Биргитта выбралась из своего мешка-кресла, так что черные волосы заплясали вокруг лица, закинула за плечо сумку Adidas, а куртку перекинула через левую руку. – Мне очень жаль, – произнесла она. – Я прямо с автобуса, даже не заходила домой, а нам на выходные задали кучу уроков. Так что я ухожу. Все заморгали, явно с недоверием. Биргитта стояла, перетаптывалась на месте. Сусанна поднялась первой, затем остальные, все обнимали ее, вздыхали преувеличенно громко и сочувственно – бедняжка, как тяжело ездить туда-сюда, как у тебя хватает сил, мы ведь встретимся завтра, ведь в три часа матч, ты придешь посмотреть? Нет, ясное дело, она не сможет, этакая святая мученица. Звезда местной хоккейной команды – Викинг Стормберг, он практически единолично вывел «Полярный круг» – да-да, именно так называлась команда, если кого-то интересовало происхождение названия читательского клуба – в третий дивизион. В те дни, когда на промерзшем катке Кварндаммской школы игрались матчи, вся жизнь в Стентрэске замирала. Карина устремила взгляд на Биргитту. – Ты действительно собиралась покончить с собой, когда резала себя? Или просто хотела привлечь к себе внимание? Биргитта охнула и побледнела. Казалось, даже воздух в комнате замер. Карина почувствовала, как гнев хлынул наружу, словно лава – поток ярости, разрушающий все на своем пути. – Тяжело тебе, наверное, все время сидеть на Олимпе, – продолжала она. – Ясное дело, приходится тебе, бедняжке, иногда спускаться вниз, чтобы попинать ногами нас, простых смертных. Обзывать нас мерзкими и тупыми, хотя на самом деле ты даже не понимаешь, о чем речь. Она перевела дух – звук в тишине отдался эхом. Биргитта повернулась и ретировалась к выходу. Все смотрели ей вслед. Входная дверь с грохотом захлопнулась. Агнета и Сусанна так и застыли с полуоткрытыми ртами. У Карины пылали щеки. До этой минуты никто из них ни разу не решался раскачивать лодку, ставить под сомнение хрупкое единство, построенное на общих воспоминаниях детства и отсутствии других вариантов. Так они и стояли, балансируя на краю пропасти, пока Сусанна не решила тоже прыгнуть. Взглянув на свои часы – пластмассовые швейцарские, предмет ее безмерной гордости, она покосилась на Карину. Карина отвела глаза. Сусанна вернулась в комнату сказок, чтобы собрать свои гетры пастельных цветов. София захлопнула блокнот и засунула его во внутреннее отделение кожаной сумки с логотипом дубильни в Бёлебю, снова достала леденец на палочке. Бумажка приклеилась, зашуршала, нехотя отрываясь. Сусанна не сколько раз обмотала вокруг шеи вязаный шарф. Агнета засунула свой листок с комментариями обратно в сумку. Гудела вентиляция. Сусанна подошла и встала вплотную к Карине, шарф закрывал половину лица. Сдвинув его вниз, она понизила голос до театрального шепота. – Гитте видела вас, – прошипела она, достаточно громко, чтобы и другие услышали. – Она видела вас, как вы разговаривали. Ты что, влюбилась в Викинга? Карина открыла было рот, но тут же снова закрыла, ничего не понимая. Гнев замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие. – Давай, изображай невинность, – буркнула Сусанна и направилась к выходу. Агнета поспешила за ней, не попрощавшись, Карину обдало запахом мыла, когда та пронеслась мимо. София устремилась следом, как послушный щенок. Во всей библиотеке, кроме детского отдела, царил мрак, и, хотя Карина не видела дальше своего носа, ей стало ясно: что-то рухнуло. Она так и осталась стоять в дверях – ноги застыли, словно отнялись. Неуклюжими движениями она надела сумку и погасила свет. Густые тени поглотили ее. От звука машин, проезжающих мимо по Фёренингсгатан, в окнах дрожали стекла, из прочих звуков был слышен только гул вентиляции. Закрыв дверь в комнату сказок, она вдруг кинулась в приступе внезапного страха к вешалке и выходу. Едва успев засунуть одну руку в рукав куртки, она захлопнула за собой входную дверь, повернула ключ с дурацкой неуклюжей побрякушкой и бросила его на столик дежурного полицейского участка, не проронив ни слова. По улице Фёренингсгатан гулял ледяной ветер. Он шипел за углами домов, неся острые кусочки льда из Арктики, застревавшие на фасадах домов и обжигавшие щеки Карины. Она застегнула молнию на куртке до самого верха и пожалела, что на ней нет шапки – ну и пусть шапка придавила бы волосы, кому какое дело? Карина подняла плечи, пытаясь хотя бы немного спрятать уши в воротник – с переменным