– Чаю с дороги, Коль? Или лучше пообедаешь сначала? – Да нет, я перед отъездом плотно поел, спасибо. Чай буду. Умоюсь только, тётя Вася. Он прошёл в комнатку, которую неизменно занимал, когда гостил у тётушки. Крашеные коричневый пол и бежевые стены. Кровать, чуть покосившаяся тумбочка, хлипкая герань на подоконнике. Вязаная белая ажурная накидка поверх подушки. Лоскутный половичок у кровати. Василиса Матвеевна взялась за рукоделие, когда оставила работу. Привычно и по-домашнему спокойно. Достал из сумки кофту с футболкой, пристроил на проволочную вешалку на гвозде. Пакет с зубной щёткой и бритвой собрался отнести в душевую, там для него тоже была своя полочка. Но услышал встревоженные голоса, диалог на повышенных тонах. В сенях рядом с тёткой стоял высокий мужик в майке. Кажется, он жил в начале улицы. – Да хоть бы тяпку какую? Чтоб поддеть, зацепить? Или багор? Наверняка ж у тебя чего в хозяйстве найдётся, Вась? – спрашивал у тётки сосед. – Найдётся, да не дам! Нельзя! Ментов ждите! Они сами выловят, – ворчала Василиса Матвеевна, уперев руки в крепкие бока. – Случилось что, тёть? – Шипов выглянул из коридорчика. – На реке жмура нашли, к берегу прибило! Здорово, Николай, – мужик было протянул руку, потом смущённо сдёрнул с головы засаленную кепку и неуклюже поклонился. – Ой, простите, батюшка! В общем, выловить хотели. – А я ему, дураку, говорю, что надо полицию ждать, и труп трогать нельзя! – сердилась, стоя на своём, Василиса Матвеевна. – Как мой дом крайний к реке, так всё добро вам раздай? И багор не дам, чтоб об утопленника угваздали! Пакость-то какая, тьфу ты! – Помер человек, а ты ругаешься, – с тихой укоризной сказал сосед, и, покосившись на Николая, размашисто перекрестился. – А не жалко вас, алкашей! Напьются и в воду лезут! Когда вы уже нахлебаетесь-то! – в сердцах плюнула тётка и захлопнула дверь перед носом у мужика. Николай знал, что муж у неё молодым умер, угорел в бане, по пьянке, по глупости. Поэтому за суровую отповедь не стал её совестить. Но спросил: – Тётя, а как соседа этого зовут? Что приходил сейчас. – Егорычем. Сергей Егорович. А что? – Пойду, посмотрю, что там на берегу. Вдруг помощь понадобится какая-нибудь, – вздохнул он и потянулся за ветровкой. У Пахры собрались зеваки. Николай догнал соседа, и они подошли к толпе уже вдвоём. В воду лезть желающих не было, местные собрались кучкой на утоптанной траве около пляжной полоски. – А я те говорю, что течением принесло! – У нас тут Ниагара, что ли? Какое течение!? – Наверняка ещё с майских в камышах запутался! – Рыбака щука утащила! – Ты чё, опух? Какая щука? – Да ты знаешь, какие сейчас мутации из-за экологии? – Да какая экология под Москвой? Греби ушами в камыши, ондатра тоскливая! – Пить надо меньше! – Ты на кого кефиром дышишь? – Во! Менты! У забора притормозил казённый ВАЗ. Из машины вышли и спустились к реке участковый и с ним ещё два опера. Шипов кивнул участковому, бывшему однокласснику, который после школы ушёл в ПТУ, а после армии нанялся на службу государеву. – Привет! К тётке приехал? – пожал тот ему руку. – Да, Виталь, в отпуск. – Понял. Так что тут? – Не знаю, сам только подошёл. Говорят, утопленник, – Николай пожал плечами. – Ничего. Сейчас медики подтянутся. Разберёмся, – хмыкнул полицейский. Тело виднелось в зарослях совсем недалеко от берега. Странно, что только сейчас заметили. Может быть, и правда, запутался кто, заблудился. А всплыл только вот. Участковый оглядел зевак и четырёх мальчишек, рассевшихся любопытными воробушками повыше на старой яблоне, чтоб было лучше видно. – Так! Расходимся граждане, нечего тут! О, Егорыч! А тащи-ка сюда своего целлофану кусок. Отрежь метров пять, нам хватит. – Виталь, да я… – А нечего было на каждом углу орать, какой офигенный рулон тебе зять для теплицы привёз! – Товарищ начальник… – начал ныть сосед. – Давай-давай! Метнулся кабанчиком! – распорядился полицейский. – Шипов, за понятого останешься? Федулов, а ты трезвый? Лады, не уходи. Курить будешь? Дождались возвращения Сергея Егоровича с чуть шуршащим куском плотного матово-молочного полиэтилена. Расстелили на траве у самой воды. Двое копов, закатав брюки, по колено забрели в осоку, и, легко ухватив, вытянули тело на берег. Положили поверх плёнки лицом вниз. – Ишь, ты, свежак совсем. Не раздулся ещё. Видать, недавно утоп, – прокомментировал опер постарше, а участковый покосился на молодого, который слегка позеленел. – Товарищи понятые, в вашем присутствии из воды извлечено тело жертвы несчастного случая. Осипенко, переверни его, – кивнул участковый. Полицейский толкнул тяжёлое холодное мясо. Молодой его коллега икнул, булькнул горлом и бросился к кустам возле треснутого мусорного бака. – Матерь Божья! Это что ж такое? Осипенко, ты видал? – участковый приподнял фуражку, утирая лоб, и устало вздохнул. – Так, товарищи понятые, дожидаемся прибытия медэкспертов. Осипенко, сообщи, что