– Медсестра Герни. – В таком случае я хочу увидеть медсестру Герни, – заявил я и навалился на дверь. Если его мышцы и были когда-нибудь крепкими, теперь они ослабли от отсутствия нагрузок, избытка сна и сигарет и частых походов в погреб. Перед моим напором дворецкий не устоял, словно юное деревцо перед бульдозером. Я оказался в непомерно большом холле, на другом конце которого располагалась широкая лестница, поднимавшаяся на просторную полукруглую галерею, где находились жилые комнаты. Примерно на середине лестницы застыла одетая в белое фигура – медсестра. – Все в порядке, Бенскин, – сказала она. – Я сама разберусь. Высокий, тощий дворецкий, кажется, с радостью удалился. На прощание он бросил на меня короткий, полный недоумения взгляд, а затем по-кошачьи бесшумно пересек холл, прошел через длинный коридор и скрылся за обитой сукном дверью. Медсестра спускалась по ступенькам не спеша, как будто сознавая, что на нее приятно смотреть, и ей это явно нравилось. Я и смотрел во все глаза. Она словно явилась из музыкальной комедии – от такой сестрички температура подскакивает каждый раз, когда ее видишь. Блондинка с алыми губами и голубыми тенями на веках, такая сексапильная штучка, настоящая симфония чувственных изгибов, такая же яркая, живая и жаркая, как пламя ацетиленовой горелки. Если ее когда-нибудь приставят ухаживать за мной, я проведу в постели остаток своих дней. Вот она оказалась на расстоянии вытянутой руки от меня, и мне пришлось сделать изрядное усилие, чтобы не потянуть к ней руки. По выражению ее глаз я догадался, что она сознает произведенное на меня впечатление, и мне показалось, что я заинтересовал ее не меньше, чем она меня. Длинным пальчиком с заостренным ногтем она заправила под шапочку выбившуюся кудряшку. Старательно выщипанная бровь удивленно поднялась. Тронутый алой помадой рот изогнулся в улыбке. Зеленовато-голубые глаза с накрашенными ресницами смотрели встревоженно и с надеждой. – Я собирался повидаться с мисс Кросби, – сказал я. – Слышал, она нездорова. – Так и есть. Боюсь, она настолько нездорова, что не принимает посетителей. – У медсестры оказалось глубокое контральто, от звука которого у меня завибрировало в позвоночнике. – Как скверно, – сказал я и окинул быстрым взглядом ее ноги. У Бетти Грейбл[3] ноги, может, и получше, но не намного. – Я только что приехал в город. Я ее старинный приятель. Понятия не имел, что она так сильно больна. – Она болеет уже несколько месяцев. У меня сложилось впечатление, что беседа о хворях Морин Кросби не вполне соответствует нраву медсестры Герни. Это было всего лишь мое впечатление. Возможно, я ошибался, однако едва ли. – Надеюсь, ничего серьезного? – Да, ничего серьезного. Ей просто нужно побольше отдыхать и соблюдать покой. Если бы медсестра Герни осмелилась, она сейчас зевнула бы от скуки. – Что ж, здесь достаточно спокойно, – сказал я и улыбнулся. – Подозреваю, для вас даже слишком спокойно? Именно этого она и ждала. Было видно, что она уже готова рвануть с места в карьер. – Спокойно? Да меня как будто в гробнице Тутанхамона замуровали! – воскликнула она, но затем вспомнила, что ей полагается быть сестрой милосердия в лучших традициях Флоренс Найтингейл[4], и зарделась. – Наверное, мне не следовало так говорить, да? Это было не очень-то благопристойно. – Вам не обязательно вести себя со мной благопристойно, – заверил я. – Я простой беззаботный парень, который становится еще проще от двойного скотча с содовой. – О, так это очень мило. В ее глазах застыл вопрос, и в моих она прочитала ответ. Она вдруг захихикала: – Если вам пока нечем заняться… – Как говорит один мой старый приятель: «Чем бы этаким тогда заняться?» Выщипанная бровь снова приподнялась. – Думаю, я могла бы ему подсказать, если ему действительно