Дома, приняв душ, он обработал и крепко заклеил рану на ноге. Хорошо, что новогодние каникулы. «Выходные. Можно никуда не ходить!» – радовался Тимофей, допивая крепкий сладкий чай на тёмной кухне. Покойно устроившись на широкой кровати, Полянский раскрыл объёмный скетчбук с плотной бумагой, куда периодически зарисовывал своих «клиентов». Дела он вёл отдельно, в электронном дневнике, составляя подробные описания чудовищ, фиксируя ход расследования, собранную информацию, использованные методы. Рисовал он пером и тушью, чуть размывая затем местами тёмно-коричневые контуры колонковой кистью. Получались впечатляющие жуткие иллюстрации в графике и акварельных разводах, достойные страниц творений Лавкрафта. Тимофей ждал, пока подсохнет на бумаге новый монстр. Если бы ему хватило силы характера когда-то настоять на художественном образовании или заручиться поддержкой бабушки в споре с родителями, то он не пошёл бы по отцовской указке на юридический факультет. И не попал после диплома на тихую и неприметную должность в Управление правового обеспечения. Не оказался бы в том подземном переходе на Лубянке, не поймал шальную пулю, убившую почти на семь минут и перевернувшую всю его жизнь. Ему захотелось позвонить Русалке Николь, чтобы она приехала и осталась на пару дней хотя бы. Но он понимал, что сейчас самое напряжённое для неё рабочее время, горячая праздничная страда. Не выдержал и отправил ей сообщение: «Ника, с Новым годом! Знаю, ты занята, но может быть, выкроишь для меня вечер и утро после шестнадцатого числа?» «Это ж надо, даже к проститутке надо записываться на приём! Хорошо ещё, что хоть не через “Госуслуги[E1] ”, а то там сервисы подвисают!» – усмехнулся он про себя. За окном во дворе захлопали, искрясь разноцветными вспышками, фейерверки, соседи продолжали отмечать. Жизнь не останавливается ни на минуту. [E1]здесь другой вид кавычек, потому что они внутри фразы, в которой уже есть кавычки Топ-топ 1. – Это какая-то ошибка! Быть этого не может! – раз за разом нервно восклицала Лида, сидя на краешке жёсткого стула в небольшом кабинете. Всё тёрла глаза и нос, чувствовала, что они мокрые и красные. – А я вам говорю, что все документы в порядке. И этот акт дарения составлен и подписан Елизаветой Егоровной в здравом уме и твёрдой памяти ещё два года назад! – устало вздыхал седоватый нотариус. У Лиды кружилась голова, её почти мутило от переживаний. Первый шок она пережила три недели назад, когда, вернувшись из поездки, нашла свою квартирную хозяйку мёртвой. Причём уже несколько дней как. Это было ужасно! Потом вся эта суета с полицией, скорой помощью. Жуткая неразбериха, лихорадочная возня с поисками необходимых документов, похороны за государственный счёт. Лида снимала комнату у опрятной старушки больше шести лет. Да, у хозяйки были свои странности, у кого их нет. Да и возраст всё-таки весьма преклонный. Но чтобы переписать квартиру арендатору, не предупредив об этом ни единым словом, а потом скоропостижно отправиться на тот свет?! Тут уж Елизавету Егоровну вряд ли кто-то перещеголял бы в странностях. С Лидой связался нотариус Войцевский, вызвал для оформления документов. Выяснилось, что других наследников у пенсионерки нет, а двухкомнатная квартира в пяти минутах от метро «Бибирево» ни с того ни с сего подарена девушке. – Лидия Сергеевна, вам не придётся оплачивать госпошлину при вступлении в наследство, так как вы официально проживали с наследодателем на одной территории. – Да, Елизавета Егоровна делала мне регистрацию в МФЦ, очень добрая была женщина! – всхлипнула Лида. – Что же мне теперь делать? – Ждать. Процедура может занимать до шести месяцев. Потом получите свидетельство о собственности, выписку из реестра. Пока идёт процесс, имеете право проживать на территории унаследованной квартиры, – кивнул Войцевский. Она не стала звонить родителям в Рязань. Они хоть и жили всегда рядом, но спокойно передали маленькую Лиду под опеку бабушке, маминой маме. Сами продолжили развесёлую молодую жизнь. Любимая бабуля вырастила девочку, поддерживала и помогала. А после ее смерти Лиде житья не стало: родители нарисовались на горизонте мгновенно. Она была уверена, намеревались сцапать бабулину избушечку с приличным садом и огородом. Но тут раз в жизни Лида дала жёсткий отпор этим, по сути, чужим людям. Дом и землю продала, больше её тут ничего не держало. Деньги положила на счёт под небольшой, но верный процент. Сестра старше на двенадцать лет давно жила с семьёй мужа под Орлом, на наследство не претендовала, они редко виделись. Лида приезжала в отпуск раз в год повидать сестру и племянников, и всё. Она