– У охотницы есть сестра, которой, возможно, предстоит прожить в Пропасти до конца своих дней, – спокойно парировала она. – Которая и так настрадалась из-за репутации матери и принадлежности к роду Блэр. Берсерк понимающе усмехнулся. – В общем, мне бы пригодились твои связи. Предлагаю снова заключить сделку. Или я могу нанять тебя в качестве… м-м-м… устранителя проблем? – Ты можешь просто меня попросить. Морриган невольно рассмеялась. – А ты быстро учишься. Дэмьен отлучился, чтобы поговорить с кем-то из вервольфов, и Морриган оказалась предоставлена самой себе. Поднявшись в спальню, она выложила из сумки карманные версии зеркал Клио и Ниам О`Ди. Правда о сделке Клио с фомором спутала ей все карты. Куда важнее избавить сестру от демона, грозившего однажды вместе с рассветностью выпить из нее и жизнь. Но это не значило, что Морриган забыла про Итана. Она никогда не забывала. Шипя от боли сквозь стиснутые зубы, Морриган через зеркала вглядывалась в Вуаль. Внезапно она уловила нечто странное. То, что даже зеркальная магия истины, которую она призывала, не могла облечь в слова. Не некое знание вроде имени – скорей, ощущение, что энергия духа ей… знакома. Сердце забилось где-то в горле, Морриган задышала чаще. И боль, раскалывающая надвое виски, тут ни при чем. Она лихорадочно пыталась вспомнить, был ли среди знакомых Клио некто по имени Итан. А среди ее собственных? На колдуна с таким именем она не охотилась, но этот мир любил маски и фальшь. Что, если убийца Клио – дух отступника, когда-то пойманный Морриган и после смерти вздумавший наказать ее через Клио? Спустя мучительные минуты стало ясно, что ничего, кроме имени духа и смутного ощущения узнавания, мир теней ей не откроет. Но она могла попробовать кое-что еще. Во время едва ли не первой своей охоты Морриган шла по следу одного колдуна, Брана Берка, практикующего весьма своеобразные чары. Из короткого разговора с ним (закончившегося, разумеется, его скоростной доставкой к дверям Трибунала), Морриган узнала, что отступник мечтал стать просветителем полуночных колдунов, а потому вел подробные записи. Они обнаружились тут же, в его доме. Не дневник, скорей, черновик ни много ни мало целого научного труда. И некоторые заметки оказались на редкость любопытными. Если верить Берку, люди оставляли частицу своей души едва ли не во всем, чего касались. Особенно, если испытывали в тот момент сильные эмоции. А мог ли кто-то – пусть даже дух – остаться безучастным, совершая покушение на убийство? По установленным Трибуналом правилам все записи отступников, их гримуары[21] и колдовские атрибуты охотники были обязаны передать, собственно, Трибуналу. Что Морриган и сделала. Но прежде, разумеется, выучила заклинание из черновиков колдуна. Просто на всякий случай. Пользоваться им ей еще не приходилось. Тот же Берк утверждал, что извлекать чужую душу из окружающего пространства – значит, лишать человека (все еще живого) частицы его души. Собственно, на этом и были основаны его чары. Берк, оказавшийся не только колдуном-отступником, но и вором, крал личные вещи незнакомцев, вытягивал из них частицы их душ и открывал некий канал… что-то вроде теневых троп, только проложенных в мире живых, но не ведущих в мир мертвых. По этому каналу он тянул жизненную энергию тех, чьи осколки душ украл. Благодаря ей Берк, от рождения хилый и болезненный, набирался сил. Пиявка. Проклятый паразит. Что ж, кара его настигла стремительно, а потому единственным человеком, кого колдун сумел просветить, стала Морриган. Даже забавно, как много полуночных чар она узнала от тех, на кого охотилась. Бадб в пору ее ученичества делала ставку не на разнообразие, а на разрушительную мощь давно опробованных и весьма эффективных чар. Чужая жизненная сила Морриган не интересовала, собственной хватало с лихвой. А вот осколки чужой души… Она коснулась кончиками пальцев прохладной поверхности и проронила: «Anam sa roino». Раскаленный прут был тут как тут, примерялся к ее вискам, чтобы пронзить до самого мозга. Едва не стерев в порошок стиснутые зубы, Морриган извлекла из зеркала энергию духа, из памяти – полузабытое плетение рассветных путеводных чар. Хоть их она могла свить без угрозы для собственного рассудка. Жаль только, ни к чему путному это не привело. Не хватало энергии самого духа? Ее собственной силы? Или все дело в том, что убийца сейчас находился в мире мертвых, запертый по ту сторону зеркал? Рассветная путеводная нить не смогла бы ее туда привести. – Проклятье! Не желая сдаваться так легко, Морриган заключила энергию духа в филактерий, как когда-то душу сестры. И вызвала мать. – Я ничего не смогла узнать, – сокрушенно призналась Бадб, едва ее завидев. – Догадалась. Мне нужна твоя помощь. И твои познания в теневой магии. Леди Ворон по-птичьи склонила голову набок. Сходство довершал и наряд – платье с украшенными множеством черных перышек юбкой и лифом. – Я хочу, чтобы ты соткала полуночную путеводную нить из души убийцы и отыскала его в мире теней. Я могла бы попытаться, но… ты чувствуешь себя в мире мертвых, как рыба в воде. – Вернее, птица в небе. – Как скажешь. Только не убивай его. Приведи его ко мне. – А где же волшебное слово? – игриво спросила Бадб. – Мама! Она театрально вздохнула. – Я подразумевала другое слово, ну да ладно. Я сделаю это для тебя, но не жди меня слишком скоро, мир теней поистине велик. Филактерий перекочевал в узкие ладони Бадб. С вызывающей зависть легкостью свила полуночную путеводную нить – дымчатую, эфемерную – и, не обращаясь, растаяла в воздухе. Морриган оставалось только ждать. Глава 26. Обезличенная Знакомым Дэмьену вервольфом оказался молодой мужчина с темно-русыми, почти черными, волосами. Ничто не выдавало его принадлежность к оборотням… разве что хищный взгляд карих глаз. Он был высок, но не выше Дэмьена, и обладал таким же крепким, правда, лишенным видимых татуировок, телом. Чтобы убедить верфольфа помочь, Морриган пришлось отстегнуть внушительную сумму. В любом другом случае она с удовольствием сбила бы спесь с наглеца, потребовавшего такие деньги за исполнение простейшей просьбы. Но ее обуревали нетерпение и желание отыскать Сиршу Фитцджеральд. К тому же Дэмьен был прав: искать обезличенную, тем самым нарушая закон Пропасти, решились бы немногие. Вервольф, представившийся Кеннетом, спрятал деньги в карман черных джинсов и приложил к носу пропахший духами шарф. Постояв так какое-то время, резко сорвался с места. Острый нюх, звериное чутье, выносливость и силу вервольфы сохраняли и в человеческом облике. Они вообще никогда не обращались на глазах посторонних, тем самым и сохраняя таинство процесса перевоплощения, и соблюдая букву закона. Разумеется, там, где он был. В Кенгьюбери за нарушение правила появляться на улицах города исключительно в человеческом обличье верфольфа могли посадить в тюрьму на приличный срок. А вот разгуливающего по Пропасти волка Морриган легко могла представить. Нравы здесь царили куда более свободные, чем в городе, который освещало лишь одно солнце. Лису и тигра – скорее всего, это были аниморфы – здесь она видела точно. Кеннет уверенно вел их к восточному острову вперед, лавируя между прохожими. Суровый взгляд, черные джинсы, черная футболка, обтягивающая мускулистый торс… и нежно-бирюзовый шарфик, зажатый в ладони. Мило. Транспорт в Пропасти представлял собой хаотичную систему, которую Морриган мысленно окрестила «кто во что горазд». Здесь отчего-то было очень мало портал-зеркал. Большинство прохожих, вздумавших попасть в другое место, просто колдовали временный портал – разрыв в завесе реальности, который захлопывался сразу, как только колдун переносился в пункт назначения. Но были и те, кто предпочитал более эффектные способы перемещения. Пока Кеннет шел по следу Сирши Фитцджеральд, Морриган увидела и парящую в воздухе платформу, работающую исключительно на магии и медленно плавающую от одного острова к другому, и странное приспособление, имеющее одно колесо, подставку для ног и шест, за который держался пассажир. Вся эта сомнительная конструкция довольно резво катила по улицам Пропасти. Еще им встретилась беловолосая ведьма на вороном коне и грозного вида парень, оседлавший сотканного из чистой иллюзии, но удивительно правдоподобного ящера. С каждым проведенным здесь днем нижний город нравился Морриган все больше. Все-таки скучный и подчиненный строгим правилам Кенгьюбери проигрывал в оригинальности и яркости чуть театральной Пропасти. Пока Морриган любовалась видами, Дэмьен, похоже, тренировал лицевые мышцы – старательно хмурил брови, погрузившись в глубокие раздумья. Что ни говори, а хорошим собеседником язык не повернулся бы его