Часть 4 из 46 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Правда? Я так и думала, что тебя осенит. – Она плеснула виски в свой бокал и на этот раз не потрудилась добавить содовой.
– А кто заботится о Морин днем? – спросил я, когда она двинулась обратно к козетке.
– Сестра Флемминг. Тебе она не понравится. Она мужененавистница.
– В самом деле?
Она присела рядом со мной, прижавшись бедром к бедру.
– А она нас не услышит?
– Даже если бы и услышала, это не важно, но она не услышит. Она в левом крыле, которое выходит на гаражи. Морин перевели туда, когда она начала орать.
Именно это я и хотел узнать.
– К черту мужененавистниц, – заявил я, положив руку на спинку козетки у нее за плечами.
Красотка прижалась ко мне.
– А ты не мужененавистница?
– Зависит от мужчины.
Ее лицо было так близко, что я прикоснулся губами к ее виску.
Кажется, ей понравилось.
– Как тебе это для начала?
– Очень ничего.
Я забрал бокал со скотчем из ее рук и поставил на пол:
– Он мне мешает.
– Было бы жаль выливать.
– Уже скоро виски тебе пригодится.
– В самом деле?
Она прижалась ко мне, припав губами к губам. Какое-то время мы оставались в такой позе. Затем она вдруг оттолкнула меня и поднялась. На какой-то миг мне показалось, она из тех девушек, которые целуются в знак прощания, но я ошибся. Она подошла к двери и повернула ключ.
Затем она вернулась и снова села рядом со мной.
3
Я остановил «бьюик» перед зданием муниципалитета на углу Фелман-стрит и Сентр-авеню и поднялся по ступенькам в мир распечатанных бланков, тихих коридоров и престарелых младших клерков, с надеждой ждущих, когда освободится место получше.
Отдел регистрации рождений и смертей находился на первом этаже. Я заполнил бланк и протянул его через стойку рыжеволосому клерку, который поставил на бумаге штамп, взял с меня деньги и махнул тонкой рукой в сторону стеллажей с папками.
– Дальше сами, мистер Маллой, – сказал он. – Шестой стеллаж справа.
Я поблагодарил его.
– Как у вас дела? – спросил он и облокотился на стойку, готовый даром тратить время, свое и мое. – Не видел вас уже несколько месяцев.
– Я вас тоже, – сказал я. – Дела идут отлично. А у вас как? По-прежнему умирают?
– И рождаются. То на то и выходит.
– Так и есть.
Больше мне нечего было ему сказать. Я устал. Короткое общение с медсестрой Герни вымотало меня. Я направился к стеллажам. Папка с буквой «К» весила не меньше тонны, и я с трудом отнес ее на стол. И в этом тоже была виновата медсестра Герни. Я полистал страницы и спустя какое-то время нашел свидетельство о смерти Дженет Кросби. Я вынул ручку и старый конверт. Дженет Кросби скончалась от инфекционного эндокардита, что бы это ни значило, 15 мая 1948 года.
Она была занесена в реестр как незамужняя двадцати пяти лет. Свидетельство было подписано доктором Джоном Бьюли. Я записал имя врача, а затем перевернул еще с дюжину страниц, пока не нашел свидетельство о смерти Макдональда Кросби. Он скончался от огнестрельного ранения в голову. Свидетельство подписали доктор Дж. Зальцер и коронер Франклин Лессуэйз. Я записал и эти имена, потом, оставив папку лежать на столе, подошел к клерку, который взирал на меня с ленивым любопытством.
– Можете поручить кому-нибудь отнести папку на место? – спросил я, навалившись на стойку. – Я не настолько силен, как мне казалось.
– Ничего страшного, мистер Маллой.
– И еще одно. Кто такой доктор Джон Бьюли и где он живет?
– У него маленький домик на Скайлайн-авеню, – ответил клерк. – Но не ходите к нему, если вам нужен хороший врач.
– А что с ним не так?
Клерк пожал плечами:
– Он просто старый. Может, лет пятьдесят назад он и был прекрасным специалистом. Но сейчас его знания кажутся допотопными. Подозреваю, он считает, что трепанация как-то связана со вскрытием консервных банок.
– А разве это не так?
Клерк засмеялся:
– Зависит от того, о чьей голове идет речь.
– Точно. Значит, он просто вышедший в тираж эскулап?
– Очень удачное определение. С другой стороны, вреда от него никакого. Сомневаюсь, что у него осталось больше дюжины пациентов. – Он почесал ухо и уставился на меня с интересом. – Так вы работаете над новым делом?
– Я никогда не работаю, – заявил я. – Еще увидимся. Пока.
Я спустился по ступенькам под нещадно палившее солнце, шагая медленно и задумчиво. Девушка с состоянием в миллион долларов внезапно умирает, а к ней вызывают пожилого врача, чьи знания допотопны. Миллионеры так не делают. Логичнее было бы, если бы к столь важной персоне бросилась целая толпа самых дорогих специалистов в городе.