уволилась, переехала в Москву, по знакомству сняла комнату у Елизаветы Егоровны, устроилась работать в библиотеку на улице Лескова. Проводила мероприятия, вела библиотечные соцсети, много читала и гуляла. Выбиралась в центр города с подругами. Иногда одна ходила на утренние дешёвые киносеансы в уютный и современный «Будапешт». Личная жизнь отсутствовала как таковая. Лида вернулась в теперь уже окончательно опустевшее жильё. Повесила в прихожей куртку и поставила в угол мокрый зонт. До конца лета ещё две недели, а погода уже осенняя. После нескольких дней уборки тут едва ли стало немного свежее. В комнату хозяйки она заходила крайне редко, только если нужно было помочь с уколом или найти нужную программу на телевизоре с нового пульта. Удручающе тоскливый запах стариковского барахла шибал в нос только при входе, а чуть позже удавалось принюхаться и не замечать его. В комнате поменьше, которую и арендовала Лида, она сама сделала косметический ремонт, переклеила с подружкой обои, повесила новые шторы. В рассрочку застеклила балкон, поставила там подержанный столик и два табурета для уюта. Иногда пила там чай, воображая себя на веранде загородного дома Гостей не бывало, но всё же она надеялась когда-нибудь кого-то принимать в этой комнатке. Чисто, хоть и не очень светло даже в солнечный день. Окна на первом этаже загораживала густая зелень. Раскладной потёртый диван с тремя разноцветными подушками для декора. Квадратный стол в углу с ноутбуком, полка со стеклянными дверцами, заполненная книгами и журналами. Два старых стула с матерчатыми сиденьями на тесёмках. Относительно крепкий, приземистый шифоньер, внутри отделение с полками, по соседству, за скрипучей створкой с мутноватым зеркалом – перекладина с вешалками. Лидин гардероб не занимал даже половины этого шкафа. Вечер, уже стемнело. Вздохнув, она уселась на диван, с краю пружины почти не скрипели. Было так непривычно тихо. Могла ли она подумать, что станет скучать по назойливому шуму телевизора в бабкиной комнате, по всем этим сериалам и бесконечным шоу, которые так раздражали ещё совсем недавно. Теперь эта тишина казалась мёртвой в полном смысле слова. Лиде стало жутко. Надо бы позвать кого-то из подружек ночевать или самой к кому-нибудь напроситься. Решено, она позвонит Кате или Соньке. Надо только немного вещей с собой взять. И ещё счётчики списать, послезавтра в приложении нужно будет передать показания по воде и электричеству. Она вышла с сумкой на плече в прихожую… Неожиданно в тишине квартиры резко и громко прозвучала заставка программы новостей: включился телевизор. Лида, вскрикнув, подскочила на месте. Перевела дыхание и осторожно прошла через коридор в комнату Елизаветы Егоровны. Действительно, на плазме замелькали кадры «последних событий», пульт лежал на полу около дивана. Трясущимися руками подняв пульт, Лида выключила телевизор. Подумав, выдернула из розетки, чтоб уж наверняка. Что за дикие глюки? Послышалось? Но в квартире сверху давно никто не жил, а через стенку было слышно только соседскую собаку. Некому было бегать по коридору. Может быть, ей послышалось?[E1] И всё же она точно слышала: «Топ-топ, шлёп-шлёп!». Так топают дети, Лида знала, у неё было четыре племянника. Зашумела вода в ванной. Кран сам открылся, это уж ни в какие ворота! Лида поставила сумку у порога и шагнула за угол налево. Мигнул и выключился свет в коридоре. Лампочка перегорела, что ли? Лида безрезультатно пощёлкала выключателем, наощупь в ванной нашла вентиль, перекрыла холодную воду. Дичь какая-то. Вытирая руки на ходу, подхватила свои вещи и открыла входную дверь, вышла на лестничную клетку. Полоса света легла из подъезда в тёмную прихожую. Топ-топ, шлёп-шлёп, топ-топ по старому паркету. Она оглянулась и почувствовала, как подкашиваются ноги. На свет из бабкиной комнаты выбежал ребёнок лет трёх. Сине-серая мёртвая кожа, синяки под мутными запавшими глазами, дёрганые движения и старая одежда. Он протягивал к ней отёкшие пальцы и раскрывал в беззвучном крике почерневший рот… В ужасе Лида заорала так, как никогда в жизни ещё не кричала, и рывком захлопнула дверь, грохнув замком. 