедания, ходатайствовал о рукоположении в сан священника. По окончании учёбы они переехали в Подольск, поселились у Василисы Матвеевны в Жданово. Ольга стала получать второе педагогическое образование, хотела преподавать в воскресной школе Троицкого собора. Шипов подал прошение о зачислении в штат, но семь лет временно командировался в храмы Москвы для совершения богослужений, таинств и церковных чинопоследований. Ольга преподавала декоративно-прикладное творчество в воскресной школе, и работала с детьми в театральной студии. Она обожала своих маленьких учеников, и каждый день просила Богородицу послать ей ребёнка. Когда Николай стал штатным священником храма преподобного Серафима Саровского в Раеве, Ольга, потерявшая надежду на зачатие, приезжала к чудотворному образу с молитвой об излечении. Сколько ни ворчала на невестку Василиса Матвеевна, Ольга не обращалась к врачам, не проходила никакого обследования, во всём полагаясь на божью волю. И, видимо, сама не знала о своём положении. Её увезли на скорой помощи прямо с занятий в школе. Острая боль и слабость привели к обмороку. Когда Шипов приехал со службы в больницу, ему сообщили, что жена скончалась в результате разрыва маточной трубы из-за внематочной беременности, слишком большой срок, слишком сильное кровотечение. Если бы она только наблюдалась у доктора… На похоронах были его тётка и родители Ольги, друзья и знакомые. Николай просто не понимал, что он тут делает, чувствовал себя будто замороженным. И весь тот день со странным удивлением размышлял, спрашивал себя, хотела бы жена, чтобы он сам её отпевал, или нет? А ещё думал, нужно ли так же служить по не рождённому чаду, некрещёному младенцу? И даже когда сухие горсти земли глухо застучали по крышке красного гроба, он не верил в то, что это с ним происходит. Шипов носил глубокий траур. Смирился со своей потерей. Ведь на всё воля божья, никому не посылается больше того, что человек может вынести. Василиса Матвеевна заботилась о нём, заставляла поесть хотя бы два раза в день, переживала за племянника. Особенно, когда он получил служебное жильё и переехал в Москву. Раз вечером он был в центре города, передал несколько книг для знакомого. И внезапно захотелось побыть среди людей, коснуться суматохи чужой суетной жизни. Сидя в кафе за чашкой чёрного кофе Николай делал короткие пометки в тетради с мыслями «на память», когда почувствовал на себе взгляд. Поднял глаза на человека за противоположным столиком. Крупный плотный мужчина в очках, при костюме с галстуком пристально разглядывал Шипова. Потом вздохнул и достал из внутреннего кармана блокнот на спирали. Николай вернулся к своим записям, он привык за годы службы, что к одежде священника в светской обстановке чаще относятся с подозрительным любопытством, чем с почтением. Незнакомец в очках тем временем стал пробираться к выходу, довольно проворно лавируя между круглыми столиками. Он прошёл мимо Шипова и молча положил перед ним сложенный листок. Николай не успел ни о чём спросить, ему осталось только в замешательстве развернуть бумагу. Красивый округлый почерк, крепкой руке явно привычна работа с чернилами. Из листка выпала карточка. Но содержание записки поразило Шипова намного больше: «Отец Николай, покойная супруга удручена вашей скорбью. Ваш траур затянулся, он держит её на земле, и она очень устала. Успокойте вашу душу, отпустите жену. И Ольга просит вас отдать в студию при воскресной школе её картины, она хранила картон с акрилом в большой синей папке на антресолях, и не успела вам сказать». Записка задрожала в пальцах Шипова, строки поплыли перед глазами. Он вздрогнул, быстро взял себя в руки, и подобрал со столика серую, отливающую металликом визитку: «Тимофей Полянский. Детектив-медиум. Защита и помощь»… 3. Многие подруги Василисы Матвеевны знали, что племянник её служит в Москве священником. Поэтому он не удивился, когда сидевшая у тётки за чаем соседка сложила руки лодочкой и подошла под благословение, как-то по-утиному нырнув в полупоклоне. Старухи эти тем усерднее молятся, чем живут дольше. Николай привык. Соседка церемонно попрощалась и исчезла. Василиса Матвеевна обняла его. Невысокая, кругленькая и уютная, как колобок. Всю жизнь проработала почтальоном в Подольске, сохранила бойкий нрав и привычку к пешим прогулкам. Чугунной закалки женщина, истинная атеистка, но беззлобная и равнодушная к загробной жизни, она чаще спорила по вопросам веры не с племянником, а с подругами. Это забавляло Шипова. Тётка указала на стол: