– Ни один обычный человек не может обладать такими способностями, как ваши. В его глазах загорелся странный огонь. – А, но я никогда и не утверждал, что я обычный человек. Обычные вещи кажутся мне довольно скучными, вы со мной не согласны? – Мариетта уперлась спиной в декорацию замка, а он протянул к ней руку. Она ударом оттолкнула ее в сторону. – Где же истоки вашей силы? – Она бы хотела заполучить хоть каплю его магии и сохранить на будущее. Чтобы снова найти Легата. Дроссельмейер смотрел на нее с холодной насмешкой. – О, моя маленькая балерина, – прошептал он, – пытаетесь проникнуть в мои секреты? Вы думаете, я настолько глуп, что поделюсь ими с вами? Мариетта ничего не ответила. Он придвинулся еще ближе. – Моя сила не уступает силе древних богов и сыновей Финна [28] или силе королев, о которых повествуют древние предания. Мариетта вздохнула. Ей очень недоставало прямоты жителей Эвервуда. Здесь беседа с другим человеком полна притворства. – Я нахожу восхваление вами своих достоинств и цитирование поэм очень утомительным. Однако теперь это не важно. Пускай ваша магия огромна, как звездное небо, я все равно не приму ваше предложение руки. Улыбка соскользнула с его лица. – Для меня нет ничего дороже моей свободы. – Мариетта, обойдя его протянутую руку, спустилась со сцены. Шелест плотной ткани раздался у нее за спиной. Мариетта оглянулась, сразу же насторожившись. Дроссельмейер раздвинул красный бархатный занавес на сцене. Он стоял в тени, между двумя его полотнищами. – Вы не из тех женщин, которые могли бы удовлетвориться платьями, украшениями и мехами. Ведь вы ощутили вкус магии. Теперь кровь в ваших жилах будет ее требовать. Только я обладаю средствами, которые обеспечат вам жизнь, полную волшебства. Мариетта отвела от него взгляд. – Хватит с меня вашей магии. Она пошла по бальному залу к выходу. Сердце ее неровно билось, когда она взялась за ручку, осмеливаясь надеяться, что дверь не заперта. Ей нужно улучить подходящий момент и добыть себе оружие. Вооружиться против ухаживаний Дроссельмейера, против магии, которую он пустит в ход против нее, пытаясь подчинить ее своей воле. Ей нужен клинок. – А как же ваш любимый капитан? – крикнул ей вслед Дроссельмейер. Мариетта медленно повернулась к нему. Его взгляд царапал ее кожу. Это был взгляд собственника. Он ее встревожил. – Вы бы предпочли, чтобы ваше весьма трогательное прощание стало настоящим расставанием? Она поняла, что он видел ее в самые интимные моменты, и мысли ее закружились вихрем. Он был свидетелем того, как их с Легатом отношения постепенно стали более серьезными, более глубокими. – Ваши хитроумные манипуляции привели к неожиданному результату, не так ли? – высказала она зреющую догадку. – Вы хотели подчинить меня своей власти. Манипулировать мною ради собственного удовольствия, чтобы наказать меня за то, что я посмела отклонить ваше предложение. – В ее смехе прозвучала одновременно горечь и радость. – Вы никак не ожидали, что я полюблю другого. И что вам придется стать свидетелем этой любви. Казалось, что лицо Дроссельмейера высечено изо льда, он никак не реагировал на ее слова. Лишь почти незаметное подергивание уголка рта выдавало его ярость. И постукивание одним пальцем по руке. И неподвижность его прямой спины. – Я никогда не буду принадлежать вам. – Шепот Мариетты был полон яда. – Но ему я отдала всю себя. Дроссельмейер вихрем сбежал со сцены. Мариетта открыла одну половинку двери, но по щелчку пальцев Дроссельмейера она вырвалась из ее руки и захлопнулась, опять заперев ее в бальном зале. Она издала вопль ярости и стала дергать дверь, но безуспешно. Дроссельмейер вырвал из ее руки снежный шар. – Вы правы, я верю, что вы будете моей. Потому что в противном случае… – Он медленно встряхнул снежный шар, не отрывая глаз от Мариетты, пока снег не осел. В шаре стал виден Легат, сидящий в санях посреди леса. – Ну, я сделаю вашего дорогого капитана настоящим солдатом. – Он поднял ладонь над снежным шаром, и Мариетта сдавленно