успехом. Эту куртку она носит с девятого класса, она ей уже давно мала. Мама обещала ей новую на Рождество, но муниципалитет объявил о сокращениях социального обслуживания на дому – рабочих часов оказалось меньше, чем хотелось бы. Начальник отдела ссылался на новый закон о Социальной службе, который вот-вот должны принять, но в это никто не верил – по крайней мере, в семье Карины. За тучами по-прежнему угадывался серый сумеречный свет. Он ложился поверх крыш, загоняя людей в дома и машины. При мысли о том, чтобы идти домой, у Карины засосало под ложечкой – трижды проклятая тесная квартирка без балкона. Мама и папа перед телевизором, Ульрика с телефонной трубкой, словно намертво приклеенной к уху, ее монотонная болтовня о парнях и самогонке. В сознании промелькнул образ Биргитты, ее черные глаза и бледные щеки – небось сидит и жалеет сама себя на вилле, где комнат не меньше, чем у семьи Бюрстранд квадратных метров жилья. И еще она знала, что Сусанна солгала. Биргитта не могла стать свидетелем их с Викингом краткой беседы утром, ведь на неделе она живет в Питео и не ездит на автобусе в Эльвсбюн. Наверняка сама Сусанна видела их и разболтала Биргитте. Или – может быть, она беседовала с Викингом в другой раз в последние несколько недель? Карина сделала глубокий вдох, ледяной воздух обжег горло. Случись такое, она бы не забыла. Интересно, у Викинга теперь новая девушка? Может быть, спросить Софию – вдруг она знает. Они ведь в одном классе, на естественно-научном отделении. Ноги в грубых ботинках казались тяжелыми как свинец, она вяло шаркала ими о гравий, но вдруг они остановились, словно жили какой-то своей жизнью. Тут она вспомнила, что забыла сдать свой экземпляр «Лолиты». Она должна была вернуть ее на место на нужную полку – иностранная литература в переводе на шведский язык. Плевать. Мимо, хрустя по гравию, проехал микроавтобус с обледеневшими стеклами, замедлил ход и остановился впереди на Стургатан. Двигатель заглох, открылись двери, раздались голоса мужчин, говоривших по-английски. Она тихо охнула, прищурилась, чтобы рассмотреть их. Наверное, американцы, возвращающиеся в пансионат Stone Swamp Inn – пансионат с самым идиотским названием на свете[4]. Карина услышала, как открылась и закрылась дверь, американцы исчезли. Черт подери, самая первая вещь, которую она купит со своей первой зарплаты, – это контактные линзы. Очки она ни за что не наденет, даже под страхом смерти. Стряхнув с волос снег, она двинулась вверх по горбатой Стургатан. В окнах паба пансионата Stone Swamp Inn горел теплый желтый свет – как единственный цветной островок посреди черно-белого фильма. Стекла запотели изнутри и покрылись ледяными узорами снаружи, из паба доносилась музыка. Хочу жить сейчас, не потом, а сейчас… С этой песней Томас Леди́н только что выиграл отборочный тур и попал на конкурс Евровидения – она до боли прекрасна. Уехать, уехать — Скорее в Париж, Ну что ты в кафешке Унылой сидишь? Поднявшись на четыре ступеньки вверх, Карина открыла дверь. В лицо ей ударили запахи: сырость, сигаретный дым, пивная отрыжка. Мокрая шерсть и арахис. Отпустив дверь, так что та с резким скрипом захлопнулась за ней, Карина прищурилась, вглядываясь в туман. Гул голосов напоминал грязный коврик – мерзкий и все же уютный. Томас Леди́н смолк, его сменил Эдди Медуза, который заорал, что ни одна сволочь не смеет прийти к нему и заводить разговоры о панк-роке. Вдохновляюще. – В баре есть место, – сообщила ей незнакомая задерганная официантка и указала пальцем куда-то, где дым смешивался с тенями. Карина сняла варежки. Кто-то засвистел в два пальца, она не видела, кто, да и не собиралась принимать это на свой счет. Глаза сфокусировались на стойке бара и бармене – высоком блондине, имени которого она не могла вспомнить. В дальнем конце стойки оказалось два свободных стула. Усевшись на один из них, Карина положила школьную сумку на другой, потянула вниз молнию на куртке. – Кока-колу, – сказала она блондину. – Со льдом, пожалуйста. – Гляди, какие жернова, – проговорил старикан за столом позади нее. Карина не знала, к кому он обращается, но на всякий случай отвернулась. Появилась запыхавшаяся официантка с двумя пиццами, покрытыми свиным филе и бернским соусом, поставила их перед стариком и его приятелем. – Два больших крепких и две по шестьдесят водочки Renat[5], – буркнул старикан. Официантка выудила из кармана