Я забрался в «бьюик» и завел мотор. На другой стороне улицы, припаркованный против движения, стоял оливково-зеленый лимузин «додж». За рулем сидел мужчина в светло-коричневой шляпе, с плетеным шнурком на тулье. Мужчина читал газету. Я не обратил бы внимания ни на машину, ни на водителя, но он вскинул внезапно голову и, заметив меня, тут же забросил газету на заднее сиденье и завел мотор. Тогда я присмотрелся к нему, недоумевая, почему это он так внезапно потерял интерес к газете. Водитель показался мне крупным, с широченными, словно ворота в амбаре, плечами, с которыми как будто срослась голова, без всяких признаков шеи. У него были тоненькие, словно начерченные карандашом, черные усики, глаза скрывала тень от шляпы. Нос и одно ухо когда-то сильно пострадали в драке. Он выглядел крутым парнем, таких часто можно видеть в фильмах «Уорнер бразерс»: обычно они прикрывают спину Хамфри Богарту.
Я вывел «бьюик» в поток машин и поехал на восток по Сентр-авеню, неторопливо и то и дело поглядывая в зеркало заднего вида.
«Додж» рванулся наперерез потоку машин, идущему на запад, развернулся под гудки клаксонов и проклятия водителей и поехал за мной. Ни за что не поверил бы, что такое можно проделать посреди Сентр-авеню безнаказанно, но, очевидно, копы либо спали, либо им было слишком жарко, чтобы утруждаться.
Проезжая перекресток с Вествуд-авеню, я снова взглянул в зеркало. «Додж» висел у меня на хвосте. Я видел, что водитель вольготно развалился на сиденье, зажав в зубах манильскую сигару и выставив один локоть в открытое окно. Я чуть сбросил скорость, чтобы рассмотреть и запомнить номер машины. Если он действительно следил за мной, то делал это из рук вон плохо. Я прибавил газу на Голливуд-авеню и переключился на высшую передачу на скорости шестьдесят пять миль в час. «Додж» после секундной заминки припустил и с ревом понесся за мной. На Футхилл-бульваре я прижался к тротуару и резко остановился. «Додж» пролетел мимо. Водитель даже не взглянул в мою сторону. Он поехал дальше, к хайвею Лос-Анджелес – Сан-Франциско.
Я записал его номер на старом конверте рядом с именем доктора Бьюли и аккуратно убрал конверт в карман брюк. Затем я снова завел «бьюик» и поехал по Скайлайн-авеню. Примерно на полпути я заметил медную табличку, поблескивавшую на солнце. Она висела на низкой деревянной ограде, защищавшей маленький сад и одноэтажный дом с двумя симметричными входами, построенный из канадской сосны. Скромный, совсем маленький домик, почти лачуга на фоне ультрамодных домов, стоявших по обеим сторонам улицы.
Я подъехал ближе и высунулся из окна. Однако с такого расстояния было невозможно прочесть слова, выгравированные на табличке. Я вышел из машины и приблизился. Даже тогда расшифровать надпись оказалось непросто, но я все-таки понял, что передо мной дом доктора Джона Бьюли.
Когда я взялся за засов на воротах, оливково-зеленый «додж» прокатился по улице и скрылся. Водитель как будто и не посмотрел в мою сторону, однако я знал, что он видел меня и выяснил, к кому я иду. Я замешкался, глядя вслед проехавшей машине. Она быстро удалялась, и я потерял «додж» из виду, когда он повернул на Вествуд-авеню.
Сдвинув шляпу на затылок, я вынул пачку «Лаки страйк», закурил и сунул сигареты обратно в карман. Затем я поднял засов на воротах и шагнул на гравийную дорожку, ведущую к одноэтажному дому.
Сад был маленьким и компактным, а еще аккуратным и чистым, словно казарма перед инспекцией. Окна дома защищали от солнца желтые жалюзи, выгоревшие и давно пережившие свои лучшие времена. Парадной двери не повредило бы немного краски. То же самое относилось и ко всему дому.
Я ткнул большим пальцем в кнопку звонка и подождал. Спустя какое-то время я осознал, что кто-то изучает меня, скрытый жалюзи. Я ничего не мог поделать, оставалось лишь придать лицу приятное выражение и ждать. Я придал лицу приятное выражение и принялся ждать.
Когда я уже подумал, не позвонить ли мне еще раз, до меня донесся шорох – так мышь шуршит за стеной, – и дверь открылась.
Женщина, глядевшая на меня, была худенькой, маленькой и похожей на птичку. На ней было платье из черного шелка, которое могло быть модным лет пятьдесят назад при условии, что вы живете в уединении и никто не пришлет вам номера «Вог». Ее худое старческое лицо было усталым и обессиленным, а глаза говорили мне, что в ее жизни было не особенно много радостей.
– Дома ли доктор? – спросил я и приподнял шляпу, понимая, что если кто и ценит хорошие манеры, так это она.
– Ну да. – Голос тоже звучал обессиленно. – Он в саду за домом. Я его позову.
– Не стоит утруждаться. Я лучше пройду к нему сам. Я не пациент. Просто хотел кое о чем его спросить.
– Хорошо.
Надежда, которая зажглась было в ее глазах, потухла. Не пациент. Гонорара не будет. Просто пышущий здоровьем молодой болван с каким-то вопросом.
– Но вы ведь не задержите его надолго? Он не любит, когда его беспокоят.
– Я не задержу его.
Я приподнял шляпу и поклонился с надеждой, что именно так мужчины и кланялись ей в ее лучшие дни, и снова ступил на садовую дорожку. Она закрыла входную дверь. Спустя миг я заметил ее тень, когда она принялась разглядывать меня, скрытая жалюзи на окнах.