тело со следами насильственной смерти, пусть ещё криминалистам стукнут. Как стажёр проблюётся, закройте этого в целлофан, чтоб народ не таращился зря… Потом прям в плёнке поможете погрузить в труповозку. Несколько часов суеты, уже стемнело. Шипов сидел в тесном кабинете у своего бывшего одноклассника. – «… левее центра брюшной полости располагается глубокий разрез в форме трёхконечной звезды. Примерно тридцать – тридцать пять сантиметров в диаметре. Края раны рваные, с мелкими разрезами по всей длине. Разрез располагается в центре круга из частых проколов по коже, сделанных предположительно инструментом с коротким лезвием, круглым в сечении, типа толстого гвоздя или шила. Иных повреждений при первичном осмотре не наблюдается. Вдоль левого предплечья татуировка «Semper in animo meo». На трупе в сохранности золотая цепочка на шее и часы на правой руке…». Ну, и дальше, смотри. На, Коль, внизу черкни «С моих слов записано верно», поставь число и распишись. – Виталя, а чем можно так человека-то? И зачем? За что? – А хер знает! По виду, я б сказал, ножовка крупная, или пила ручная. Только зачем брюхо пилить, когда можно голову отнять? Вот вопрос! Да ещё с такой странной, извини за выражение, геометрией. Да ещё и выпотрошить в ноль почти! Шипов хотел высказать предположение об убийце душевнобольном, когда к участковому зашёл другой сотрудник, худой и небритый. – На тебе, Виталя, развлекуху к выходным, – шмякнул на стол тонкую картонную папку. – Что это? – потянул он бумаги из дела. – А поплавок твой четвёртый уже. Ещё два утопленника в Стрелково, и одного у Плещеево выловили. С месяц назад. Вот, с таким же ранением. Секта мерседеса, ётыть! – Так, а чего мне спихнули-то? – Пока не спихнули. Это тебе для справки. Объединяй в серию, передавай в район, – устало пожал плечами коллега и вышел из кабинета. – Ну, вашу ж мамашу! Мне вот только сектантов не хватало! Насмотрятся всякой херни в интернете, и разводят ритуальщину юродивую! – вздохнул участковый и, обхватив руками голову, взъерошил короткие волосы. – Видал, Коль, как попёрло? Шипов развернул к себе бумаги. На фотографиях бесстрастная камера криминалиста запечатлела звездообразные раны на животах двух мужчин средних лет и пожилой женщины. Бросил взгляд на ровные строки: «…внутренности жертвы измельчены, вынуты из брюшной полости, обнаружены фрагменты левого лёгкого, печени…». Почувствовал, что зашевелились волосы на затылке. – Ужас-то какой, – выдохнул он. Участковый согласно хмыкнул. Николай сложил распечатки и, переведя дыхание, встрепенулся. – Знаешь, Виталь, у меня в Москве один знакомый есть. Детективом подвизается. Любит вот такие хитрые дела. Дашь мне копии сделать? Позвоню ему, ты ж не будешь против частной консультации? 4. Прозрачное летнее утро. Полянский припарковался у забора, приткнувшись в лопухах. Места для машины во дворе всё равно не было. Он рад отвлечься и повидать старого друга. Да и дело обещалось необычное. Шипов встретил его у калитки, пожал руку. – Проходи, Тимофей Дмитриевич. Тётю мою помнишь, Василису Матвеевну? Пенсионерка с любопытством рассматривала гостя. – Доброе утро. А я-то к завтраку и не сделала ещё ничего. Обождёте? – Здравствуйте. Конечно же. Николай, давай пока до реки сходим. Ты говорил, что на берегу сам был, когда четвёртую жертву нашли. На улицах тихо и безлюдно, где-то далеко пропели, перекликаясь, петухи. Тимофей подумал, как спокойно жилось бы вот так, чтоб людей поменьше, и природы побольше. «Выйду на заслуженную пенсию, уеду на хрен в Репино, буду жить там круглый год. Всех подальше послать, и тихо дотлевать у печки, втыкать в сериальчики по-стариковски. Всё равно больше ничего не светит…». Речка небольшая, полоска пляжа с утоптанными тропинками в траве. Пивные бутылки у полного мусорного бака. Окурки и фантики. Обычные следы досуга обывателей. Тимофей вздохнул и прошёл поближе к воде. Знал, что Шипов не увидит и не услышит ничего, кроме сухого шелеста осоки. Но Полянский видел. У молодого человека кожа бледно-сероватого цвета, мокрая навсегда. На груди и плече прилипли нити водорослей, несколько прелых листьев. Посиневшие губы раскрылись, но изо рта полилась только речная вода. Он уже не мог рассказать о своей смерти. Но стал размахивать руками, захлёбываться, показывая на располосованный живот. Из рваной раны в центре круга колотых мелких отверстий, из приоткрывающихся углов выпотрошенного нутра тоже плеснула мутная вода, смешанная с мелким фаршем перемолотых внутренностей. С кончиков пальцев, покрытых сморщенной кожей, слетали капли. Мороз по коже от этой пантомимы. Неужели оно действительно такого размера? Тимофей оглянулся на Шипова, который настороженно смотрел на медиума. – Его убили. Как и остальных. Животное. Обитает в воде. – Да я уже догадался! Спасибо! Делать-то что? Оно опасно для людей? – побелел священник. – Мягко сказано… – он задумчиво огляделся.