2. Своего первого призрака он увидел спустя три дня после того, как очнулся в реанимации, куда попал с пулевым ранением. Это ж надо было оказаться настолько не в том месте и не в то время! Молодой юрист, пристроенный отцом на казённую государеву службу, не снискал пока уважения коллег. Над «эндокринологическим дундуком» посмеивались, не принимая во внимание образование и профессионализм. Но когда он лежал в больнице, ожидая очередной перевязки, пришли проведать две секретарши, принесли какую-то пустяковую передачу. Притихшие и внимательные, девушки посидели рядом полчаса, расспрашивая о самочувствии. Тимофей понял, что шальная пуля, пробившая грудь, сделала его интереснее и загадочнее. Остальные молодые сослуживцы были заняты кабинетной бумажной работой, а вот его «подстрелили»! Напустив на себя тогда флёр уставшего героя, он очаровал девчонок. И, пускай на несколько минут, но они рассмотрели в рыхлом, неуклюжем толстяке обаятельного интеллектуала. Девушки вышли из палаты, едва не столкнувшись в дверях с худым стариком в пижаме и казённом синем халате. Выздоравливающие часто шатались в гости друг к другу, одалживая зарядки для гаджетов, затевая карточные игры, да и просто «посидеть пообщаться». Спасались от больничной скуки. Старик сел около койки Полянского и некоторое время пристально рассматривал его. – Воды хотите? – не выдержал Тимофей. Гость отрицательно покачал головой. – Сходи к Ване, скажи, что я прошу у него прощения, я не успел, – негромко проговорил старик, махнув рукой в сторону коридора, где не смолкали шаркающие шаги и поскрипывание колёс тележек с бельём и лекарствами. – Что? – не понял Полянский. – Сходи к Ване, скажи, что я прошу у него прощения, я не успел, – с той же интонацией повторил собеседник. – Извините, мне нельзя вставать. Вы в какой палате лежите? Полянский стал нащупывать кнопку вызова медсестры. Вдруг плохо человеку, вот и перемкнуло. Старик привстал и ухватил Тимофея за воротник рубашки, дёрнув к себе. Лицо его потемнело, глаза стали белыми и будто бы засветились, внезапно он начал расти. Очертания больного чуть расплылись, как в тумане, но сам старик вырос почти до потолка. В глубоких морщинах пролегли густые тени, и трёхметровое видение склонилось над Полянским. – Сходи! Седьмая! – прогудел голос, и на Тимофея пахнуло холодной плесенью. – Сходи! Полянский чувствовал, как волосы на голове зашевелились от страха. Он невнятно пискнул и крепко зажмурился, как часто делал в детстве. Бабушка учила его усмирять воображение. Через пару секунд открыл глаза, в палате, кроме него, никого не было. Сердце оглушительно колотилось. «Седьмая!» Это через одну дверь от него. Если сходить потихоньку, по стеночке, сёстры не обратят внимания. Две койки в палате были не застелены, их освободили для новых пациентов. Казённые тумбочки ощерились пустыми полками. У окна, глядя в парк, стоял молодой мужчина. Широкая крепкая фигура, руки напряжённо сцеплены за спиной. – Извините, вы – Иван? – спросил Тимофей сиплым голосом. Он чувствовал себя идиотом. Ноги дрожали от нагрузки и слабости. – Что? – обернулся тот, и Тимофея поразил его измученный вид. Впалые щеки с короткой щетиной, мешки под красными глазами, резкие морщины на лбу. – Мы знакомы? – хрипло спросил мужчина. – Простите, это покажется странным, но… Старик в синем халате просил вам передать, что просит прощения, он сам не успел! – выдохнул Полянский. Глаза мужчины стали круглыми, он пошатнулся, и, чтобы не упасть, присел на пустую жёсткую койку. Закрыл лицо руками, пальцы тряслись. – Как? Откуда вы... – Он уронил руки на колени, в глазах на секунду встали слёзы. – Я только что видел его, он зашёл ко мне в палату, – растерялся Тимофей. – Я было подумал, что он просто разминулся с вами, но он так необычно себя вёл… – Мой отец умер несколько часов назад в этой палате. Сейчас он в морге. Вы разыгрываете меня? Понимаете, насколько неэтично смеяться над чужим горем? Старик, качнувшись, остановился слева от Тимофея. Принёс с собой сырой запах плесени и ещё, кажется, формалина и спирта. – Вот же он, пришёл, разве вы не видите? – указал Полянский. – Здесь никого нет! Вы издеваетесь надо мной? – зарычал, побагровев, мужчина. Вскочил и с угрозой шагнул к нему, сжимая кулаки. Тимофея трясло, призрак склонился к его плечу и тихо, размеренно загудел в самое ухо. – Он говорит, что просит прощения. Дачу он переписал на Свету и ничего вам не сказал. Ключ от нижнего ящика стола лежит в голубой сахарнице в буфете. А гараж он давно обещал продать соседу, Никите Захаровичу… – залепетал Полянский, повторяя слова старика. Мужчина вытаращился на него и остановился как вкопанный, багровый румянец на щеках сменился мертвенной бледностью. Тимофей упал в обморок. Когда его привели в чувство нашатырём, он лежал уже в своей палате, и медсестра строго выговаривала ему за нарушение режима. «Двух санитаров надо, чтоб такого борова допереть да на койку забросить, совсем никаких мозгов нет, делают, что хотят!» А через два дня к нему пришёл посетитель, тот молодой мужчина. Некоторое время посидел молча, потом протянул руку, представляясь.