блокнотик, повторила заказ и исчезла. Карине подали ее бокал с напитком. Эдди Медуза продолжал ругаться – все панки свиньи и пусть катятся к чертям. Прищурившись, Карина осторожно огляделась, но не обнаружила ни одного знакомого лица. Отчасти это объяснялось тем, что она ничего не видит, отчасти темнотой и дымом, но в первую очередь тем, что в такой ранний час многие еще не добрались до бара. Бенни и его приятели наверняка сидят где-то, похрустывая чипсами и запивая их лимонной фантой. Мама больше не разрешает им сидеть у них дома, так что они наверняка тусуются у Анте или Боба. Ей придется ретироваться до того, как кто-то из них появится здесь. – This seat taken?[6] Она подняла глаза и встретилась взглядом с бородатым американцем. Бинго! – What?[7] Нет. Она поспешила убрать сумку с барного стула, опустила ее на пол рядом с собой. Только тут заметила, как в помещении жарко и душно. У американца была широкая задница и некрасивые джинсы, такие ненатуральные, как из супермаркета. Он заказал арахис и пиво, которое стал пить прямо из горлышка. Протянул ей пачку сигарет, она взяла одну, он поднес ей зажигалку. Потом закурил сам, выпустил струйку дыма. – So you live here or…?[8] – In this pub? No[9]. Он громко рассмеялся. – You’re funny[10]. Американца звали Брюс, он оказался родом из Аризоны. Карина не стала спрашивать, чем он занимается в Стентрэске, – сама знала. Ее папаша работал охранником на ракетной базе, однако не он разболтал. В этом не было нужды. Все иноземные державы, испытывавшие свое оружие массового поражения на просторах вокруг Стентрэска, всегда останавливались в Stone Swamp Inn. Достаточно пройти мимо ресторана, где завтракают проживающие, или мимо паба, или просто посмотреть, какие микроавтобусы останавливаются снаружи, чтобы понять, кто приехал на этот раз. Когда она допила свою колу, он спросил, не хочет ли она еще, и она ответила, что хочет. Тогда он заказал ей еще одну колу, но на этот раз с ромом. Напиток оказался таким крепким, что у Карины перехватило дыхание. Она взяла горсть арахиса – ей хотелось дать ему почувствовать, что они едят их вместе. Бармен поменял кассету в магнитоле, и зазвучал диск группы Boppers «Number 1»[11]. Такая пластинка была у Карины дома. Первая песня называлась «At the Hop»[12], там говорилось о том, как круто танцевать свинг и рок в одном месте, которое, судя по всему, называлось The Hop. Американец стал подпевать, Карина лишь напевала тихонько, зная, что не умеет петь. Он спросил, что может делать красивая девушка в Стентрэске в пятницу вечером, и она ответила как есть: что она была с подругами на собрании читательского клуба. О Набокове Брюс никогда не слышал. О группе Boppers тоже, что, пожалуй, не так и удивительно, однако с уверенностью заявил, что они американцы. И Pippi Longstockings[13] тоже придумали в Америке, а вот АBBA – шведы. Он хотя бы не конченый дурак, повезло. Он сказал, что живет в Тусоне, рядом с полем для гольфа. Она не играет в гольф? Она поперхнулась от одного вопроса. Он хотел потанцевать, хотя было очень тесно. Она рассмеялась и стала отмахиваться, хотя и не всерьез. Он положил руки ей на талию и поднял ее со стула, они стали двигаться в такт музыке. Вокруг них толпились и толкались, Карина споткнулась и наступила на свою сумку. Под подошвами грубых ботинок оказалась библиотечная книга – так тебе и надо, проклятая «Лолита». Почувствовала, как на глаза навернулись слезы, потянулась за своим бокалом, залпом допила все, что в нем оставалось. Кивнула, когда американец спросил, не хочет ли она еще. В пабе было почти невыносимо жарко. Boppers допели пластинку до конца и теперь говорили «спокойной ночи» – очень в тему. «Goodnight, sweetheart»[14], жаль покидать тебя, но что делать? Можно остаться! Она рассмеялась, ей снова захотелось выпить! Американец притянул ее к себе, прижавшись к ней всем своим мощным телом, от него пахло дымом и туалетной водой. Одна ладонь скользнула по ее спине и оказалась за поясом брюк – как раз там, где остался синяк от утренней встречи с тротуаром. Она допила остатки очередного напитка. Не хочет ли она заглянуть к нему в номер? Там у него есть еще выпивка. Она закрыла глаза и кивнула. Наклонившись, чтобы взять куртку и сумку, она заметила, что нетвердо стоит на ногах. Он хотел держать ее за руку, пока они шли через паб, но она стряхнула с себя его руку, нет необходимости сообщать всему городу, ха-ха-ха.