назвать. Место, в котором в конце концов оказались вервольф, берсерк и ведьма (прямо-таки начало для хорошего анекдота), сюрпризом ни для кого не стало. Морриган увидела внушительное здание, сложенное из белого камня – один из монастырей, о которых рассказывал Дэмьен. Всю территорию огораживал невысокий белый забор, к зданию вела широкая дорога из щебня. Подстриженные кусты, ухоженный газон – было заметно, что здесь обитают трудолюбивые люди. Как объяснил вынырнувший из глубокой задумчивости Дэмьен, здесь выращивали и готовили еду для обезличенных и нищих отступников. На территории монастыря находились небольшая ферма, огород с садом, где работали как рассветные жрицы, так и их добровольные помощники – обезличенные. К труду их не принуждали, они сами приходили сюда. Наверное, просто не знали, куда деть время, которое раньше тратили на общение с близкими и родными. А может, просто тянулись к человеческому теплу. – И что, даже жрицам запрещено с ними разговаривать? – Запрещено. Немертвая стража следит за тем, чтобы наказание обезличенных было полноценным. И хотя главный принцип веры рассветных жриц – всепрощение, они не могут ослушаться приказа стражи. В противном случае маски наденут уже на них самих. Они прошли мимо жрицы, читающей на скамье книгу. Строгое белое платье в пол, накидка, темные косы, уложенные на манер короны. Оторвавшись от чтения, она мимолетно им улыбнулась. А Кеннет уверенно направлялся к раскинувшемуся за спиной жрицы саду. – Зачем им это? – вполголоса поинтересовалась Морриган. – Жить здесь? Помогать тем, чьих имен они не знают? – Среди жриц много рассветных ведьм, чье призвание – помогать попавшим в беду людям. Они верят, что у каждого есть шанс измениться: искупить свою вину, очиститься от совершенных когда-то грехов. Говорят, многие жрицы – бывшие обезличенные, которые, сняв маску, по той или иной причине вернулись в монастырь. Они сродни отшельникам, селящимся вдали от людей где-нибудь высоко в горах. С той лишь разницей, что здесь людей они видят, но не слышат. Каждая рассветная жрица принимает обет молчания в знак солидарности. Обезличенные могут говорить, но какой смысл это делать, если никто их не слышит? Точнее, делает вид. Вот и рассветные жрицы молчат, чтобы лишний раз не напоминать обезличенным о том, что они – изгои. – А ничего, что многие из этих несчастных изгоев убивали и насиловали? – резко бросила Морриган. Взгляд Дэмьена задержался на ней. – Как я и говорил, рассветные жрицы верят в искупление и всепрощение. – А как тут со жрецами? – Они скорее исключение. – Ну, разумеется. Женщины куда сердобольнее мужчин. – Не пойму, ты осуждаешь их за это или одобряешь? – усмехнулся Дэмьен. Ответить Морриган не успела. Кеннет остановился в двух шагах от девушки, срезающей с куста пожухлые листья, и указал на нее рукой. – Она. Незнакомка тут же обернулась. – Спасибо, великий конспиратор, – не скрывая недовольства, произнесла Морриган. Кеннет пожал плечами и, посчитав свою миссию выполненной, направился к арочным воротам монастыря. Морриган окинула взглядом стоящую перед ней Сиршу Фитцджеральд. Наглухо закрытое серое платье до пят облегало стройную фигуру. Волосы спрятаны под глубоким капюшоном, лицо закрыто серой маской с узкими прорезями для глаз и рта, не оставляющими и дюйма лишней кожи. Среди однообразной серости выделялись яркие голубые глаза. Дэмьен встал так, чтобы загородить обзор немертвому стражу, который прохаживался вдоль стен монастыря. Страж словно был призван разделить любовь обезличенных к серому цвету, пусть таковой была не его одежда, а кожа. Вместо брони или любого другого облачения – лохмотья, в которых его когда-то похоронили. В черных, веретнических, глазах не наблюдалось и тени мысли. Как и сказал Дэмьен, думать стражи не умели. За них, неразумных куколок из плоти и костей, действовали сидящие внутри демоны, которых подчинила себе Агнес Фитцджеральд. – Сирша Фитцджеральд? – обратилась Морриган к обезличенной. Изящные руки в серых перчатках взлетели к скрытому под маской лицу. Бедняга. Наверняка уже отвыкла, что с ней говорят. – Кто… Почему вы… – Сирша огляделась по сторонам, явно выискивая стражу в страхе получить наказание за нарушение правил. Голос из-под маски звучал глухо. – Вы знаете, что со мной запрещено… – Знаю, и мне наплевать, – пожала плечами Морриган.