вскрикнула, увидев, как Легат встал будто помимо собственной воли и его тело окаменело. Лицо его странно менялось, застывало и приобретало сходство со щелкунчиком, которого она нашла у себя под подушкой в Эвервуде. – Нет, – прошептала Мариетта. – Замечательное маленькое заклинание, – продолжал Дроссельмейер, – а иметь щелкунчика очень полезно в это время года, не правда ли? – Он улыбался со злобным торжеством. Мариетта подняла ногу и вытянула вперед пальцы в балетной туфельке, будто собиралась встать на пуанты. Потом резко выбросила ногу вверх и одним движением «гранд батман» разбила снежный шар. Она не владела умением сражаться стальным клинком, зато ее оружием было ее собственное мастерство. Зазвенело стекло, снежный шар лишился своей магии, и заклинание Дроссельмейера перестало действовать. Миниатюрный Легат стряхнул с себя чары Дроссельмейера, его золотистые глаза смотрели вдаль, словно он на долю секунды увидел Мариетту через границы реальности. Она смотрела на него, пока его изображение не растаяло. Мариетта бросила взгляд на Дроссельмейера. Его лицо побледнело от ледяной ярости. На кончиках пальцев сверкали искры. Он открыл рот, будто собираясь заговорить и обрушить на нее какой-то новый несказанный кошмар. В приступе страха Мариетта проскочила мимо его и схватила с ближайшего стола канделябр. Дроссельмейер начал бормотать какие-то непонятные слова, так тихо, что она ничего не поняла. Пальцы Мариетты стиснули бронзовый канделябр, она приготовилась драться. Но тут почувствовала что-то холодное возле ноги, и этот холод нарастал; она опустила глаза и сунула руку в карман. Ее пальцы нащупали лед. И бумагу. Не успел Дроссельмейер сделать следующий вдох, как Мариетта нанесла удар, целясь в его голову. Он легко уклонился. Это входило в ее намерения. Она выбросила ногу назад, согнув в колене. Мадам Белинская аплодировала бы такому аттитюду. Нога взлетела на такую высоту, что ее твердый пуант врезался в голову Дроссельмейера. Он отшатнулся назад, рассыпая искры магии. Дрожащими пальцами Мариетта выхватила из кармана маленький бумажный кулек, который подарила ей женщина на базаре в первый день ее появления в Эвервуде, разорвала его и высыпала все его содержимое на Дроссельмейера. Из кулька вылетело магическое облако, и Мариетта отступила назад. Дроссельмейер еще не очнулся от удара; у него были мутные глаза. Он попытался заговорить, но закашлялся, вдохнув часть этого облака. Остальное попало на его кожу. Сердце Мариетты сильно билось под корсажем в тот момент, когда она увидела, что он осознал свою судьбу. Ярость Дроссельмейера достигла предела, она превратилась в хищника, пожирающего его самообладание. Он протянул к ней руку, но она легким пируэтом отскочила в сторону. Затем Дроссельмейер начал съеживаться. Мариетта не могла отвести от него глаз. С яростным воплем Дроссельмейер уменьшился до размеров маленького ребенка, потом до размеров новорожденного. Мариетта бросила канделябр, оцепенев от смертельного страха. А он все продолжал уменьшаться, пока не стал размером с одну из тех мышей, которые шныряли по парчовым костюмам короля Гелума. Потом размером с наперсток. И человек размером с наперсток, живое воплощение мальчика-с-пальчика, грозил ей кулаком и кричал какие-то слова, издавая пронзительный писк, которого она не понимала. Но это была не сказка. Мариетта посмотрела вниз. – Я танцую только для себя самой, – сказала она ему. Глядя на нее снизу своими ледяными глазами, которые все еще можно было разглядеть на его миниатюрном лице, Дроссельмейер поднял руки. Крошечные искры магии трепетали на его пальцах. Но он все еще продолжал уменьшаться. Пока стал не больше кристаллов сахара. Потом – частичек пыли. Мариетта наклонилась и дунула. И наблюдала, как человек, сделанный из магии и ночных кошмаров, просто куда-то улетел. Глава 45 Добравшись до своей спальни, Мариетта закрыла за собой дверь и опустилась на пол. Дерево было твердым и пахло знакомым воском. Ей показалось, что комната стала меньше, чем она помнила, будто