интересно. – Лучше подскажите мне. – Как-нибудь подскажу. Если в самом деле хотите выпить, пойдемте. Я знаю, где спрятан скотч. Я последовал за медсестрой Герни из холла в просторную комнату. При каждом шаге она слегка покачивала бедрами, выразительно и сознательно. Ягодицы так и перекатывались под облегающим форменным белым платьем. Я мог бы шагать за ней весь день, наблюдая за ее походкой. – Садитесь, – предложила она, указав на козетку длиной в восемь футов. – Я сделаю вам коктейль. – Отлично, – отозвался я, опускаясь на пружинные подушки. – Но при одном условии. Я никогда не пью один. Я в этом смысле весьма щепетилен. – И я тоже, – сказала она. Я наблюдал, как она извлекает из укромного уголка в якобинском буфете[5] бутылку «Джонни Уокера», стаканы на две пинты и содовую. – Можно было бы достать и лед, но тогда придется просить Бенскина, а мне кажется, что мы пока вполне обойдемся без Бенскина, или я не права? – спросила она, поглядывая на меня сквозь ресницы, похожие на заостренные прутья ограды. – К черту лед, – сказал я, – и будьте осторожнее с содовой. Эта субстанция может погубить хороший виски. Она налила в каждый стакан на три дюйма скотча и добавила по чайной ложке содовой. – Как вам такая пропорция? – Выглядит отлично, – подтвердил я, с готовностью протягивая руку. – Наверное, мне лучше представиться. Я Вик Маллой. Для друзей просто Вик и на «ты», а все хорошенькие блондинки входят в число моих друзей. Медсестра Герни уселась, не потрудившись одернуть подол платья. У нее были красивые коленки. – Ты первый гость за пять месяцев, – сказала она. – Я уже начала подумывать, не проклятое ли это место. – Судя по виду, вполне возможно. Ты не просветишь меня по этому поводу? Когда я был в этом доме в последний раз, здесь не было и намека на запустение. Неужели больше никто здесь не работает? Она пожала изящными плечами: – Ты же знаешь, как бывает. Всем просто плевать. – И насколько же плоха Морин? Она надула губки: – Слушай, может, поговорим о чем-нибудь еще? Мне так надоела Морин. – Ну, не назову ее своей мечтой, – заявил я, пригубив скотч (его крепости хватило бы, чтобы прожечь дыры в шкуре бизона). – Но когда-то мы с ней были приятелями, и мне просто интересно. Что именно с ней приключилось? Она запрокинула свою светловолосую головку, вливая в себя порцию скотча, и я обратил внимание на ее белокожую, весьма хорошенькую шейку. Судя по тому, как красотка глотала неразбавленный напиток, у нее был талант к выпивке. – Мне не следует тебе рассказывать, – начала она и улыбнулась. – Но если ты пообещаешь никому не говорить… – Ни словечка… – Ее лечат от наркозависимости. Но это строго между нами. – Скверно? Она пожала плечами: – Достаточно скверно. – Ну а пока кошка лежит в постели, мышки в пляс, да? – Примерно так. Никто сюда и не суется. Похоже, пройдет еще немало времени, прежде чем она вернется к нормальной жизни. А пока она там лезет на стены и орет до потери пульса, работники расслабляются. Разве это не справедливо? – Несомненно, и они имеют право расслабиться. Она прикончила свой коктейль. – А теперь оставим Морин в покое. Мне хватает ночных дежурств и без разговоров о ней. – Так у тебя ночные смены? Какая жалость. – Почему? – Зеленовато-голубые глаза загорелись. – Я подумал, как будет здорово увезти тебя отсюда на вечер и показать кое-что. – Это еще что? – Ну, для начала отличную коллекцию гравюр. Она захихикала: – Если мне и может понравиться что-то больше, чем просто гравюра, так это коллекция гравюр. Она встала и подошла к бутылке виски. Ее бедра покачивались так, что я сделал стойку, словно охотничья собака. – Давай освежу твой коктейль, – продолжала она. – Ты совсем не пьешь. – Он и без того свежий. Я начинаю приходить к мысли, что есть вещи поинтереснее выпивки.