тоже вдохнула немного магического уменьшительного порошка. Все то время, которое она провела в Эвервуде, длился канун Рождества. Кроме Дроссельмейера никто даже не подозревал, что она побывала в другом мире, ужасно далеком от дома. И никто бы не поверил ее рассказам. Это было странное состояние отчуждения. Боль тоски по Легату не утихала, она стала клеймом в ее сердце. Но произошло ли это все в действительности или все они просто были марионетками в кукольном театре Дроссельмейера? Она жалела, что у нее не осталось какой-нибудь осязаемой вещи, свидетельствующей о том, что все это случилось в действительности, было реальным. Хорошее и плохое, болезненное и восхитительное. Чтобы все пережитое не растаяло, как снег, с первыми лучами весны. Она с болью достала из кармана ледяную мышку. О, как ей хотелось, чтобы Легат вырезал ее из камня или из сахара. Мариетта закрыла глаза и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Что-то теплое зашевелилось в ее руке. Мариетта открыла глаза. На нее смотрела настоящая мышь. Со снежно-белой шерсткой и розовым, как цукат, носиком. Она рассмеялась. «Кажется, Эвервуд сделал последний магический вздох». Она назвала мышонка Марципаном в честь улиц заколдованного городка и той ночи, когда она танцевала с Легатом, а ее волосы были пропитаны ароматом марципана. С тех самых пор этот запах всегда присутствовал в ее снах, наполнял их воспоминанием о его прикосновениях. Она погрузилась на самое дно пропасти страха и отчаяния и вынырнула победительницей, полная мужества, которое было присуще ей и прежде, и набравшейся мудрости. Теперь предстояло осуществить еще один, последний план. Собрать воедино обрывки идей и соткать из них свою собственную магию. Мариетта развязала ленты пуантов, сняла их и повесила свое платье. Нижняя юбка под ним была сложным произведением портнихи, которое ее заставила надеть Деллара, цвета слоновой кости, она источала запах ванили и марципана и магии колдовских заклинаний. Усеявшие ее сосульки теряли свой блеск и стекали к подолу. Мариетта завернула ее в папиросную бумагу, пытаясь сохранить последние остатки волшебства в мире, который его не сохранял. Переоделась в простую ночную сорочку, потом опустила голову на шелковую подушку и уснула в своей собственной постели. На следующее утро, в первый день Рождества, Мариетта проснулась поздно, надела халат и пошла по коридору в свою гостиную, все еще во власти сна, наполнявшего ее голову безудержными фантазиями и неясными фигурами. Поджидая брата, она перебирала стопку конвертов, несомненно принесенных ее камеристкой Салли, пока они отмечали Рождество. То есть вчера, напомнила она себе, пытаясь привести в порядок свое ощущение времени. Письма от подруг, рождественские открытки и, в самом низу стопки, конверт с обратным адресом балетной труппы Ноттингема. Дрожащими руками Мариетта вскрыла конверт. Дорогая мисс Стелл! Мы рады сообщить вам о том, что вы приняты… Мариетта пробежала глазами по строчкам и закрыла глаза. Крепко прижала письмо к груди. Она сделала ошибку во время вращения на просмотре, став жертвой колдовства Дроссельмейера. Однако она вспомнила, что глаза членов жюри показались ей остекленевшими, они невнимательно наблюдали за ней. Должно быть, они все же ничего не заметили. – С Рождеством, старушка. Я понимаю, что ты исполняешь главную роль в «Спящей красавице», но я не ожидал, что ты так глубоко погрузишься в свою роль. Ты намеревалась проспать целый день, не выходя из образа? Мариетта рассмеялась и обняла брата. – Как я рада видеть тебя, Фредерик. – Успокойся, что с тобой? – спросил он, и она знала, что если посмотрит на него в эту секунду, то увидит нахмуренные брови, потому что ее проявление любви ему приятно, но смущает его. Мариетта отпустила его. – Ничего, кроме сентиментальности, свойственной этому времени года. – Это была замечательная ночь. Хотя я заметил, что ты исчезла еще до полуночи. Куда ты пропала? – поднял брови Фредерик. – Я бы составил тебе компанию, ты же знаешь.